Изображение В вагоне
Изображение В вагоне

В вагоне

В поезде разговорились городской охотник и помещик

Помещик знает места и сообщает, что сейчас, в конце июля, боровой дичи уже немного осталось.

Охотник предположил, что дичь выбили местные крестьяне-промышленники, «деревенские немроды», однако помещик возразил, полагая главным врагом столичных бар, «привилегированных» охотников, не уважающих закона и бьющих дичь до открытия сезона, и привел в качестве примера некоего торговца дамскими принадлежностями и общественного деятеля господина Пьермона, родом «не то из Бордо, не то из Бостона, а кто говорит – из Бердичева»…

Стал ему [Пьермону] мужик наш объяснять, что у них до срока никто не охотится, да вообще-то летом, за отсутствием легавых собак, ихние мужики на охоту не ходят, а если и ходят, то редко-редко удастся кому подстрелить взлетевшего на дерево тетеревенка или глухаря, но ранее срока никто и ружья в руки не берет. Нет, не унялся ретивый охотник. «Коль, – говорит, – ваши мужики не выбьют, то может кто-нибудь из города приехать и раньше моего настрелять дичи, а я… сейчас поохочусь всласть, а там после меня – ходи кто хочешь!».
– Да ведь закон-то, сударь! – говорит ему мужик.

– Плевать я хочу на твой закон, за все плачу, на вот, получай вперед за труды и не разговаривай много!

Что делать мужику?! По-настоящему надо было бы взять этого господина за шиворот да вести бы к земскому начальнику, но ведь перед деньгами не устоит… и не только мужик. Скрепя сердце повел он его на охоту. Вошли в лес; покосы еще не начинались – дичь не пугана. Выводки тетеревей и глухарей то и дело подымаются из травы. Стрельба пошла беспрерывная. Что ни подвернется – все бито, ничему спуску нет. Дней пять, шесть прожил этот господин в наших палестинах; дичи набил уйму и за день, за два до начала срока охоты уехал.

Ну-с, что вы на это скажете? Кто, по вашему, больше промышленник, мужик или этот барин?

Вот вы там разные законы выдумываете, проекты сочиняете по части сбережения дичи, стараетесь монополизировать охоту в пользу богатых людей, а мужика задушить строгими взысканиями за всякое нарушение правил, ну, а скажите, почему же вы так равнодушно относитесь к деяниям таких господ, вроде представленного вам сейчас господина Пьермона, почему же вы их шкурятничество оставляете без взысканий? Мужик из-за нужды убьет в недозволенное время птицу, которую вы же у него потом купите и с плотоядной жадностью съедите, и вы его тащите за это чуть не на виселицу, а вот такого любителя охоты, который из-за жадности, чтобы кто-нибудь не предупредил его и раньше его не настрелял дичи, едет без времени на охоту и бьет десятками дичь, вы оставляете безнаказанным! Почему? Ваши блюстители закона охоты преследуют мужика без устали, ретиво, и почему чрезвычайно мало открывают преступлений, совершенных так называемыми любителями-охотниками? Вы, может быть, думаете, что они безгрешны, как ангелы? Ошибаетесь, почтеннейший. Вот вам яркий образец их безгрешности, – и это не исключение. Но только подобные господа умнее мужика, – они хитрее и богаче его. Они лучше его умеют прятать концы в воду; они где нужно берут наглостью, где своим апломбом, где откупаются деньгами и скорее сумеют избежать участи стать пред лицом Фемиды.

С. Тимофеев
Природа и охота. 1902 г.

Что еще почитать