Лосевка на Махтах

Махты, большие и малые, — два потаенных озера на правом берегу Оби в Мочаловском районе Томской области.

Кочки по пояс, версты непролазных зарослей черемухи, ивняка и смородины... Караси в Махтах как лопаты совковые: один на большую сковородку с трудом помещается. И едут сюда городские рыбаки за пружинящим пением лесы и выворотом из лунки двухкилограммового окуня. Нам же предстояло на Махтах закрыть лицензию на лося...

Егерь Майкин, в прошлом хлебороб, притянутый мной к охоте, влюбчивый, компанейский парень, душа застолья. Внешне Виктор Майкин напоминал снеговика из двух шаров: большеголовый, круглотуловищный, коротконогий. Жизненным принципом его был девиз «Отдых лишним не бывает». Сдается мне, сам он его и придумал.

Охотников Виктор встречал, всегда лежа на диване, с выражением недовольства на округ­лом лице, которое явно говорило о нежелании куда-либо ехать и что-либо делать. Вначале шли разного рода отговорки: «Подшипники (или гусеницы) на снегоходе надо менять», «Кум Данила вчера вернулся с той стороны — разогнал, поди, зверя», «Наледь по реке пошла»… Но мы не обращали внимания на его брюзжание, понимая, что все это для проформы и поддержания егерского авторитета. Заглядывали в дом, разбирали авоськи, угощали сладостями ребятишек. Их было двое: светленькая, ангелоподобная дочка Настя и сын Толя — маленькая копия колобка Майкина.

Владимир Карпенков, великий магистр самогоноварения, инженер-химик с закрытого завода, быстренько наполнял графинчик синего стекла чемергесом из заветной канистры. В то время «сухой закон» свирепствовал на просторах России. Народ «спасался» в основном самогоном и паленой водкой.
Жена Виктора, Валентина, хлопотала по кухне, понимая, что мы голодны после утомительной дороги. Сам Майкин с показной неохотой подсаживался на краешек стула, всем видом демонстрируя, что приехали мы не во время.

Теща, проживающая по соседству, карпенковский чемергес чуяла за версту, как гончая — зайца, и возникала на пороге с каким-нибудь невинным вопросом. Не пригласить «маму» к столу — кровная обида на зятя, не говоря уже о нас, как она считала, бездельников.
— Садись, мать. Ребятишки, подвиньтесь, дайте бабушке место.
Начиналось майкинское забивание гвоздей — вопросов.
— Подшипники привезли?
Мы, как примерные школьники, одновременно кивали головами, продолжая закусывать первую рюмку квашеной капустой, знаменитым Валентининым рулетом из свиной брюшинки, нашпигованным чесноком, специями, отваренным и подмороженным; или чушью из стерляди,
которая золотистыми колесиками истекала соком на тарелке от тепла печи.
— А катки привезли?
Мы опять дружно кивали, так как рты продолжали быть занятыми деликатесами майкинской супруги-мастерицы. Руки ее, оголенные до плеч, полные, мелькали, расставляя тарелки с моченой брусникой, бочковыми огурчиками, солеными груздями, дымящейся рассыпчатой картошкой...
— Холодно сегодня. В ночь, передали, до сорока прижмет. Только что новости слушала, — проговорила раскрасневшаяся от второй рюмочки «мама». Наши вопросительные взгляды уперлись в «бога охоты».
— Значит, не едем?
— Да едем, едем! Только обморозимся как цуцики. Охота закрывается через неделю, с первого по пятое января дали время на вывоз, а вывозить нечего. Ну все, хватит прохлаждаться, пошли делать «Буран».
Поставили снегоход фаркопом на чурку, ослабили гусеницы. Несколькими ударами молотка Майкин разбил негодные подшипники, потом добавил к вышеназванному инструменту обрезок водопроводной трубы, насадил новые, поменял катки и через час уже «рвал» технику на предельных режимах в огороде, испытывая привезенные запчасти, а потом через двор подъехал к машине. Перекидали в нарты рюкзаки и пошли переодеваться во все, что нужно для двух-трех часов езды на открытых санях...
Солнце уже повисло в мутной мгле на юго-западе, когда мы втроем промчались на снегоходе с нартами по главной улице Соколов и вылетели на обский торосистый лед. Видно было, что Майкин спешит, да и мороз крепчал.

* * *
Зимовье ондатровщика Яткина промерзло, кажется, каждым кубическим сантиметром. Внутри было еще холоднее, чем снаружи. Зимовье рубили из тонкого осинника, предназначалось оно для осенней охоты, но было самым близким к Махтам, где, по предположению егеря, зверя должно быть «хоть пруд пруди». Бытовые вопросы решили быстро. Объемистая буржуйка и сухие ветловые дрова вытеснили холод.

— Топить придется всю ночь, — констатировал Майкин, ни к кому не обращаясь, и добавил, помолчав: — «Буран» бы только утром завелся. Карбюратор надо не забыть снять.
И вот уже снегоход завывает, переваливаясь с кочки на кочку. Договорились, что будем двигаться на юг параллельным курсом, ориентируясь по звуку «Бурана», на расстоянии километра друг от друга, до следа или стойла. В случае обнаружения зверя Майкин будет поджимать лосей на нас.

Мы с Карпенковым в маскхалатах уже два часа, меняясь местами, рушим снежную целину. Вышли на правый край длиннющего языка без растительности шириной около 20 метров. Может, это было болотце или ручей, но под снегом не разберешь. В сужении, в сотне шагов от нас, за тальниковым мыском, увидели три облачка пара, поднимающегося вверх. Это были лоси, стронутые Майкиным. Но выходить из укрытия звери не спешили. Открытое место — опасность. Звук двигателя был несколько сзади и дальше лосей, но неумолимо приближался. Значит, Майкин зацепился за след и начал тропить.

Егерь галсировал среди кустов, сбивая лосей с толку звуком двигателя. Такого еще в моей охотничьей практике не было. Раньше все происходило в секунды, лоси ориентировались мгновенно и уходили, выбрав самое безопасное направление. А здесь стоят и выжидают. Далековато, конечно, для гладких стволов. Но шевелиться нельзя: если лоси нас заметят, уйдут, как призраки, и второй раз отжать их на открытое место вряд ли получится. Сейчас они наверняка пристально осматриваются, опасаясь подвоха.
Движение воздуха было в нашу сторону и нам на руку. Патроны бы на морозе не подвели! Егерь несколько раз прибавил и сбросил газ и двигался параллельно следу. Дал знать, что видит свежие лежки. Понимать, что делают компаньоны, ставить себя на их место — это половина успеха любой коллективной охоты. А лоси продолжали стоять. Стояли и мы, ожидая их выхода на открытое место. Приближение снегохода все же вынудило зверей выйти из спасительного кустарника. Друг за другом, демонстрируя нам свои правые бока, они быстрым шагом стали пересекать поляну. Впереди, как ледокол, раздвигал грудью снег крупный бык, черно-бурый, с рыжим подпалом, уже безрогий. Снежный покров ему был по брюхо. За ним следовала корова, и третьей по проторенной тропе шла телочка поменьше.

Первый мой выстрел пришелся в основание шеи быка, пуля перебила яремную вену. Вторая пуля ушла ниже. Отчетливо рассмотрел фонтанчик снега. Секунда на перезарядку. Следующая пара патронов в левой руке. Выстрел. Один, второй — завысил, черт! Еще одна перезарядка. Лоси ускорили ход, и бык скрылся. Еще два выстрела по корове... Все. Ушли.

Мир сузился до коридора, в котором были только лоси, перезарядка и выстрелы. Чем занимался Карпенков, не видел. Выстрелов его не слышал, даже забыл о его существовании. Начал возвращаться к реальности. Обернулся и увидел, что Карпенков возится с открытым ружьем, пытается ножом извлечь из патронника гильзу. Говорили же ему: выброси папковые патроны, перезаряди пули в латунь или пластмассу! — не послушал.
«Буран» заглох.
— Есть?! — раздался крик егеря.
— Ушли! — ответно крикнул я.
— Мать вашу!
— Был бы карабин да десяток патронов в магазине, — мечтательно сказал инженер.
— Что мечтать о том, чего нет! — плюнул я от досады.
— Сколько раз успел выстрелить?
— Два, оба по корове.
— Попал?
— Не уверен.
— Пошли разбираться, чего настреляли. Быка вроде хорошо зацепило.

Завелся «Буран», и минут через десять егерь вывалился из кустов рядом с местом, где стояли лоси. Лицо его было иссечено. Под­ножки снегохода, приборная панель, сиденье были усыпаны мелкими обломками тальниковых веток. Вот он, истинный егерь Майкин. Ни о чем, кроме зверя, не думал, ломился сквозь заросли, не заботясь о глазах, о летящих в лицо острых сучках. Осмотрели следы. Бык продолжал при каждом шаге сыпать «клюкву» крови; корова ушла вправо; еще одна вскоре отвернула вправо — ее след был чистым. Звери всегда в момент опасности уходят поодиночке, так больше вероятность спастись от пули или зубов хищников.
Вернулись к снегоходу. Стали держать совет, что делать. Достали из рюкзака, притороченного к спинке сиденья, меховые куртки и, застегнув пуговицы, придавили хрустящие маскхалаты.

Опытный Майкин предложил попить чаю и, после того как зверь отлежится, продолжить добор. Вареная колбаса стала как целлулоид, сало еще не успело промерзнуть, термос, предусмотрительно завернутый в овчину, парил горячим чаем. Хотя запасливый Карпенков успел сунуть полную фляжку чемергеса в бардачок снегохода, теперь было не до него: добирать зверя нужно с ясной головой.

Скорее «похватали» и ждали команды егеря. Майкин не спешил и, прихлебывая чай, рассуждал вслух: «Оба зверя тяжелые. Корова ранена в живот, далеко не уйдет. Пусть с часик полежит, «остынет», на лежке и доберем. Потом пойдем за быком».
Спустя сорок минут, разойдясь шагов на десять друг от друга, двинулись по следу коровы в надежде, что кому-то удастся перевидеть зверя. Добирать выпало егерю. Лосиха уже не могла подняться... Чтобы свежевать лося, получившего рану в живот, нужны закалка и сноровка. Быстрее внутренности наружу. Печенку обваляли в снегу, утробу протерли снегом. В три ножа дело шло быстро. Разложили мясо на шкуре — оно парило и индевело, как речная полынья в мороз.
Завершив дело, спешно отправились по следу сохатого. Вышли на берег речки к зароду сена.
— Кто это в такой дали еще и сено косит? — задал я вопрос Виктору.
— Егеря заказника своим лошадям на корм, — пояснил Майков.
....Лось окончательно выбился из сил и долго стоял. Отдыхал. Понимал, наверное, что если ляжет, то уже не встанет. И все же ему хватило мощи идти дальше. Бык миновал речку и забрался на противоположный, достаточно высокий берег. Речка была границей заказника. Лось, как специально, привел нас к щиту. По руслу проходила санная дорога егерей заказника. Контрольные объезды по границе они делали постоянно. Посовещались и решили, что быка Майкин доберет завтра, известив о подранке кого следует. Повернули обратно. Я шел замыкающим, и никто не мешал думать о событиях сегодняшнего дня, о егере Майкине, о жизнелюбии и выносливости «нашего» лося.
Добрать лося обязательно надо. На завтрашний день можно было бы задержаться. Если лось падет, мясо испортится, волкам дармовщина. Загубим скотинку ни за что ни про что.
Пришлось делать два рейса: первым уехали мясо и рюкзаки, вторым, уже глубокой ночью, егерь вывез нас. Горячая баня в завершение долгого пребывания на холоде была очень кстати. К проводам Старого Нового года успели.

Лося Майкин добрал на следующее утро. С лежки зверь встать уже не смог. Пуля егеря поставила точку в жизни гордого и сильного зверя и завершила сезон охоты на копытных.
Только у меня после этих событий из глубины души маленьким родничком начала пробиваться и пульсировать мысль: «Может, не брать лицензию на следующий сезон?»