– Здесь он, здесь! Давай, давай, давай! – негромко подбадриваю я осанистую выжловку.
– Ищи, ищи, ищи! Некуда ему деться!
Третий раз неспешно обхожу небольшой островок леса, который узкой полосой растянулся
по отвесному склону глубокого оврага. Молодая поросль осинника и густой орешник чередуются кряжистыми вековыми дубами, могучие кроны которых густо сплелись единым сплошным пологом, надежно укрывают зверя и птицу.


Обычен здесь и русак, и беляк. Редко встречается их помесь – тумак, удивительное создание природы. Непредсказуемые повадки у него. При этом у каждого экземпляра свои. В нем идеально сочетается смелость русака, способного под гоном пройти километры по оживленному шоссе, железной дороге, деревен-ской улице, и исключительная осторожность беляка, остерегающегося каждого незнакомого звука и следа. Обычное явление, для которого часами таскать на своем хвосте гончую и ни разу не быть перевиденным.

Вновь заверещала сойка. Затем вторая, третья. Много желудя в этом году, вот и запасаются они на долгую холодную зиму. Не люблю я этих птиц. Голос противный, а поведение и того хуже. Всей округе рассказали, донесли о моем присутствии. Запал зайчишка в острове. Плотно лежит, не встает. Моя сегодняшняя задача – стронуть косого с лежки, направить в нужном направлении, отрезать путь в деревню, не дать уйти на сельскую дорогу. Взять с подъема зверька в этом крепком месте нереально. Он всегда уходит незамеченным по известному лазу, где на слиянии двух оврагов ожидает мой напарник – неутомимый ходок и опытный гончатник. Определить единственный верный лаз, расставить стрелков и выставить на них зверя – вот критерий в мастер-стве подобных охот, поэтому я предпочитаю работать с собакой и ходить в загон. Просто отстрелять зверя – неинтересно для меня, я давно ценю трудные, нестандартные выстрелы в сложной, экстремальной ситуации, которые запоминаются на всю жизнь.

Ночью выпала перенова на вершок. Пышным снежным одеялом накрыла лес, надежно спрятала следы в полях. Утром задолго до окончания снегопада залег зверек. Короткий жировочный малик видно лишь местами. Ш-ш-ш-ш-ш – неожиданный звук заставляет меня вздрогнуть. Моментально вскидываю ружье и поворачиваюсь в ту сторону. Молодые березки, загнутые в дугу обильной кухтой, распрямились породив неожиданный источник звука.

– Чтоб тебя! Напугали!..
Мои чувства и нервы подобно этим деревцам напряжены до предела в ожидании внезапного подъема зверька.
– Давай, давай, давай! – нараспев подбадриваю я находящуюся в полазе выжловку. Держу с ней голосовой контакт. Вот она плывет по грудь в рыхлом снегу, настойчиво обследует непролазный бурьян, заросли крапивы на гребне оврага. Крутит гоном, сопит носом, громко фыркает.

Где-то здесь затаился косой. На лежке он почти не пахнет, зато превосходно слышит, видит и прекрасно владеет обстановкой. Наверняка давно обнаружил наше присутствие, и для него сейчас единственное спасение – затаиться и не вставать. Этот известный прием нередко спасает от неминуемой смерти. Заезженный шаблон – «трусливый заяц» – никак не подходит к этому зверьку. Скорее всего, заяц – зверек с ясной головой, отважным сердцем и железными нервами.

Очень трудная тропа сегодня. Оттепель, влажный порывистый ветер. Неподъемные, отсыревшие лыжи глубоко проваливаются, сильно затрудняют передвижение. Присаживаюсь на опушке. Надо передохнуть мне, собаке и зайцу. В подобной ситуации поднять запавшего зверька исключительно сложно, а после непродолжительного перерыва в преследовании порой он самостоятельно незаметно поднимается с лежки и покидает опасное место.

Снимаю рюкзак, достаю бутерброды, наливаю из термоса ароматный чай. Несколькими короткими сигналами охотничьего горна снимаю собаку с полаза. Позывистая выжловка прекрасно знает смысл этих звуков и спешит на них. Подходит, сверлит преданными умными глазами-«оливками». Обильная струйка прозрачной слюны повисла на трепещущих брылях.


«Ав-ав-ав!» – запрокинув голову, лает, требует к себе внимания, попрошайничает. Залезла головой в рюкзак, ищет вкусненькое. Протягиваю ей кружку горячего чая, обиженно отворачивается, притворяется равнодушной, а сама внимательно наблюдает за мной. Воспитанная собака знает, что для нее всегда останется угощение, когда хозяин перекусит.

Повезло мне с собакой. Необычайно смышленая, нарядно «одетая», превосходно сложенная обладательница доносчивого, музыкального голоса русская пегая гончая Чара подарила очаровательные, незабываемые, восхитительные охоты мне и моим друзьям. Шепчу ласковые слова ей на ухо, стряхиваю снег с холки, оглаживаю, хлопаю по крупу, приговариваю: «Пойдем, пойдем! Пора работать! Здесь он, здесь! Вставай, косой!»

Стою на краю обрыва. Слева непролазная крепь, внизу молодая поросль осинника и орешника вперемешку со спелым лесом и упавшими деревьями. Осенистая выжловка упорно шарит в бурьяне, где все истоптано мной, собакой, зайцем. «А-а-а-ай, а-а-а-ай, ай-ай-айяяй!!» – неожиданно взрывается лес истошными воплями помкнувшей по зрячему выжловки. Треск веток, хруст бурьяна, вой ветра, все поглотили обворожительные звуки начавшегося гона, полные непреодолимого охотничьего азарта, страстью догнать и схватить желанного зверька.

Подняла! Небольшой зайчишка-колосовик, по уши проваливаясь в глубоком рыхлом снегу, выскакивает из бурьяна. Постепенно отрастает от собаки, висевшей у него на хвосте, высоко подпрыгивает, отталкиваясь одновременно четырьмя лапами, совершает гигантские прыжки вниз по склону. В 10–15 шагах под острым углом ко мне мелькает между деревьями, размером и скоростью, сравнимой с ядром, отстреленным из пушки. Еще секунда, и зверька поглотит зимний лес.

Спрячет, заметет следы метель, скроет снежная кухта. Ищи-свищи потом по опушкам и полям ушлого русачка. Быстрая вскидка. Прикладистый бокфлинт удобно ложится в плечо. Теперь я и ружье – одно целое. На секунду окружающий лес, снег, гон выпали из восприятия. Вижу лишь сложнейшую траекторию движения цели: сверху вниз, слева направо, под острым углом ко мне мелькающую среди деревьев. Ловлю летящего русака на планку, обгоняю стволами, плавно жму на спусковой крючок.

В сей миг я весь там, в точке пересечения цели и снаряда дроби. Совершенно не ощущаю отдачи, не слышу звука выстрела. Лихорадочно кручу головой, ищу зайца, чтобы достать из второго ствола. С деревьев сыплется кухта, обзор нулевой. Где? Где? Где цель? – гремят отголоски выстрела. «Ай-ай-ай-ай» – стонет лес от яркого гона выжловки. Складки местности искажают звук, снег поглощает, возвышенность усиливает, овраг повторяет эхом, и создается впечатление, что гонят несколько собак. От подобной лесной музыки у любого человека мурашки по телу поползут. Для истинного гончатника подобное исполнение покруче филармонии.

Подбежавшая гончая кругами носится на склоне, активно вертит гоном, пылесосом вдыхает запахи. Ошалевшие от азарта глаза жадно ищут гонный след. В горячке молча пошла в пяту, вскоре одумалась, задала большой проверочный круг. Вернулась своим следом, изредка взлаивая.
«Где, где, где заяц? Нет, нет, нет следа!»

Так вот же он! Лежит, как живой, под раскидистым деревом, припорошенный снежной кухтой. Невыкунивший прибылой русачок с белыми гачами и летним рыже-серым «ремнем» вдоль хребта совершенно не виден на фоне снега. Только яркое алое пятно свежей крови указывает на поверженный трофей.

Ура! Еще одно невероятное попадание на моем счету! Пересыпанная крахмалом единица с короткого расстояния не успела покинуть контейнер. Снаряд дроби прошел пулей и по касательной аккуратно, как профессиональным хирургическим инструментом, срезал верхнюю часть головы.

После выстрела пораженный в полете заяц, не сбавляя огромной скорости, со страшной силой ударился о мерзлое дерево, сломал себе позвоночник и умер второй раз.

Что еще почитать