Бабий подвох

На вечернюю зорьку на озеро Кривое мы успели. Надо сказать, мой приятель Сан Саныч относится к сборам чересчур основательно, а потому по причине задержек не раз принимал обвинения в свой адрес. Даже на утиную охоту, в сушь, он непременно берет с собой веревку или трос.

Зачем? — спрашиваю его, и каждый раз, улыбаясь по-детски наивной улыбкой, он говорит одно и то же:

— Привычка… после севера…

Озеро Кривое, вытянувшись, напоминает собой форму сапога с примыкающими к нему несколькими рукавами, заросшими густым камышом. Сюда, на зеленую ряску, в сумерках садятся тяжелые крыжни, мячиком падают юркие чирки. За вечернюю зорьку, затаившись в потягах, можно без особого напряжения утяжелить свой ягдташ.

— Красотища-то какая, а?! — потягиваясь, раскидывает в стороны руки Саныч. Он вдыхает полной грудью болотный воздух, самодовольно восклицает:

— Ох и поохотимся сегодня!

Я уже облюбовал место, где встану; первым облачился в резиновый костюм, цепляю к патронташу удавку и вдруг слышу из-за спины недовольный голос:

— Все… копец… отохотились!

— Что такое? — не могу взять в толк и понять молниеносную смену настроения товарища.

— Вон, посмотри! — и Саныч указывает в сторону проселочной дороги. В низине стоит бежевого цвета «жигуленок», у машины — мужчина с женщиной и мальчик лет двенадцати. Женщина рассматривает что-то в бинокль.

— Баба на охоте, жди подвоха!.. Все пропало! Ну что… сматываемся?

— Ну баба, ну и что… — его занудство начинает меня раздражать. — Да и потом, куда ехать? Пока не поздно, давай-ка лучше места занимать.

Мы разошлись. После томительных минут лет начался неожиданно. Первой налетела стайка чирят, там, где стоял Саныч. После двух выстрелов две птицы упали, одна за другой. «Молодец, Саныч!» — изумился я. Еще двое крыжней, пролетающих над камышовыми зарослями, по инерции сложили крылья. Затем последовал черед неторопливой чернети. Какие-то сомнения закрались в мою голову...

Когда едва различил мальчишку, отыскивающего за гребнем очерета сбитую утку, понял, что стрелял не Саныч, а мужчина, приехавший на бежевом «жигуленке». Каково же было мое удивление, когда в прогалине камыша увидел миниатюрную, ладно скроенную фигуру женщины с ружьем. Что еще больше поразило: после ее выстрелов утки, чисто битые, падали на свежевыкошенную луговину, что облегчало отцу и сыну участь подносчиков дичи.

— Как она крыжня сняла! — изумляется сконфуженный Саныч, жадно глотая воду из полиэтиленовой бутылки. — Снайпер! Я такого еще не видел!

Несколько минут назад наши конкуренты за ингредиентами для блюда из дикой утки с грибным соусом, включив фары машины, отъехали от озера.

— Как шли на меня три крыжня! — взволнованно продолжает он. — Дистанция запредельная! И тут она спрашивает у меня: «Чего не стреляете?» «Так высоко…» — говорю. «Я бы не сказала…» — слышу из камыша. Потом — выстрел, и крыжень валится тряпкой…

Мы стояли у машины и не спешили снимать костюмы, чувствуя, что нам утерли нос. Над Кривым опустились глухие сумерки. Ночную тишину изредка нарушал свист крыльев пролетающих уток. Домой ехали молча.

Я перебирал в памяти картины вечерней зорьки, видел женщину с ружьем, как падали после ее выстрелов чирки, чернеть, крыжни, и уже окончательно уверовал в слова Сан Саныча: «Баба на охоте — жди подвоха».