Карельские сезоны. Лето

Откипела по новолунию черемуха, засыпав белым конфетти заводи. Отцвела белыми шапками калина. По реке наметилась водная растительность, еще слабая, редкая, по отмелям погуще. Кувшинки выбросили буро-зеленые бутоны. Заполоскались по протокам низкими ветками ивы.

Отметала икру речная рыбешка; щучьё поменяло зубы и снова гоняло по плесам мелочишку. Голавли на быстринах бухали хвостами — глушили еще слабеньких, сладких стрекозок. В воздухе нудела мошкара. Свежими росными восходами, душными багряными закатами заполыхало лето. Вот-вот полетит поденка, усыплет воду накрахмаленными, прозрачными крылышками, насытит рыбу, которая неделю будет отстаиваться в тенистых ямах, распухнув от обжорства, незаметно вздрагивая жабрами.

Июнь, июль пролетели в работе. Стопки полевых журналов с отчетами, с размазанными, подкрашенными кровью комариными закладками, десятки километров профилей, изъеденные мошкарой лица и запястья — в общем, полевой сезон был в разгаре.

Вертолет завис на минуту над площадкой рядом с избушкой, оставил меня и унеcся по своим делам в сторону Заозерья. Cо мной рюкзак, топор, чайник, спиннинг и небольшой запас продуктов на пару дней. Предстояло переночевать и с утра подняться по Суме в сторону Сумозера. Хотелось поблеснить, пособирать морошки, посидеть ночью где-нибудь под перекатом, пожечь костер, помедитировать. Избушка была заселена, но замка не видно. Вдоль теневой стены стояли два объемистых бачка из нержавейки, содержимое было придавлено тяжелыми голышами. Рядом лежал пакет крупной сероватой соли. Ясно: рыбаки. Где-то промышляли, а то бы встретили. Еще по-светлому подчалили на шитике двое. Поздоровались, познакомились. Помог им вытащить улов, перебрать сетки. Почистили и засолили рыбу, сварили уху. Здесь же, у костра, и откушали. Достали из ведерка крупную рыбу и положили на весло, руками отделяли куски мяса, запивали, обжигаясь густым варевом. В дыму костра комар донимал не особо, да и попривыкли к нему за лето. Потом разговаривали разговоры и пили чай со смородинными молодыми побегами. Посидели душевно.

Утром, когда чуть забрезжило, распрощавшись с рыбаками, я налегке побежал по тропинке вдоль берега вверх по течению. Тропинка то и дело ныряла в прибрежные заросли ивняка, перепутанного черемушника, спускалась к самой воде, перескакивала по валунам, обходя завалы, поднималась на обрывы в брусничник, кровянила им и торопилась за очередной поворот. Над водой поднимался почти прозрачный туман, на траву, листья кустарника тяжело ложилась роса. Тропинка вывела на открывшееся справа безлесое болотце. Солнце ослепило лучами, поразогнало остатки тумана, обдало теплом. По перекату перешел на противоположную сторону, окунулся в корявенький сосняк, давя сапогами брусничник. Походя зачерпнул пальцами гроздья ягод, бросил в рот, раздавил зубами, еще... Организм ожил, окончательно проснулся. Дышалось легко и свободно.

Ну вот, можно и плес проверить. Присел на камень, достал из рюкзака коробочку из-под ландрина, поворошил блесенки. Пожалуй, вот эту возьму, красной меди гитарку. Красную ниточку мулине приладил пучочком на тройничок. Вытащил из суконного клочка иголку и навел зеркало на выпуклостях блесны. Проверил карабинчики и петелькой за колечко соединил с леской. Взялся за конец удилища и пополоскал катушку в воде, чтобы не скрипела. Катушка легкая, дефицитная «Нева». Наметил и, легко взмахнув, запустил медяшку на ту сторону отмели. Катушка обдала веером брызг. Плавно притормозил большим пальцем и уложил блесну в прогалину зелени, торчащей из воды. Чуть поддергивая, повел поперек плеса. Блесенка была что надо. Резвилась в воде, кувыркалась, сверкая красноватыми бликами, взмахивая красным хвостиком. На восьмом забросе, уже исхлестав вдоль и поперек плес, почуствовал резкий удар. Подсек. Забилась, затрепетала, потащила куда-то в сторону, заплескалась по поверхности щучка. Небольшая. На полтора кило. Села хорошо. Особо водить не стал, взял на силу и вытащил в траву на берег. Красавица! Пестрая, яркая, щерилась зубастым ртом, расправляла жаберные крышки, обнажая кроваво-красные жабры. С добычей тебя, Валентин! Поднялся выше по течению и на свободном от кустов месте продолжил блеснить. Солнце жарило вовсю; кузнечики стрекотали; синенькие стрекозки мельтешили под берегом; лохматые шмели трудились в поздних цветках; засыпающая рыба шевелилась в рюкзаке. Попались еще пять щучек и один окушок граммов на шестьсот. Надо было остановиться, обработать рыбу, отдохнуть.

Собрал сухой плавник и между камнями у самой воды разжег костер. Зачерпнул на быстрине воды чайником и приладил над огнем. Пока закипала вода и настаивался чай, занялся рыбой. Отделил головы, хвосты, выпотрошил, обмыл. Переложил тушки молодыми побегами крапивы, добавил несколько веточек можжевельника. Присолил. Все аккуратно сложил в короб. Окунька чистить не стал, натер солью и завернул в фольгу( таскаю на всякий случай), засунул под костер в угли. Обжигаясь, прихлебывал крепкий чай и наблюдал за рекой. Над шиверой плескалась мелкая форелька, небольшая совсем, с ладошку. Из сосняка веяло смоляным духом, пахло перезревшими травами. Палочкой выгреб из углей отливающую золотом фольгу и распечатал. Развалил надвое душистую рыбу… Благодать!

Сполоснул чайник, залил еще красные угли, отозвавшиеся тучей пепла, и пошагал дальше. Под трехметровым обрывом угадывалась глубина. Коротко махнув удилищем, забросил блесну. Далеко с обрыва была видна играющая в прозрачной, чуть подкрашенной коричневым воде металлическая рыбка. Из темной бездны неожиданно и одновременно возникли, как подводные лодки, четыре тени, неспешно приближаясь к приманке. Ой красавцы! Полосатые, с ярко-красными плавниками, дрожащими от нетерпения, готовые к молниеносному броску. Не дал напасть, выдернул раньше, оставив окуней в недоумении. Быстро поменял блесну, прицепив беленькую вертушку. И начался концерт! Окушки наскакивали на блесну, повисали по очереди и оказывались на берегу. Решил с рыбками поиграть. Закинул, быстро вывел на поверхность, выманив из глубины троих голодных хищников, приподнял вертушку над водой сантиметров на пятнадцать, макнул пару раз и повесил над водой. Тут же самый смелый выпрыгнул из воды, вцепился в блесну и повис. Ишь ты! Как котенок за бумажной бабочкой! Так я выловил семь штук — все ровненькие, некрупные, сковороднички…

Тропу перегородила упавшая осина больше полутора метров в обхвате, закинула вершину почти на середину реки. Старая тропа использовалась небольшими животными, новая вела в обход. Побежал быстрее, раздвигая мешающие ветки. Чуть выше колен уперся в переплетение молодых ивовых побегов и застрял. Надавил всем телом и ощутил пронзающую боль. Отпрянул. Сквозь рваную штанину сочилась кровь. Зажал рукой рану и всмотрелся в ветки. Вот оно что! Восьмимиллиметровый трос с надкусанными жилами, заплетенными в звездочки, ощетинившийся острыми ржавыми колючками, образовывал петлю, расправленную по сторонам тропинки. Его конец уходил вверх и был зацеплен за верхушку согнутой березки. Очеп! Елки-палки, не сработал! Проросший ивняк обвил давно не проверявшуюся петлю и не дал сработать ловушке, которая была рассчитана на лося. Дикий способ! Одна такая не ставится. Надо искать еще. Срубил березу и убрал петлю. Стал осторожно продвигаться дальше. Тропа разветвлялась. По зарубкам поднялся по откосу, нашел еще одну петлю. Убрал. Из-за пригорка несло еле слышным смрадом, кислинкой. Предчувствуя беду, побежал на запах. Остановился в бессилии. Руки опустились, глаза застила пелена. Выбитая донельзя площадка метров восемь в диаметре. Вся кора с деревьев спущена, нетолстые осинки сточены почти до середины, как будто бобры поработали, только древесина облохмачена (у лосей нет верхних зубов). Земля без какой-либо растительности. Мертвое пятно в клочках несгнившей лосиной шерсти. В центре, на сломанной и обглоданной елке, на тросе болтается задняя лосиная нога — в зеленых ошметках ободранной кожи. Остальной скелет, вычищенный добела и разобранный по косточкам, разбросан повсюду. Еще один удар под дых — разваленный, совсем небольшой череп сеголетка. В срубленной осине, в углублении, кусок серой технической соли. Ясно: кто-то устроил солонец, затянул подходы в мертвые петли и забыл про него. Представилась картина трагедии. Корова с теленком пришла к солонцу и залезла ногой в капкан, рванулась, затянула петлю, решив свою участь. Держалась сколько можно, объела все вокруг, сколько позволял трос. Лосенок не ушел от матери и погиб вместе с ней. Видимо, набрел на них медведь, хотел утащить труп, но трос не дал. Жировал на месте. Мелкие зверушки подчистили остатки. Все, что осталось от двух лосей, белело теперь среди деревьев, омывалось дождями, отполировывалось червями, потихоньку погружаясь в землю, обрастая травой, исчезая. Срубил высоко осинку и повесил череп лосихи, обошел вокруг, уничтожил еще две петли. Постоял. Устав от увиденного, побрел подальше от этого места, унося в сердце глубокую царапину.

Километра через два на высоком берегу присмотрел местечко для ночлега. Обустроился. Приготовил щуку на рожне. На сосновые лучины нанизал крупные куски рыбы, воткнул над углями, запек. Поужинал, соорудил нодью и лег спать с тяжелой головой. Ворочался и только под утро забылся недолгим сном.

Проснулся от комариного гуда. Провел по лицу ладонью, размазав кровь. Спустился к реке, умылся и, не попив чая, пошел вдоль реки, оставляя след по росе. Обловил пару мест, поймал трех щук. Одна попалась крупная, долго барахталась, сопротивлялась и вроде бы уже сдалась, но под конец выпрыгнула вверх свечой, перевернулась пару раз в воздухе и на излете резанула снасть. Поводки я не использовал. Катушка ослабла, подтягивая пустую леску. Щука ушла вместе с блесной. Ловить расхотелось. Побежал искать морошковое болото. Несколько раз переходил с берега на берег и наконец наткнулся на ягоду. Удивительная все же ягода ! Крупная, упругая на ощупь, маслянистая. Единственная ягода, которой можно наесться. Поставил рюкзак к сосенке и стал собирать еще влажные от росы янтарные слипшиеся жемчужины. Небольшое болотце, но урожайное. Быстро набрал пятилитровую пластмассовую ведерку, сделанную из канистры, удобно закрепляющуюся на рюкзаке ремешками. Присел к деревцу, окинул полянку взглядом: ну разве соберешь все?

Вспомнился рассказ знакомого охотника из Суоярви Володи Паншукова, как он собирал морошку.

— Набрел как-то я на ягоду, — дымя самокруткой и прищуривая глаза, начал он. — Крупная, оранжевая, вот-вот перезреет. Вынул короб, а рюкзак подвесил на сучок невысокой сосенки, чтобы видно его было, чтоб не потеряться. Ну так вот, собираю, увлекся. То сюда нагнусь, то туда, то боком пойду, то задом. Быстро в коробе прибывает. И вот нагибаюсь я за очередной ягодой, тяну на себя... И тут сзади толчок. Кто-то бросается мне на шею и вонзает когти…

Мы пораскрывали рты, затаили дыхание.

— Ну, думаю, рысь. Загрызет ведь! — после значительной паузы продолжил Володя. — Рву из-под себя руками и ногами мох, срываюсь с места. Зацепившись ногой за ногу, падаю лицом в мокрый мох, скидываю нападавшего. Вскакиваю и вижу… Передо мной лежит мой пустой рюкзак. Оказывается, пятясь, я подпихнул сосенку задом, сучок сломался, рюкзак рухнул на меня и металлическими пряжками вонзился в шею...

От воспоминаний на душе потеплело. Попил чаю. Взвалив изрядно потяжелевший рюкзак, пошагал к старой полузаросшей дороге на Колово. От реки свернул и уже в темноте вышел к деревне, а оттуда на последнем автобусе уехал на Пудож.