Бой в норе: у каждого правда своя

Старая лиса жила в норе, которую давно выкопала недалеко от слияния двух безымянных ручьев. Удачное здесь было место: густой кустарник, поросший бурьяном, надежно укрывал ее натоптанные тропы и тянулся в далекую неизвестность, как ей казалось, в бесконечность... В

В каких-то тридцати метрах журчал ручей, из которого она нередко лакала воду. С другой стороны подступала большая сенокосная поляна. А главный вход в нору, обращенный к югу, часто освещался ласковым солнышком и был надежно замаскирован нависшими над ним корнями.

Она вырыла не только нору, но еще и два запасных выхода: один в 10, другой приблизительно в 25 шагах от основного входа. Охотилась она обычно ночью, а на рассвете возвращалась.

В непогоду лиса раздвигала мордой нависшие над входом корни и пробиралась в дальний, расширенный, почти круглый участок норы. Здесь было ее гнездо.

В хорошую погоду она ложилась снаружи, около входа, и чутко дремала, иногда слегка пошевеливая ушками, готовая при первом же намеке на опасность нырнуть в узкий норный лаз.

Осенью она мышковала на сенокосе около копен сена, куда мыши собирались на зимовку. С наступлением зимы, когда вывезли копны и белый снег покрыл все вокруг, кормиться стало труднее.

Редкие мыши заманчиво пищали под снегом, но добыть их было не так просто, как осенью. Куда-то пропали птицы; летом их было много, а теперь очень редко наносил ветер их приятный запах. На ночь они забивались в глубокие дупла деревьев или попискивали в ветвях на недосягаемых вершинах.

В этот декабрьский вечер снаружи дул ветер и шел снег. Лиса лежала в гнезде. Голод заставил ее встать и пойти искать пропитание. Она вышла из норы, постояла с полминуты у входа и побежала по запорошенной тропке вдоль замерзшего ручья.

Ручей впадал в озеро, заросшее по краям камышом. Лиса прибежала к нему - оно было покрыто льдом и запорошено снегом. Шумел камыш, лисица осторожно, иногда останавливаясь и замирая, обследовала его заросли.

Все ее поиски были безрезультатны: съестного здесь ничего не было. Голод заставлял уходить ее все дальше и дальше от норы. Она перебежала вспаханное поле и вдоль редкой лесополосы побежала к дальнему полю, к знакомой старой скирде соломы, которую она боялась и обходила всегда стороной.

Она помнила, как однажды ночью около этой скирды вначале ярко блеснул огонь, потом грохнул гром, от страха она отпрыгнула в сторону, и в нее полетел сноп чего-то свистящего, и ужасная боль пронзила ее переднюю лапу, отчего она завертелась на месте.

И на трех ногах, хромая, побежала к чернеющему вдали лесу, и вновь все повторилось: огонь и грохот, но визжащий сноп шлепнулся рядом, не причинив теперь уже ей вреда.

Она тогда убегала на трех ногах, а за ней с криком гнался черный силуэт на двух ногах, и только родной, заросший бурьяном и кустарником ручей, который примыкал к лесу, спас ее от неминуемой гибели.

Поэтому теперь она не подошла сразу к скирде, а сначала сделала полукруг на изрядном расстоянии от нее, с подветренной стороны. И убедившись, что посторонних запахов нет, все же с опаской подошла вплотную.

Мышей было много. Они шуршали и пищали здесь и там. И она стала увлеченно ловить их, не обращая внимания на идущий снег. Ранним утром она вернулась в нору, легла на свое обычное место в гнездо и, свернувшись клубком, накрылась пушистым хвостом...

Она уже дремала, когда спокойную тишину нарушили непонятные, но явно опасные звуки. Они гулко и равномерно прозвучали наверху, отчего она сразу вскинулась и сжалась от страха, словно пружина.

Около входа в нору послышались самые страшные для нее звуки. Это были голоса людей. Она задрожала, вспомнила тот вечер, погоню, боль... Как долго зализывала лапу, пытаясь унять кровь, как здесь она болела, худела, не могла охотиться, голодала...

И вот теперь, когда все это прошло как кошмарный сон, наверху раздавались вновь страшные голоса людей и гулкие равномерные звуки.

Она чутко прислушивалась, не зная что предпринять... Потом тявкнула около входа в нору собака, и через некоторое время ее шорох и сопение стали приближаться к ней, потом собака зарычала и захлебнулась в остервенелом лае.

На какое-то мгновение она замолчала, а потом стала наступать, да так стремительно, что лиса не успела выскочить в отнорок, ведущий к запасному выходу. Собака была уже на развилке. Она почуяла, что лиса здесь, но не знала, где именно - слева или справа. Наконец-то она разобралась, где спряталась хозяйка норы, и ринулась на нее в атаку.

Это была молодая, девяти месяцев отроду, неопытная норная собака, и это был ее первый сезон. Опыта у нее не было, но в ней текла кровь чистой породы, унаследованная от предков. Поэтому она наскочила первая, пытаясь в темноте ухватить лису за горло, но промахнулась, ее зубы глубоко продрали лисью щеку, а старая лиса, изловчившись, схватила собаку за мочку носа, отчего собака завизжала, с трудом вырвалась и отпрянула назад.

Это был визг злости и боли. Она была в каком-то метре от лисы, лаяла, выбирая момент для новой атаки. А голоса людей у входа в нору звучали злобно и настойчиво поддразнивали собаку, которая лаяла, а потом, тонко завизжав, вновь бросилась в атаку.

Лиса, оскалившись, встретила ее. И они стали хватать друг друга зубами, пытаясь в темноте поймать чужое горло, поднимая пыль, стукаясь головами и телами о стены норы.

Потом собака вновь отступила, она, по-видимому, не ожидала такого ожесточенного сопротивления. Она все так же злобно лаяла, а когда услышала сверху торопливые стучащие звуки, поняла, что люди раскапывают нору сверху, спешат к ней на помощь и, ободренная, вновь бросилась на лису.

Это был самый ожесточенный период схватки. Собака уже одолевала, она схватила своей огромной пастью ухо и часть лисьей шеи, пытаясь подмять ее под себя, но это был захват сбоку. Горло оставалось внизу. Ей надо было только перехватить, перехватить один-единственный раз, и она держала, не выпуская, лису, выбирая мгновение, чтобы сделать это.

И в этот момент лиса вдруг резко вывернулась, нырнула под собаку и, повернувшись на бок, снизу вверх, неудобно повернув голову, хапнула зубами, ей повезло, ее клыки сомкнулись на собачьем горле.

Пес замотал головой, жалобно завизжал, заскулил и пытался вырваться, сбросить лису, но она не выпускала, она знала, что победа на этот раз досталась ей.

А собака начала храпеть, и чувствовалось, что с каждым мгновением она слабеет.

Сверху стали еще чаще стучать, да так сильно, что от ударов посыпалась земля.

Лиса отпустила затихшую собаку и, с трудом перебравшись через нее, метнулась в запасной выход. Она выскочила из темной норы и на мгновение остановилась. Дневной свет, белый снег ослепили ее.

А через секунду бросилась бежать, краем глаза заметив двух людей, остервенело долбящих мерзлую землю, и стоявшие у кустарника ружья. В два больших прыжка она метнулась за ближайший куст и, ломая грудью сухой бурьян, понеслась вдоль ручья.

Сначала был крик. Потом грохнул выстрел. Дробь хлестнула по кустарнику и прошелестела высоко над головой. Потом второй.

Она убегала, роняя капли крови из пораненной щеки и разорванного в клочья уха. Убегала, сама не зная куда, чтобы никогда больше не возвращаться в эти места.