Мотоцикл прокатился еще несколько метров по лесной дороге и остановился, уткнувшись в обочину. В наступившей внезапной тишине открылись обычные осенние звуки. Шумел лес и было слышно, как падают сухие листья в дрожащем на ветру осиннике.
Река, кажется, была рядом. Это видно по слабым просветам среди густолесья. Словно бледный лик пытался проглянуть сквозь ветви облетающих дубов и кленов. В сторону реки тянулась узкая тропинка, местами перевитая упавшими травами.
– Нам туда, – махнул рукой Андрей, отирая пот, струящийся из-под шлема.
– Ты бы хоть каску снял, – замечаю.
– Я бы еще противогаз напялил, дымишь, как паровоз… Что с мотоциклом? На днях перебирал, карбюратор новый поставил. Должно быть все – чики-чики… А он на ходу вырубился, будто отключили.
– На месте глянем. Хоть к берегу выбраться…
Мы вытолкали мотоцикл на тропинку и, поскальзываясь на сырых листьях, покатили его к реке. Вскоре лиственный лес стал темнее и гуще, переходя в черный ельник, где стало уже темно, как поздним вечером. А реки все не было. Она словно отодвигалась о нас, хотя по нашим расчетам должна находиться рядом.
Заморосил дождь, шурша по жухлой траве. А впереди и просвета не было видно, только белесый туман стелился под елями, переползая через тропинку. Но будто бы слабый свет стал виден за этим туманом и блестящими от дождя деревьями. Определенно, это был свет, но только сумеречный и колеблющийся, не похожий на прогалину по руслу реки.
– Костер, что ли, запалили? – почему-то шепчет Андрей.
– Чего ты, шепотом?..
– Не знаю. Место какое-то странное. Был здесь не раз, а все по-другому.
– По осени всегда так, когда листья опадут. Зимой вообще не узнаешь, – почему-то шепчу и я.
– Так-то так…
Деревья словно отодвинулись, и перед нами открылась поляна, на краю которой стоял темный сруб с провалившейся крышей. Дом казался бы совсем нежилым, но маленькие оконца и поляна перед срубом освещались керосиновой лампой, которая стояла на подоконнике. Около лампы сидел большой носастый кот с кисточками на ушах и внимательно следил за нашим приближением. Блеснув яркими в свете лампы глазами, словно включив дальний свет, он спрыгнул куда-то вглубь дома. И сразу в оконце возник темный силуэт женщины в накинутом по-простому платке.
– Доложил он ей, что ли? Секьюрити хвостатый, фейс контроль, – толкнул меня Андрей, хрюкнув в кулак.
– Так здесь вообще классика… Баба Яга, кот, избушка на курьих ножках. Ворона только не хватает.
– Вон, сидит, – махнул рукой Андрей, показывая на раскоряченную сухостоину, белеющую в сумерках.
И точно, на фоне выбеленного ветрами ствола был виден настороженный ворон, пригнувшийся и взъерошенный от дождя. Сверкнув глазом, он шумно снялся и полетел в ельник. «Крон…кх, кру-ун», – послышалось уже в лесу раздраженное и хриплое, как с простуды.
– Чего птичку побеспокоили? Сидела себе, не мешала… Ходют тут по лесу.., – послышалось от дома ворчливое. – Чего в тепле не сидится, чего все ищете?..
Мы подошли к полуоткрытому оконцу. Из него строго глядела крупная и по-мужски широкоплечая старуха.
– Если что промышляете по воровскому делу, то здесь брать нечего. И деревни рядом нет. Что плохое за душой имеете, так я сама отпор дам, мало не будет, – она показала мосластые кулаки, перевитые жилами. – И ружье имеется.
– Нам бы только к реке выйти. Заблудились, кажется. Вроде, и место знаем, а найти не можем подход к воде.
– Знаете-знаете… Лукавое это место, не простое, теряющееся и заговоренное. Всякий раз новое. Рыбаки, что ли?
– Да, бабушка.
– Бабушка… Внучата… Софья меня зовут.
– А по отчеству?
– Хватит и Софьи. Ладно, Андрюшка и Алексашка, провожу я вас. Вижу, просто побездельничать приехали, рыбалкой балуясь, да водки попить. И не смотрите дураками, вижу я вас насквозь, еще там увидела, когда на дороге встали. Да и встали-то не случайно… Это я уж просто так выспрашивала, для формы.
– Софья, Вы, кажется, за детей нас держите. Двадцать первый век на дворе. Ведьмаки и ведуньи сейчас в город перебрались, лохов разводить. Если не секрет, как имена-то наши узнали? Из поселкового совета Палыч эсэмэс скинул?
– Лесной дядя шепнул. Верьте-не верьте, ваше дело…Главное, в лесу не гадьте и на реке. Иначе и ваш Палыч не поможет, пузан сладкоречивый.
– А Вы-то здесь что делаете, Софья? Одна, в лесу? До поселка не близко. Что-то и есть ведь надо. Да и жилье у Вас совсем разваливается.
– Сыночка я своего тут жду. Ушел на рыбалку и что-то долго нет его. Придет, кровинка моя, а там и крышу починит. Он у меня все умеет, самостоятельный. Заигрался, наверное, на реке. А потом и квартиру нам дадут за это жилье. Вот потому и живу здесь, охраняю, чтобы потом в квартире нам с Леней-сыночком спокойно пожить. Дадут ведь, нам квартиренку-то, мужики, а? – Софья как-то осела слабо, наклонила голову и глаза ее остановились невидяще где-то за нами. «Ленечка ты мой, дадут нам с тобой квартирку, заживем. Еще как заживем, хороший мой… Ты, главное, там, у воды, поосторожней и домой поспешай…Заждалась я».
Мы переглянулись. Ничейная развалина в лесу вдали от всякого жилья. Какая квартира? Сыночек у реки заигрался…
– Софья, а сколько лет Вашему сыну?
– Так двенадцать годков еще всего. Маленький, но хозяйственный мужик будет. Вот придет только… На реке задержался, придет. А покушать у нас тоже есть. Васяня нам то зайчика-беляка принесет, то глухаря. Я, бывает, уточку подстрелю, сетку в старице помочкую. Рыба у нас всегда на столе имеется, хоть карась ленивый, хоть щука-травянка, что с реки забивается по весне. И хлеб у нас есть, сама пеку. А ягод и грибов здесь хватает не только свежими поесть, но и в заготовку остается .
– А Васяня кто у нас? Еще один сын?
– Кот это, Васяня. Да вон, глядит на вас. Осторожней с ним. Хаус африканский, камышовый. Чужих, чуть что, сразу дерет нещадно. А ворон Карлуша, тот, кого вы побеспокоили, яйца птичьи подкладывает каждое утро на крыльцо. Старый уже, сам больной, а заботится. Так и живем. Ну, ладно, заболталась я с вами, покажу дорогу и буду сынка ждать.
Софья проводила нас до края поляны, а там сразу будто открылся другой мир, светлый и просторный, где за краем леса плавилось солнце оранжево-тепло и бежала река, позванивая на перекатах.
– Ну, ладно, мужики, ни хвоста вам, ни чешуи, а про баловство на реке помните, лишнего не берите.
– Удачи и Вам, и Лёне Вашему привет.
– Спасибо, добрые люди, передам, как придет. Обратно с мотоциклом вдоль реки потарахтите, вон туда, а там на тропу выберетесь, которая на дорогу выведет. Сюда не возвращайтесь, не найдете путь.
– А почему?
– Не стану объяснять. Не поймете все равно.
Ошеломленные, мы стояли на берегу. Почему-то немного кружилась голова. Оглянулись, а Софьи уже не было.
– Чертовщина.., – начал было Андрей…
– Забудь, крыша поедет. Давай снасти выставлять.
До самого позднего вечера мы насаживали на крючки закидушек резаных сорожек и мочки подлистников. Забрасывали снасти, целя тяжелыми грузилами под высокий правый берег. А едва стемнело до черноты, как брякнул один колокольчик, другой… Налим вышел на косу перед ямой, хватая сонную ребешку и все, что копошится на дне. В свете фонарика видно, как, мягко качнувшись, осел вдруг колокольчик закидушки, тенькнул звонко и осторожно на излете, а потом уже забренчал монотонно и настойчиво. Толкнуло в руку после подсечки и словно придавило ко дну поводок с живой тяжестью, а потом пошло, отдаваясь по леске короткими толчками. Всплеск на мели, белое изворотливое брюхо, и вот уже вьется в руках змея-не змея – черный и ледяной налим за килограмм, разжимая ладони сильными, упругими мышцами. Теперь – к другой закидушке, где колокольчик брякал. И там налим ждал терпеливо. А потом присели мы с Андреем поужинать. У костра и с водки разговорились, между делом пытаясь привести мысли в порядок.
– Слушай, Лене-то ее всего двенадцать, а ей не меньше восьмидесяти… Это как? – блестит глазами Андрей, дохрустывая огурец-малосол.
– Да здесь все непонятно. Ворон яйца носит на завтрак, кот какой-то африканский, хаус, на рысь больше похожий. Зайцев душит и, как собака, хозяйке выдает без расписки. К Палычу подъедем, его район, расскажет, что да как…
Утром мотоцикл завелся с первого пинка. До обеда и к Палычу подкатили.
– Э-э, мужики, да это Софья Прокловна, безумная, – объяснил нам старый товарищ. – Во всем нормальная, пока речь о Леньке не заходит. С катушек она не просто так съехала. Сын у ней, Леня, утонул в том самом месте, где вы были. Я Софью сколько раз уговаривал в поселок переехать, комнату ей давал в бараке, с удобствами, хоть и не со всеми. Она – ни в какую. Силой даже забирали, в смирительной рубашке. Так она замки в психушке как-то отмыкала и снова в лес возвращалась – сына ждать. Но, по правде сказать, странно как-то, но помогала она. Всех хищников с электросачками и динамитом вывела с реки. Ни один не суется больше. Любая машина встает у ее поста и все проходят через нее. Что потом – непонятно. Если с удочкой, как вы, ловят, отдыхают. Да хоть с сетями, если немного их, а рыба только на еду. Другие бегут, а потом ссутся под себя да с ложки едят, маму зовут и пузыри пускают.
Года через два мы с Андреем снова были здесь. Как нам рассказал Палыч, Софья Прокловна умерла, а к месту, где она жила, и близко никто не подходит. Видели, и не раз, как в яркое полнолуние шла по той поляне высокая женщина, держа за руку мальчика, а рядом кот здоровенный семенил, с вороном на спине…
Комментарии (0)