Изображение Вечерка на Никитском
Изображение Вечерка на Никитском

Вечерка на Никитском

Подгадал с отпуском на период охоты. На целую неделю забрался в давно некошеные, одичавшие луга между Уводью и Клязьмой, куда, как в сказках говорится, ворон костей не заносит.

Все, кажется, за неделю, изучил в округе, но с озера Никитского ни одной утки не брал. Ближайший конец озера густо зарос ивняком, там и решил соорудить скрадок. Место выбрал удачное – и на вечерке я здесь!


Солнце клонится к вершинам деревьев – пора выдвигаться на «позиции». Внутри засидки полумрак, на озере светло – разгорается алая заря. Спаниель занял кочку у самой воды и в напряженном ожидании застыл античной статуей. Будто позирует. Ветерок стих. Потемневший лес противоположного берега отражается темной полосой в застывшей, будто остекленевшей поверхности воды. Заросли водореза и кувшинок выпуклыми островками выделяются на водной глади, которую подрумянил алый закат.


Иногда Айтос оглядывается, подходит ко мне, проверяет, на месте ли хозяин, и устремляется обратно на облюбованную кочку. Время идет, уток не видно. В томлении спаниель переминается на передних лапах, будто тесто месит. Ждем…


Тишина. На светлом еще небе стоят высокие, как хлопковые горы, кучевые облака. Последние лучи солнца окрасили их в нежные цвета розового фламинго. Уток все нет. Прилетят ли? Ждем…
Краски постепенно угасают, тяжелеют. Скоро и мушку не разглядишь. Комары отстали. Надежда на удачную охоту постепенно тает. Наверное, придется уходить несолоно хлебавши. Неожиданно со спины слышится знакомый свист крыльев, и две утки, мелькнув серыми молниями в поздних сумерках, одна за другой утыкаются в чернильно-черное пятно водореза. Сердце ёкает и колотится. Не глядя, хватаю ружье, кидаю в плечо. Глаз не отвожу от места, где колыхнулась гладь. Наконец вижу некое аспидное пятно, едва выделяющееся на абсолютно черном. Но есть сомнение: утка ли это? Медленно навожу ствол «в ту сторону» (мушку не видно, уповаю лишь на отработанные до автоматизма, по совету бывалого Лёвы, движения) и жму курок. От вспышки и грохота выстрела с шумом пытается взлететь вторая утка. Сразу, тычком, стреляю по затрепетавшему бабочкой серому пятну. Почти неосознанный выстрел – и за ним всплеск, приглушенный ковром колючих водорослей. Дуплет! Кажется, удачный.


А что Айтос? Он, повизгивая, топчет-мнет кочку и нетерпеливо оглядывается на меня – ждет команду. «Дай!» – и верный помощник не идет – врезается, с шумом и брызгами, в воду. Минута – и, подобрав у кромки водорослей первую утку, пес плывет к берегу. Отряхивается, заодно обрызгивая меня водой, как из душа. Подает крякву. Как всегда, не забываю погладить головку, похвалить: молодец! умница! (заметил: в пылу охотничьего азарта Айтос отказывается от лакомства, а от ласки – никогда). Посылаю за второй уткой. Она там, где-то в зарослях водореза. Продерется ли мой друг сквозь сплетение колючих водорослей? Достанет ли?


А ночь вступает в свои права. Луны еще нет. Предметы различаю по принципу одно темнее другого. Чтобы не затягивать поиски, бросаю палку в сторону упавшей птицы – указываю направление. При взмахе сучок ломается, и обломок шлепается в воду неподалеку. Опытному спаниелю и этого достаточно. Взяв верное направление, он плывет, как по азимуту, оттолкнув по пути обломок палки (некоторые охотники жалуются, что собаки вместо дичи приносят брошенный предмет; думаю, причина тут в увлечении игрой в «подавалки» палок на потеху зевакам, что становится для пса более привычным, чем подача дичи). Не задерживаясь на месте падения первой утки, спаниель сразу суется в сплетения водореза. Пробираясь в центр зарослей, он шлепает лапами и подминает под себя торчащие во все стороны колючие листья. На слух, по плеску воды, понимаю, что его замечательное чутье не подводит. Битую утку находит сразу – и без задержек плывет обратно. Чтобы не забирать добычу у воды и усложнить задачу, отхожу вглубь своего укрытия, за «кресло». Прячусь. Жду подачу. Вот–вот, через мгновение, он должен показаться. Но мгновение затягивается, проходит второе, не менее длинное, третье… Несколько удивленный, подаюсь вперед. До меня доносится странный сумбурный плеск, похожий на барахтанье в воде. И вдруг Айтос взвизгивает на какой то отчаянной тоскливой ноте, будто зовет на помощь или прощается со мной (такое однажды я уже слышал, когда он молодым кобельком увлекся выводком тетеревов и, потеряв меня, в испуге, с протяжным щенячьим плачем, метался по лесу – звал на помощь.) Кровь ударяет в голову: случилась беда! Перехватывает горло. Не раздумывая, бросаюсь в воду в чем был. Два стремительных прыжка – ноги вязнут в тине, и я падаю, успев разглядеть, как Айтос метрах в пяти-семи судорожно бьется в воде и уже почти скрывается с головой. Что там? Огромная щука, сом, крокодил?

Вода хлюпает, и обрывается его призыв о помощи. Почти обезумев, полускачками, полувплавь, зарываясь с головой во взбаламученную воду, я в полмгновенья оказываюсь на месте отчаянной борьбы за жизнь. Схватив судорожно бьющегося под водой спаниеля, рывком вырываю его из бурлящего водоворота, поднимаю над головой. Никого, кто напал бы на него, не вижу. Опускаю пса на грудь, успокаиваю. Он приникает ко мне, передними лапами обхватывает шею, облизывает лицо, благодаря за спасение. Стою по грудь в воде и по колено в иле, глажу его, успокаиваю. Пальцами нащупываю какую-то «режу», концы которой тянутся из воды. Сеть! Обычная, китайская, тонкая, нейлоновая. Видимо, забытая или брошенная, как ненужная, в озеро лихими людьми-гулеванами по завершении их «праздника». В такую глушь с подобными снастями рыбаки не ходят. Она-то чуть и не стоила жизни моему драгоценному помощнику. В ярости рву ее в клочки: попался бы мне в этот момент тот раздолбай! Еле вытаскивая сапоги, полные воды, из засасывающей тины, выношу своего неповторимого Айтоса на сушу. Встаю на колени, бережно опускаю его на землю. Спаниель прыгает вокруг меня, норовя лизнуть в лицо – видимо, извиняется за причиненное беспокойство. Я глажу спасенного. Успокаивая, говорю добрые слова, целую в морду. Уф! Обошлось! То ли от холода, то ли это реакция на случившееся, но меня охватывает дрожь. Ноги слабеют, колени подгибаются, и я присаживаюсь на ствол. Одежда липнет к телу. Меня знобит. Стаскиваю сапоги, выливаю воду, пытаюсь как-то отжать куртку, брюки. Все! На сегодня охота закончена. Пора к машине, к костру – сушиться, переодеться. Ищу раскиданные впопыхах ружье, ягдташ, утку – плевать на вторую! А где Айтос? В душе вновь тревога. Вдруг слышится негромкий плеск у берега, и около меня возникает только что спасенный помощник со второй уткой. Он подходит ко мне и подает дичь в руки. Грудь распирает от гордости за удалого молодца. И от любви к нему. Охота, как говорят бывалые, дело интимное. Свидетелей не бывает...


Совсем темно. При тусклом свете фонарика я собираю добычу и амуницию. Осторожно, чтобы не наткнутся на острую ветку, выбираюсь из кустов на луг. Ущербная луна еще только поднимается над дальним лесом. По едва различимой в ее слабом свете тропинке мы с моим другом идем к машине – благо недалеко.

Что еще почитать