Впечатления забытого псового охотника

Ежемесячный иллюстрированный журнал «Охота», декабрь 1884 г.

Три года прошло с тех пор, как я поселился в деревне Чебышевке Чернского уезда Тульской губернии и безвыездно живу здесь. Даже на выставки собак в Москве не мог выбраться, хоть и сильно хотелось повидать собратьев — псовых охотников, побеседовать с ними, поглядеть их собак. Думаю, что я, как охотник, сошедший со сцены, давно уже забыт товарищами, но я-то их очень хорошо помню и часто вспоминаю. И теперь при сильном «охотничьем впечатлении», впервые испытанном мною в течение трех последних лет, я не могу отказать себе в удовольствии поделиться этим впечатлением с дорогими товарищами.

Осенью текущего года отправился я к соседу своему показать ему борзую собаку, только что перед тем привезенную мне из Калужской губернии. Соседа я не застал дома, но ждать мне его пришлось недолго. Не прошло и четверти часа, как в доме раздался громкий голос:

— Челищев! Скорей! Чья-то охота идет по нашему полю!

Дорогие товарищи, псовые охотники! Представьте себе страстного охотника, в течение целых трех лет не только не видавшего охоты, но даже ни разу не слыхавшего этих благозвучных слов: «Идет охота». Если вы можете себе представить такого несчастливца, то легко представите себе и те ощущения, который он испытал при звуке магических слов. Все население имения всполошилось от такой небывальщины. Любопытные мальчишки и прислуга побежали узнавать, кому принадлежит охота. Оказалось, что это охота Федора Александровича Свечина. Любезная хозяйка имения, г-жа Александрович, тетка моего соседа, мигом распорядилась отправить верхового с поручением пригласить господ охотников к ней на завтрак и попросить позволения принять участие в охоте ее племяннику и мне с нашими борзыми. Посланный вернулся очень скоро, возвестив, что охотники благодарят за любезность, но в настоящую минуту не могут воспользоваться ею, потому что спешат брать выводок волков в Кобыленских лесах, куда просят пожаловать и нас с нашими борзыми; завтра же охота придет к нам.

Живо вскочил я на коня и полетел к острову, не помня себя от радости. Радость эта будет понятна каждому охотнику, если я скажу, что страсть моя к гончим так велика, что я сам в течение пятнадцати лет ездил доезжачим при нашей стае. Послушать хорошую стаю в острове составляет для меня блаженство.

Когда мы подъехали, то прежде всего увидали самого владельца стаи, на черкесской лошади, распоряжавшегося охотой. Он послал борзятников в большую лощину, а меня пригласил поехать с ним в остров. Стая уже была наброшена, и я тотчас же услыхал голоса гончих, а вслед за тем увидал и русака.

— Стой, други! — сильным, приятным голосом крикнул лихой доезжачий, и по одному этому слову вся стая моментально остановилась.

Волков, увы, не оказалось, и мы, разочарованные, уехали домой.

На другой день охота полями пошла к имению Александрович. На пути встретился нам местный житель, старик, бывший ружейный охотник. Федор Александрович, узнав его, приветливо раскланялся.

— Пришли мы брать выводок, — сказал Федор Александрович, — да вот уходим ни с чем: ни одного волка не оказалось. Должно быть, уже взяты. У вас тут какие охоты в окрестности?
— Какие охоты! Никаких положительно нет, — ответил старик. — Всего только и есть, что пять борзых у Чебышевского арендатора. Он часто здесь ездит, да только где же ему брать волков! Он сам, поди, от волка-то не будет знать, как ускакать...

Можете себе вообразить, товарищи, что чувствовал ваш покорный слуга при этих словах старика! Молись Богу, старик, за то, что ты стар! Будь ты молодым, я сострунил бы тебя самого, как серого волка. Узнал бы ты тогда, ловко ли умеет струнить Челищев волков.

Старику я, конечно, не сказал ни слова. Когда он отъехал от нас на некоторое расстояние, мы все разразились неудержимым хохотом и долго после того смеялись, вспоминая этот уморительный эпизод. Федор Александрович пригласил нас к себе в Ситово, и я не знал, как благодарить его за это удовольствие, потому что мне страстно хотелось послушать его стаю.

Шли мы полями, травили русаков и лисиц, но меня эта травля нисколько не радовала и не веселила: колом засела у меня в голове свечинская стая, и я горел только одним мучительным желанием непременно слышать ее. На другой день по прибытии в Ситово была дневка. Мы осмотрели замечательный конный завод Свечина, немало удививший меня, но что меня совсем поразило, так это борзой кобель Туман: подобной собаки я никогда не видал да и вряд ли когда увижу. К сожалению, мне не удалось видеть Тумана в поле, так как у него болела нога.

Насилу дождался я воскресенья — дня, назначенного для охоты. Даже ночь не спал, как будто охотник-новичок, впервые выезжающий на охоту. К рассвету нетерпение мое возросло просто до столбов Геркулеса. Каково же было мое горе, когда Федор Александрович объявил нам, что он по праздникам в поле никогда не выезжает раньше окончания обедни!

Два-три часа ожидания показались мне томительно долги. Но всему на свете бывает конец, настал конец и моим мучениям. Мы тронулись к острову, лежащему в десяти верстах от Ситова. Шли полями, где затравили двух лисиц, из которых одна затравлена была удалым борзятником Свечина — Александром. Только что мы подошли к большой вершине, как борзятники внезапно исчезли. Федор Александрович со стаей и я на полных рысях покатили к тому месту, где нужно было набросить гончих, и тут-то я увидал, что это были за собаки. Тут сразу во всем блеске выказались как знания владельца охоты, так и выдержка гончих. Стройно подлетели собаки к месту. Один взмах арапником, отрывистое «стой!» — и все замерло. Необыкновенно ловко и проворно снял Андрей, доезжачий, смычки.
— Поди, милые! — громко пронеслось в воздухе, и пятнадцать собак как будто провалились.

Спустя пять минут стая варила, и с одного круга русак лег на опушке, не бежал. Гончие пронеслись, и русак был застрелен Свечиным из револьвера.

Сделали опять напуск, и вновь стая повела, но на этот раз провела два круга, выставила русака в поле и была нами остановлена в одну минуту. Русак был затравлен моими собаками.
Без отдыху опять пошли ровняться. Гончие натекли еще русака, и вот где было что посмотреть и послушать. Стая гнала клубком и висела на самом русаке. От таких голосов лесу стало жарко. У меня же волосы поднялись дыбом, когда я заслышал этот гон, нервная дрожь затрясла все тело, и, каюсь, из глаз полились слезы. Не знаю, были то слезы восторга, удовольствия или сожаления о дорогом, невозвратном прошлом, живо восставшем в воспоминаниях, но только я плакал и скакал так, как только могла меня нести моя лошадь. А как она скачет, можете судить по тому, что я на ней заганивал волков. И вот на такой-то гоньбе был сгонен русак на моих глазах.

Впечатление этой гоньбы было так сильно, так переполняло мое охотничье сердце, что я не могу успокоиться без того, чтоб не поделиться им с псовыми охотниками. Да, господа, вот это гончие, это паратость! Таких гончих я не встречал до сих пор во всю мою жизнь. Конечно, немудрено словить русака, в особенности когда есть перечники, но тут все дело велось начистоту: я сам был очевидцем, я собственными глазами видел, что русак был пойман одним выжлецом в угон и вся стая была тут, так что доезжачий и не подзывал в рог, а только дал голос, что сгонен. И доезжачий молодец. Сам скачет азартно, даже в чаще, стаю наездил так дельно, что придраться не к чему. Таких молодцев в нынешнее время днем с огнем не найдешь.

Так вот какое удовольствие неожиданно выпало мне, забытому охотнику, и невольно заставило меня напомнить о себе псовым охотникам. Крепко жму ваши руки, товарищи, и от души желаю вам обзавестись такими же гончими и таким доезжачим.