Первая дичь

Очередным препятствием к нашей первой охоте с курцхааром оказалась жара. Уже открытую двадцать пятого июля охоту через несколько дней — бац! — и закрыли.

Что же это делается, а? Одни запреты! Охотникам — нельзя, а туристам или ягодникам — можно? Как же так? Потому что, объясняют нам, у вас из дула вылетают искры, а из искры возгорается пламя. Не соглашаются охотники, возмущаются и пишут умные статьи… Однако жара, господа охотники, жара… не хочется ни о чем думать и лень спорить.
И все-таки, несмотря на жару, наша компания начинает проявлять признаки жизни — созвонились, списались, обменялись новостями. Новости есть и радостей много — Миша Елховников, старый мой приятель, завел себе Трэсси, дратхаарочку с родословной, Андрей Дружкин, мой однокурсник, а ныне американский инженер, приобрел бородатого Макса Второго.
Огорчений… Выше крыши! Трэська в свои одиннадцать месяцев старательно плюет на всяческие стойки, Макс-американец, слопав половину гуся и погоняв в лесопарке оленей, ищет и давит скунсов, дикобразов и чихает на команды хозяина. Плюют, чихают, кладут, ложат… Вот она, жизнь наша собачья!
Наконец, небеса смягчаются и начинаются долгожданные дожди.
Едем! Урчит дизелем довольная «кобыла мицубиська», мелькают бензоколонки, рынки, церкви и села, леса и поля… Шатура, Мещера…
И вот раннее утро, полусонное село, храм Покрова Богородицы, а вокруг пять тысяч гектаров зарастающих полей. Заря в небе и роса на траве. Волнуется душа — есть ли они здесь, эти райские птицы? Не забыл ли ты нашу песню, мальчик мой, наш тройной догмат: потяжка — стойка — подводка? Ох, смотри, парень… Ружье на плечо, поводок в карман. Ну, с Богом!
И мы пошли. Не подведи, дружочек мой!
И он не подводит — потяжка… Стойка! Подхожу. Птичка — ф-р-р! Собачий ты сын… Это пустяк, это не то, вперед! Через сто метров — потяжка, стойка! Вперед! Короткий прыжок — и вот она, перепелка! Так, хорошо. Дальше. Опять стойка. Вперед! Перепелка — пурх — песик стоит — вперед! Маленькие перепелочки-поршки — пых, пых — шесть штучек, друг за дружкой. Поздний выводок — так, этих не стреляем. Давай, ищи хорошую, толстую.
И вот — стойка! Надо стрелять, уже нет терпения. Надеялся я, что стрелять будет приятель мой Слава Некрасов, а я буду смотреть за собакой, но нет пока моего Славки, никого нет! Будут, обещали быть, но пока я один, и нет у меня никакого терпения ждать! Ничего, одним глазом на дичь, другим — на собаку. Авось… Чувствуете, господа охотники, наше исконное, наше родное «авось»? Только им и живем, иначе бы уже вымерли.
Песик мой стоит крепко. Подхожу. Вперед не посылаю, делаю сам шаг вперед — вылетает перепелка. Хорошая, толстенькая, да еще и с песенкой. Голосок у нее как серебряный колокольчик, как две льдинки в прозрачном воздухе. Никогда они так не вылетали, с такой песенкой, а эта — вылетела. Однако ушами я не хлопал, быстренько поймал ее на мушку, хлоп — есть. И тут же — глаз на Шмеля!
Оборачиваюсь и вижу — пес мой сидит, но сидит ко мне задом и смотрит вдаль. Да уж… Нет, говорю, бывает, конечно, что я промахиваюсь, может, я и не снайпер, но что б вот так… презрительно… А если ты весну вспоминаешь, то там, между прочим, мазал твой друган Слава Некрасов, а вальдшнепов все-таки я тебе добывал… А ты ко мне задом…
Шмель выслушал мою обиду, встал и рванул по полю назад. Что за пурга, куда его несет? Свищу — возвращается. Посылаю искать перепелку. Ищет. Находит. Сопит. Под уговоры приносит. Сесть передо мной с дичью, конечно, не желает. Повторяем подачу. Еще раз — и он садится как положено. Точнее, так, как мне хочется…
Идем дальше. Низинка — болотинка. Потяжка — стойка — подводка. Вылетают сразу два дупеля — один вперед, второй — мимо нас назад. Бью первого — есть. Оборачиваюсь — второй скрывается за кустом. Шмелек сидит и вертит головой. И тут до меня доходит — перепелок тогда было две и пес тогда смотрел за второй! И побежал за ней! А я-то... в обиду… Хм… Гордыня, блин… всегда-то нас оскорбляют…
Ищем дупеля. Вот кочка, вроде бы сюда… или за нее… Но песик идет в сторону, уже метров десять от места падения… ох не найдем… Нет, смотрю, прыгает, накрывает кого-то лапами, поднимается из травы — в зубах дупель!
И поем мы с ним, и пляшем. И смеемся, и плачем… Нет, не плачем! Сияет над нами солнышко, блестит куполами церковь на холме, плывут облака и играет над полем ветер. Сча-а-а-стье, Господи!..