Довольно большим обществом мы подъехали к острову Каменному в даче села Алексеевского, Ч. уезда, Т. губ. Остров Каменный, пространством 46 десятин, — место отъемное, крупное, лежит в глубокой котловине и в головке оканчивается двумя вершинами, которые, далеко расходясь под углом, выходят в чистое, с небольшою ложбиною поле.
В острове был верный, нетронутый выводок волков с шестью молодыми.
В начале осени и прежде нам несколько раз приходилось травить матерых волков, но всегда неудачно.
Увлекаясь надеждою и желанием взять когда-нибудь матерого волка, мы преследовали их далеко, в несколько свор, оставляли таким образом лазы незанятыми и тем самым упускали молодых волков, которые этими лазами напрасно уходили.
Распределив между собою места и на этот раз условившись совсем не править матерых волков, чтобы успешнее взять молодых, мы стали съезжаться, каждый по-своему волнуемый надеждами и ожиданиями.
Гончих пошли заводить снизу; пять борзятников поехали на левую сторону острова, а шесть, в том числе и я, поехали занимать правую сторону и головку.
Первым снизу с нашей стороны стал молодой мальчик с двумя молодыми собаками, вторым мой охотник Алексей с отличною, совершенно верною на волка сворою; третьим мой приятель К. — охотник горячий, но неопытный и плохой ездок; четвертым стал я; пятым, против правой головки Н., а в заезд, к левой головке, поехал А.
Переехав несколько раз на одной и той же десятине с места на место, выбирая положение получше, я, наконец, остановился и, как всегда бывает, осмотрел все кругом.
Поля между мною и Каменным не было видно, так как я стоял за перевалом; впереди видны были только верхушки Каменного; сзади лес Липовый пространством 80 десятин, кругом высокое жнивье; налево в пол-лошади был виден К., направо голова Н., а дальше головки двух вершин и большое поле в зеленях, по которому в заезд ехал А., очень медленно, как мне казалось, от нетерпения.
Так прошло несколько времени; все было тихо, только дул ветер, и одна несносная пчела вертелась перед мордою лошади, перед самым моим носом, жужжала, улетала и возвращалась надоедать снова.
Лошадь дремала, стоя против ветра и солнца, и собаки, подбившиеся от засухи и переходов, дремали также, свернувшись кольцами у ног лошади. На своре у меня были два кобеля: молодой красно-пегий Карай, черный Крылат, и без своры старый, куцый Порхай.
Свора была добрая, и я стоял, вполне довольный уверенностью, что там, где собаки мои встретят молодого волка, он останется на месте и не подвинется на сажень.
В эту осень мы затравили уже одиннадцать молодых волков, собак я узнал хорошо и потому, надеясь на трех бывших в этот раз со мною, лучшую, мертвую на волка и самую злобную свою собаку Злодея отдал Н. в помощь его молодым и не втравленным еще собакам.
Не успел еще стать на место А., как в поле между двумя головками я увидел большого волка, который резво шел между ним и Н.А. остановился, но ни тот, ни другой не тронулись с места, и, так как волк шел без гону, а вероятно, от первого шума в острове и шел очень резво, я понял, что это был волк матерый и что Н. и А. исполняют только условие.
Миновав далеко того и другого, волк остановился на самом горизонте поля, постепенно поднимавшегося кверху, и резко выделился против ясного, осеннего неба.
Прошло еще несколько времени; за ветром ничего не было слышно, но казалось, что и в острове все было тихо; волк стоял на горизонте, не изменяя положения. Вдруг с порывом ветра я, лошадь и собаки услышали жаркую гоньбу, точно сразу отворились двери комнаты, наполненной кричащим народом, которого до тех пор не было слышно.
Собаки вскочили, привычная лошадь навострила уши, и я почувствовал ногою, что у нее, как и у меня, сердце забилось сильнее. Гоньба приблизилась к самой головке и потом, постепенно удаляясь, опять перестала быть слышною и опять настала тишина, нарушаемая только ветром и разными, от солнца оживившимися мухами.
Собаки легли; лошадь опять задремала, а я занялся соображениями о том, мог ли выйти волк и кому посчастливилось его взять.
Так как времени прошло довольно, в острове была гоньба; один матерый волк из острова вышел; я уверился в том, что другой вышел в другую сторону, или его совсем не было в это утро в острове, что остались одни молодые и что и на нашей улице будет праздник.
Во время этих соображений до нас долетела опять далекая гоньба; опять встрепенулась лошадь, и собаки, вскочив, стали так же, как и я, жадно и порывисто оглядываться кругом. Вскоре слева от себя я увидел характерную фигуру волка с согнутою спиною и уставленными вперед ушами, который шел прямо на К.
Хотя по вышеизложенным соображениям я был уверен, что волк этот не мог быть матерым, но, видя, что ему вернуться поздно и что К. никогда волка не принимал, я поскакал хищнику наперерез, наблюдая его и К., которые, хотя и далеко, но были передо мною как на ладони.
К. спустил собак волку навстречу, прямо в лоб; я скакал и ждал момента, когда собаки, встретясь с волком, опрокинут его, и радовался за К., давно ожидавшего такого случая; но, к моему удивленно, собаки К. — черная сука Змейка и английский кобель Красавчик, бравшие до тех пор молодых волков хорошо, встретившись с волком, разъехались между собою под углом и дали ему дорогу.
В то же время воззрились мои собаки и дружно заложились по волку, который, в нескольких шагах миновав К., пошел к Липовому. С другой стороны на волка очень красиво, почти ухо в ухо шла свора Алексея, скакал сам Алексей, махая шапкою, а еще дальше мальчик с двумя своими собаками впереди.
Бывши дальше всех, я пустил лошадь во весь мах и в то же время старался объяснить себе, в чем дело. С одной стороны, я не мог понять, как собаки К. не взяли молодого волка; с другой — не допускал мысли, чтобы волк этот, так долго продержавшийся в острове под гончими, был бы матерым.
Между тем волк шел к Липовому, собаки К., справившись, подрывали его в гачи, задерживая его ход, а все остальные постепенно приближались и, наконец, дружно подскакали к нему с двух сторон, опрокинули, накрыли и стали на нем звездою, хвостами кверху.
Уверившись, что волк был молодой, (по моему мнению, матерого собаки так просто взять не могли), я в то же время не понимал, почему подскакавшие раньше меня К. и Алексей не слезали с лошадей; я осадил лошадь у самой кучи собак с волком; в этот самый момент одна из собак отчаянно завизжала, волк поднялся, осилив собак, вперед высунулась огромная его голова, и он, сбросив с себя одним движением собак и встряхнувшись, поджав хвост (полено), согнувшись и ощетинившись, заложив уши, открывши пасть и злобно на всех нас оглядываясь, напоминая собою огромного, доведенного до крайнего озлобления кота (такое, по крайней мере, впечатление он произвел на меня), он большими скачками, боком, как бы траверсом, пошел дальше к Липовому.
Поняв, с кем мы имеем дело, видя, что расстояние до Липового коротко, что первый удобный момент принять волка упущен и что он, раз одолев собак, сознал свою по отношению к ним силу, я сказал К. громко: «Не слезайте, опасно!» А между тем сам, разгорячившись, тронул лошадь за волком.
Волк отбежал не более 10 сажен, как его вновь догнали и опрокинули собаки. До сих пор не могу дать себе отчета в том, как это случилось (так как это было совершенно бессознательно), но я забыл о том, что у меня кинжал за поясом, соскочил с лошади, бросил ее и с одним арапником, имеющим на конце тяжелый кистень (с матерым волком я встречался таким образом в первый раз), подбежал к волку спереди и в то время, когда он, опять поднявшись, выставил голову вперед, изо всей силы ударил его кистенем по переносице.
По впечатлению, оставшемуся у меня в руке, помню, что ударил я волка сильно и ловко. Бросившись мимо моей правой ноги в сторону, волк наткнулся на подскакавшего ко мне на своей маленькой лошадке К. и почти против его колена ляскнул на него зубами.
Помню размах руки К. с арапником, помню, что удар миновал голову волка, бывшую у самой ноги К., помню, что лошадь его шарахнулась в сторону, а что волк, проскочив между лошадью К. и мною, схватил подвернувшегося ему Красавчика, вскинул, ударил оземь, притиснул и, бросив его, опять тем же траверсом, оглядываясь, пошел к Липовому, который был еще ближе.
Оставшись без лошади, я побежал за ним пешком, подоспел, когда он поднимался из-под снова поваливших его собак, и опять ударил его также спереди по голове, а сзади по спине ударил его соскочивший с лошади Алексей, удар которого раздался как по бочке.
Разгорячившийся мальчик, также бросивший лошадь, хлестал его просто арапником; все это делалось в совершенном забытьи; между тем Крылат мой вертелся и визжал, подняв ногу кверху.
Собак убавилось, молодые вертелись кругом, не трогая волка, а остальные продолжали брать и опрокидывать его каждый раз на более короткое время, но все-таки настолько, что я, бегавший шибче других, поспевал к волку, когда он поднимался, и таким образом четыре раза очень удачно и изо всей силы бил его спереди по голове кистенем, очень тяжелым.
Последний раз собаки повалили волка у самой канавы, окружающей Липовый. Совершенно задыхаясь от усталости и азарта, я забежал волку вперед, стал между ним и канавою и не успел замахнуться арапником, как волк, увидев меня между собою и лесом, бросился мне к груди и лицу.
Никогда не забуду выражение его физиономии в ту минуту, его огромных злобно-зеленых глаз, его окровавленного, с пеною и высунутым языком рта, его тяжелого, почти хрипящего дыхания, никогда не забуду также той необъяснимой для меня теперь жадности и какой-то злобы, не уступавшей, я думаю, злобе самого волка, с какою я встретился с ним глазами почти у самого лица и, заслонив его локтем, ударил волка кистенем по голове, слева направо, и несильно, так как по близости расстояния и неудобному положению руки не мог хорошо размахнуться для удара.
До сих пор не могу объяснить себе также того, что в то время задержало волка: собаки или удар мой, или просто страх, но он, замешкавшись, дал мне возможность оправиться и ударить его справа налево — лучше и сильнее всех раз.
От этого последнего удара волк как бы обезумел, покачнулся, чихнул или фыркнул два раза и затем взял от меня налево, прыгнул через канаву и скрылся в первом кусте Липового. Бывшие еще при мне собаки бросились за ним, а я остался один на канаве, едва переводя дыхание и в отчаянии, что волк ушел и, как мне казалось, все пропало.
Первыми ко мне подбежали отставшие Алексей и мальчик, также как и я оставшиеся без лошадей, а в то же время мимо меня горячо провели следом по тому же волку пять гончих с лучшим моим выжлецом Колотилою впереди, а с ними вместе подскакал мой доезжачий Николай на полукровной кобыле Юле.
Объяснив ему в нескольких словах, что гончие ведут по матерому волку, которого я несколько раз сильно ударил, я послал его за ними, а Алексея с мальчиком — за нашими лошадьми, ушедшими в Липовый.
Все, что я делал до этого времени, я делал в припадке какой-то горячки и тут только в первый раз оглянул поле с осознанием и ужаснулся, увидев неподвижно растянутого в жнивье человека.
Вспомнив, кто был около меня, я сообразил, что это лежит К., и, задыхаясь еще от прежней усталости, я бросился к нему. К. был почти без памяти, решительно не мог дать обстоятельного объяснения того, что случилось, указывал на руку и повторял, что упал с лошади на волка.
Вскоре подъехал бывший с нами экипаж, в котором и увезли К. домой, а затем из леса стали подходить по одной борзые, вернулись Алексей и мальчик с лошадьми, в том числе с лошадью К., и, наконец, стали понемногу съезжаться другие охотники, не знавшие, в чем дело, и напрасно простоявшие на своих местах; только один из них затравил молодого, но уже очень большого волка: вероятно, выводок был ранний.
Собравшись таким образом, мы стали ожидать доезжачего, который и приехал часа через полтора и и с торжествующим лицом объявил нам, что волк взят. Оказалось следующее: пять гончих, гнавших по волку через поле и потом лесом, нагнали его в овраге Липового и повели лощиною.
Николай на своей кобыле насел с гончими на волка и таким образом преследовал его лощиною от Липового до начала реки Ситовой Мечи и потом все время берегом реки, отрезывая волка лошадью от воды, до с. Алексеевского, то есть шесть верст.
В Алексеевском волк, окончательно утомленный и, вероятно, ошеломленный ударами кистеня, перескочил через вал усадьбы священника В. и лег посреди его пасеки.
Преследовавший его по пятам Николай, оставив лошадь, перелез вал и, увидав лежащего волка, взял у работника священника скребку и, подойдя к волку, ляскавшему на него зубами, ударил его скребкою по голове.
Вскочив и бросившись от Николая в сторону, волк снова перескочил вал и побежал далее к усадьбе П.И.Л. Сев опять на лошадь, Николай последовал за ним вместе с Колотилою, который один не отстал от волка и продолжал в это время, подрывая, задерживать его ход.
Добежав до конюшни П.И.Л, угол которой был разломан, волк вбежал туда и вскочил в стоявшие в углу сани. Объехав кругом, затворив ворота, Николай с двумя работавшими на дворе плотниками загородил прежде всего разломанный в стене угол, отыскал затем волка в санях и добил вилами, ударив его ими три раза в бок; высунувшийся из саней волк был уже почти в бесчувственном состоянии, и только когда его ударили вилами в третий раз, он огрызнулся и схватился за них так крепко, что Николай вдвоем с плотником едва вырвал их у него из зубов.
Узнав все это от Николая, мы не продолжили охоту, а сейчас же поехали домой, беспокоясь о здоровье К.
Проезжая Алексеевское, мы заехали на конный двор, где посреди лежал убитый волк, уже окруженный толпою народа.
Это был старый самец от выводка; клыки с правой стороны почти съедены, с левой очень велики, ширина во лбу между ушами 5 вершков, длина от точки между ушами до конца морды 7 ½, вершков; весу в нем было до 5 пудов, так что никто из присутствовавших, бравшихся поднять его без посторонней помощи, не мог этого сделать. Он был объевшись и потому, разумеется, не мог бежать настоящим образом.
Взвалив его на лошадь без седока, так как он был слишком велик и тяжел, чтобы второчить его, мы поехали домой, где застали К. в постели. Приехавший доктор нашел у него вывих руки в плече; рука была почти на самой груди.
До сих пор К. не может объяснить, как это случилось; он помнит только, что, промахнувшись кистенем по волку, он упал с лошади прямо на него и в то же время почувствовал сильнейшую боль.
Произошел ли вывих от удара К. плечом о волка, от падения его на мягкое жнивье, или, наконец, от слишком сильного размаха руки с тяжелым кистенем, оставшегося вследствие промаха без точки опоры, остается необъясненным.
Руку вправили, но К., только что начавший охотиться, дал себе слово никогда более не садиться на лошадь. Таким образом, мы навсегда потеряли в нем охотника.
Волк был отлично отделан у г. Позеревскаго (в Москве в Газетном переулке) и теперь висит у меня в кабинете на стене, напоминая о незабвенном для меня дне 16 сентября 1874 года.
Из собрания Павла Гусева
Комментарии (0)