Как правило, это сырое место в сосновом бору, устланное всевозможными мхами, без серьезного подлеска. Такие места изобилуют грибами, ягодами, всякой животиной и очень труднопроходимы. В наших угодьях таких болот было два. Большое и малое. Манили лося на гону мы на малом моховом болоте, потому что оно максимально удалено от населенных пунктов и проезжих дорог и находилось на самом краю охотничьего участка нашего коллектива. Короче, глушь полная.
Так получилось, что в этом году за разрешение на добычу я не платил. Оно досталась мне даром, то есть безвозмездно. Случился мой юбилей, и соратники, так сказать, по оружию, люди, несомненно, опытные и мудрые, спросили прямо: «Что ты хочешь, старина?» Мне кажется, что я никогда еще не был так удовлетворен подарком.
А вот с установленными сроками охоты на гону в нашем регионе я категорически не согласен. Он ограничен тридцатью днями сентября, и хорошо, если самцы начинают «гнать» в последней декаде месяца, причем только при условии ночных заморозков. Конечно, сохатые могут начать бурогозить и раньше, но откликаются они на приманивание лишь при похолодании. В начале сентября я еще встречал быков с рогами в ошметках, а значит, они их только начали чистить и им пока не до гона.
Первые шаги по приманиванию самцов я начал делать около десяти лет назад. В начале пути у меня вообще ничего не получалось, а учителя не нашлось. Сперва я приобрел канадскую вабу, просмотрел множество видеосоветов, но безрезультатно. На следующем этапе я сидел все осенние ночи напролет на лабазе и слушал, как общаются лоси. Понемногу стал отличать и определять по голосу самцов и самок, а также их детенышей. Корова с тогушем тихо и коротко «квакает», а самка, если в охоте и ее прет от гормонов, протяжно стонет. Самец же издает глухие, как бы утробные звуки (я их называю стонами), причем они разные в зависимости от возраста.
Молодежь стонет чаще и повыше тоном, а самцы, которым больше пяти лет, подают голос не чаще одного раза за десять минут и с низкими вибрациями. Думаю, таким образом они определяют возраст соперника, что позволяет им избегать ненужных стычек. Я вообще ни разу не наблюдал столкновений и драк самцов, в то время как самки невероятно драчливы: если собирается несколько особей, то драка неизбежна. Ох и шумят же дамы в ночном лесу! Треск стоит до самых небес!
Тогуши-сеголетки квакают коротко, и часто по их голосу понятно, что им страшно и они не знают, почему мать бросила их, а здоровенный бычара их гоняет. Они держатся по краям гонного участка, иногда собираются по несколько особей, но далеко не уходят.
Наслушавшись осенних оргий, я решил прибегнуть к отечественным способам приманивания. И остановился на банке. Оригинальный способ, между прочим. Берется жестяная или пластиковая банка объемом не более полулитра и не менее двух диаметров в высоту. В дне банки пробивается небольшое отверстие, чтобы через него можно было продеть бельевую хлопчатобумажную веревку не толще пяти-шести миллиметров. Веревку нужно застопорить узелком с внутренней стороны банки.
Достаточно полуметра длины. Внутрь банки помещается сухой мох сфагнум. Звуки извлекаются посредством пропускания веревки через пальцы. Делается это так. Берем банку в левую руку, веревку в правую, пропускаем ее через указательный и большой пальцы, создавая вибрацию, которая и генерирует звуковые волны. Усиливая нажим и ослабляя его, можно менять тональность, а меняя объем мха в банке, можно добиться понижения или повышения частоты волн. Мох выполняет функцию резонатора. Обязательно нужно иметь с собой воду, чтобы смачивать пальцы.
Первый же звук, извлеченный таким образом, получился настолько правдоподобным, что даже собаки в вольере не на шутку возбудились. Но все же этот способ мне не зашел: я сумел приманить одинокого тогуша, но стер пальцы в кровь. И тогда я решил опереться на собственные вокальные способности. И у меня получилось. Не буду вдаваться в подробности извлечения звуков из своего «нутра», замечу только, что это а-ля «горловое пение» выходило у меня легко и непринужденно. Собаки бесновались и выли.
Теперь о гонном участке. Он, как правило, невелик и ограничен какой-либо локацией, например, как в нашем случае, болотом и примыкающими к нему сухими гривами. На возвышенном сухом месте бык устраивает так называемую гонную яму. Это углубление в почве, куда он беспрерывно мочится.
Сдобренная феромонами моча самца притягивает готовых к спариванию самок как магнит; когда они принимают такую «феромоновую ванну», их накрывает гормональный всплеск, и они вообще перестают соображать, гоняют друг друга, не позволяя подходить к самцу. Самец же занимается тем, что добавляет жидкости в яму и прогоняет малолеток, грозно пыхтит, ломает рогами кусты по округе, ну и, конечно, без устали увеличивает генофонд будущего поколения.
Начало гона, так сказать его подготовка, происходит не на месте проведения данного мероприятия. Повышающийся гормональный фон заставляет животных двигаться, совершать небольшую миграцию. В нашу местность лоси мигрируют, по всей видимости, из лесов Кузбасса и южной границы Томской тайги. Здесь, на берегах Оби, они приходят в состояние гона; самцы выбирают участки, которые не граничат друг с другом, и устраивают для своих дам спа-салоны и утробно стонут.
После завершения гона они продолжают миграцию и зимуют на просторах Васюганского болота. У нас остается небольшое количество самок с тогушами-сеголетками и молодые самцы двух- трехлетки. Поэтому добыть настоящего трофейного самца возможно только на гону и до ледостава, а открытие зимнего сезона на лосей происходит уже после него.
Я не любитель трофейных быков, и по разным причинам. Они представляют собой редкость, являются ядром генофонда и просто красивые животные. Добыть такого из-под лаек или в загонной охоте практически невозможно, хитер зверь и не подставляется охотнику. Но в моем случае раз подарок сделан, то моя обязанность его оправдать.
Охота на гону не терпит народного скопления, но и одному стоять в ночном лесу на болоте, да еще моховом, когда вокруг носятся обезумевшие от страсти полутонные туши, так себе занятие. Поэтому на такие забавы я всегда приглашаю Валеру. Он охотник от Бога. В юности занимался биатлоном, читает следы как никто, прекрасно знает местность и не употребляет алкоголь; бывший браконьер, он сегодня егерь районного общества — одним словом, эдакий Дерсу Узала местного разлива.
Очухавшись после празднования юбилея, я занялся подготовкой к охоте. Выезжал вечерами на край болота (там покосы близко подходят) и слушал. Манил, разминая горло, но никто не откликался. Пока. В бору было тепло и тихо. В середине сентября ударили первые утренники. С осин полетела листва, укрывая желтым ковром зеленые покосы. Высокая трава по краям леса за одну ночь пожухла и поникла.
Утренняя роса перешла в твердое состояние и стала инеем. Воздух очистился от теплого марева и даже стал издавать тихий звон. Появились первые признаки активности будущих участников сексуальных бесчинств. Я их видел — участников. То лосиха, проходя через просеку, остановится и внимательно рассмотрит автомобиль, то лосенок перепрыгнет через лесную дорогу. На мокрой и никогда не высыхающей дороге следов сохатых разных калибров невозможно было сосчитать. Но вот звуков не было. До конца сентября оставалось десять дней, когда я услышал низкий стон. И тут же где-то совсем рядом со мной в ответ заквакала самка. Ну вот, значит, нам сюда дорога.
На следующий день, оставив автомобиль в паре километров от болота, мы весело топали по краю покоса. День клонился к завершению, воздух был покоен и прохладен. Шагалось легко и даже радостно. Листва с большинства деревьев уже облетела, и только кровавыми пятнами краснели еще не осыпавшиеся рябина и калина. Из полегшей травы с характерным шумом, хлопая крыльями, взметнулась пара косачей.
Я непроизвольно вздрогнул. Вот всегда они так делают. Косачи перелетели поле и черными точками уселись на облетевшую березу, к ним сразу же подсело еще несколько птиц. Валера остановился и тихо выругался.
— Чуток не обделался. Давай перекурим? Там уже не получится, — сказал он.
Мы закурили и молча стояли, задрав головы, глядя, как на светлом еще небе, чуть подернутом предзакатным розоватым цветом, загорались первые звезды. Холодало. Валера поежился.
— Ну пошли, а то по темному лесу шарахаться не хочется.
Он закинул свой короткий карабин за спину. Снизу, к цевью, синей изолентой был примотан фонарь. У меня был такой же карабин — огражданенный АК-47, и фонарь, но с зеленым фильтром: вроде он не пугает зверя.
К краю болота мы подошли еще засветло, но вечерний сумрак уже начал выползать из зарослей черемушника. Пахло сыростью и мхом, прелой корой вперемешку с брусникой. Я присел на ствол упавшей сосны.
— Ну вот, здесь нормально. Обзор хороший, и когда будет подходить, то по воде зашлепает, — сказал я.
Валера молча пожал плечами и пошел вдоль болота. Отойдя метров на сто, он прислонился к стволу дерева и весь ушел в слух. Ему явно не нравилась диспозиция, но он никогда не возражал и не спорил.
На такой охоте необходимо в основном слушать и самому не шуметь. Ведь послушать было что. В болоте кто-то булькал и плескался, какая-то живность с сухим шуршанием передвигалась по камышам. Откуда-то из-за спины, над головой, шумно пролетел глухарь и скрылся за стволами сосен...
Темнело, краски поначалу были контрастные, а затем, темнея, ушли в ночь. Я уже перестал различать деревья на другой стороне болотины, и только их вершины четкими контурами вырисовывались на фоне светлого неба. Стемнело. И совершенно неожиданно стало очень, очень тихо. Правда, когда слух немного попривык, я стал различать шорохи: вот мышь пробежала под слоем мха; а вот где-то в темноте упала шишка и, отскакивая от веток, мягко шлепнулась на лесную подстилку. И вдруг среди этих едва различимых шорохов, как выстрел из пушки, раздался треск сломанной ветки, и еще. Сердце забухало, будто хотело проломить грудную клетку изнутри. Спокойно, сказал я себе, это еще ничего не значит, просто кто-то большой идет по ночному бору. Видимо, пора.
Я приложил ладони к лицу, зажал нос и утробно, протяжно выдохнул. Неплохо получилось! Но в ответ тишина. Прошло минут десять. Я простонал еще раз. Частить не стоило. Нужна выдержка. Тихо… Через час, не дождавшись реакции, я перешел на короткое кваканье самки. Никакого эффекта.
Уже заполночь мы молча возвращались к автомобилю. Выйдя на поле и прикуривая сигарету, Валера начал давать указания.
— Все не так. Надо провести разведку. Подготовиться надо, а то приперлись, как два дебила в кинотеатр. Смотрим и ни хрена не понимаем.
— Предлагай!
— Я с утра мотанусь сюда, пошарюсь по дорогам, следы посмотрю, понюхаю, чем здесь дышат. Заезжай за мной часам к трем, я как раз отдохну. И одеваться надо теплее, чегой-то я продрог в этом болоте.
— Не рановато к трем? Мы что, места занимать будем?
— Ничего. Осмотримся. Прислушаемся, пообвыкнемся, и лес к нам присмотрится.
На следующий день, садясь ко мне в УАЗ, позевывая, Валера начал доклад.
— Ну и лошары мы с тобой! Как дети. Поперлись на дурнину, а так не бывает. Просохатили мы вчерашнюю ночь и сами виноваты. Вот как болото по гриве обходили, ну, где черничник, там слева осинник с ветровалом…
— Ну и?
— Там он живет.
— Кто живет?
— Бычара.
— И ты видел его?
— Издаля. Черный. Огроменный, как баржа.
— Да как он там живет? Осинник этот пятьдесят на пятьдесят. Там и спрятаться-то негде.
— Есть где. Он насквозь не просматривается, жрачки ему навалом и не подойти тихо. Видел же, сколько осин наваляло? Это он там вчера хрустнул. Мы прошли вплотную к нему, ну вот он нас и срисовал. И еще. Как минимум три коровы вокруг болота ходят. Мы сегодня не там встанем, а на входе в бор. Будешь изображать молодого бычка, чтобы он из тех дебрей вылез. Придется постараться. Ну, поехали! Чего время терять?
Выйдя из автомобиля, Валера предложил зарядиться здесь.
— Нечего там затвором клацать, — сказал. — И как зайдем, ни слова. Ступай по моим следам. Подо мхом палок навалом, спалимся и опять ночь потеряем.
— А ты чего сегодня с гладким? — поинтересовался я.
— Да не хочу ночью за подранком бегать. Думаю, стрелять в упор придется. Пуля с гладкого надежнее… Кстати, манить надо начинать засветло, перед сумерками.
Только мы вышли на покос, как из бора выскочила лосиха, а следом вторая. Прижав уши, они галопом пересекли поле и скрылись в логу на другой стороне. Я был в недоумении.
— Чего это они? Напугал кто?
— Началось, — сказал Валера.
— Что началось?
— Дискотека началась. Сегодня луна будет — это хорошо. А теперь пойдем, я тебе кое-что интересное покажу.
И мы погрузились в запахи бора. Шли потихоньку, часто останавливаясь и прислушиваясь. Деловито стучал дятел; белка немного поцокола на нас и занялась заготовками на зиму; пролетела между деревьями кедровка. Вот этой на глаза лучше не попадаться, хуже сороки, будет голосить на весь лес, но, видимо, у нее были дела поважнее.
Не спеша мы поднялись на пологую гривку, заросшую белесым ковром мха, в котором нога тонула по щиколотку. Поверх мохового ковра было густо посыпано кровавыми капельками брусники. Мы подошли к небольшой луже. Вот она, гонная яма. Вокруг нее все было сбито в грязь, и на этой грязи явственно отпечаталась шкура самки. Ясно, тут дамы принимали процедуры, дурея от феромонов. Валера повернулся ко мне и приложил палец к губам, затем тихо вошел в лужу. Чтобы запах отбить.
Смекалка! Я присоединился. Вокруг было круто унавожено, в основном дамские катышки, но Валера обратил мое внимание на кучку в стороне. Это был помет большого быка, отличающийся и формой, и размером. Заросли акации были размотаны в мочалку. До осинника, где проживал бык, оставалось порядка пятисот метров. Валера повернул налево, в сторону другого края бора. Пройдя метров триста, мы уперлись в куст черемухи. Егерь кивнул мне и стал снимать рюкзак. Я огляделся.
Подлеска не было совсем, даже трава не росла, только мох, густо усыпанный сосновыми иголками. Пологий склон плавно уходил в сторону болота. В голове нарисовался равнобедренный треугольник со сторонами около пятисот метров, основание опиралось на гонную яму с одной стороны и на осинник — с другой, а мы были на вершине.
Тем временем Валера достал рог косули и пластиковую пятилитровую канистру с водой. Я бы мог и сам сообразить, но не сообразил. Замысел стал понятен. Мы будем разыгрывать шоу для быка, изображать соперника, который нагло вторгся на его участок и собирается организовать свой спа-салон. Такого поведения он не спустит.
Я отошел от Валеры метров на сто и решил, что место мне нравится. Стало смеркаться, я глянул на напарника, он кивнул головой. Пора! По бору пронесся протяжный стон, немного повыше, чем вчера. Ждем. Прилетел и сел где-то над головой черный дятел желна. Он завозился, быстро передвигаясь вокруг ствола, ковыряя кору в поисках личинок и посыпая мне голову каким-то мусором. Пугать его тоже нельзя, иначе полетит по бору, оглашая окрестности противным голосом, и охоте, считай, конец.
Что? Я отвлекся на дятла и пропустил отзыв. Оглянулся на Валеру — он тоже слышал и вытянулся в струну, как легавая. Так, главное сейчас — не сфальшивить. Нормально получилось, даже немного задорно, как и положено молодому самцу. Ответ прозвучал сразу, и совершенно точно это было кваканье самки. Минут через десять я ее увидел. Она шла от лужи, опустив голову до самой земли, и шумно вдыхала, затем поднимала голову и смотрела куда-то затуманенным взором. Сильно же вас, мадам, зацепило! А мадам прошла рядом с Валерой метрах в двадцати. Я молчал, чтобы не сбить ее с намеченного курса. Пока все хорошо.
Через полчаса я опять простонал, но без ответа. Валера открутил крышку канистры и, «соорудив» струю, стал выливать на землю воду, нагло изображая самца, который наполняет своей мочой ванну.
Я еще раз простонал. Валера схватил рог и начал стучать им по сухим веткам черемухи, имитируя ярость соперника, который срывает злость на кустах. Так мы и развлекались. За мной было музыкальное сопровождение, а за Валерой танцы. Но через пару часов вода кончилась, а быка мы не выманили. Уже совсем стемнело.
Я сначала не понял, что это за звуки. Вроде как идет кто-то, но будто в валенках. Звук мягкий, глуховатый, хорошо различимый. А вот и веточка хрустнула. Какие странные шаги! Шаг — пауза, затем три шага — и опять тихо. И эти звуки стали смещаться в сторону Валеры. Два снопа света, белый и зеленый, сошлись в одной точке и тут же погасли. Твою ж, заяц! Как так можно было обмишуриться?! А все напряжение. Сидит, наверное, сейчас бедолага и глазенки трет, думая: «А что это было?»
Вот так, весело и увлекательно мы коротали ночь, я изображал бычка, Валера, как в детстве, бился с кустом черемухи. Между тем похолодало. Видимо, вышла луна (мне ее не было видно), и я начал различать контуры стволов и даже куст, в котором шумел соратник. Над темными верхушками сосен горели невероятно яркие звезды. Проскользнул светлячок спутника. Сколько их там? Тысячи? В моем детстве там ничего не летало…
Это был даже не звук, а скорее, выдох. И сразу стон быка. Рядом, метров за сто. Это он! Наш спектакль сработал. Мы — таланты. Бык шел не спеша, тяжело ступая и так же дыша. Мне казалось, что я даже различаю его тушу, но это был обман зрения. Под полутонным весом хрустнула ветка.
Зверь остановился. Одышка у него, что ли? Так тяжело дышит. Вот он стронулся с места и повернул прямо на меня — видимо, хорошо запомнил, откуда исходил звук. Или он меня видел и не боялся, а хотел разобраться? Стало как-то неуютно. Я его увидел… Ну, как увидел? Темное пятно и белые ноги. Он не остановился, не вздрогнул, а просто продолжил идти в зеленом свете. Нажимая на спусковой крючок, я подивился своему спокойствию. Очевидно, за два дня весь адреналин сгорел.
Бык был огромен, а в зеленом свете казался просто инопланетным существом. Космический сохатый! Рога — лопаты с красноватым отливом; отполированные кончики многочисленных отростков искрились; верхняя губа, как варежка, накрывала полморды; с нижней челюсти свисала борода с полметра длиной, как мне показалось; несуразно тонкие ноги зеленого цвета; каких-то невероятных размеров круп, переходящий в не менее гигантский горб, отчего создавалось впечатление, что шеи нет… И все это покрывала черная, как у мамонта, длинная шерсть со светлым подшерстком. Животное двигалось медленно, равномерно раскачиваясь, отчего казалось смертельно уставшим. Возможно, так оно и было.
Два выстрела слились в один. Пули попали. И попали по месту. Я это отчетливо видел. Сохатый мгновенно, с места, ускорился, сразу перейдя на третью космическую. Только мох полетел во все стороны. Бык рванул к черемуховым кустам, а я не стал стрелять в угон. Видел, как вошли две полуоболочечные пули на ладонь от левой лопатки. Чтобы стрелять по уходящему зверю, мне пришлось бы направить ствол в сторону товарища, а в стволе уже был следующий патрон, ну и я бы ослепил Валеру своим фонарем.
Вспыхнуло белым, тут же огненным, как-то очень громко затрещали кусты. И тишина. Все понятно. Сохатый полностью влетел в черемуху и в ней закончил свой путь.
Накатила усталость. Дрожащими руками я отстегнул магазин от карабина, выкатил в ладонь патрон и пошел в сторону света. Валера тщетно пытался зажечь спичку, чтобы прикурить.
— Он так резко газанул! Я подумал, что ты промазал. Какой амбал! Никогда таких не видел. А рога-то! Восемь отростков… Как же его теперь из куста вытягивать? Не, не вытянем, только частями. Вот смотри: два твоих попадания — по легким, пришлось бы побегать. А вот мои два — в лопатку. Это на глушняк, в сердце. Без вариантов. Ты чего молчишь?
— Не знаю. Устал. Грустно как-то, — признался я.
— Ты сопли-то подбери. У нас тут делов до утра. Грустно ему! Сиди дома тогда.
Валера суетился, доставал из рюкзака веревки, топорик, оселок.
— Слушай, — сказал я ему, — я пойду уазик подгоню поближе, а ты пока разбирайся здесь.
— Да, давай. В самом конце покоса копешка разваленная стоит, вот от нее метров триста. Я костерок разведу — увидишь. И бумагу закрой. Нашумели мы знатно. Кто-нибудь нагрянет, нехорошо получится. И рюкзаки с мешками не забудь. Тут таскать не перетаскать.
Я шел по ночному осеннему бору, вдыхая его запахи. Фонаря не включал, луна подсвечивала путь. Было легко от хорошо завершенного дела и действительно немного грустно, что все закончилось. А может, жаль было быка. Но ведь на его место придет другой, и коровы не останутся без внимания.
Вышел я на поле точно к копне. Возле нее стоял тогуш и нюхал сено, смешно крутя несуразными ушами. Покрытая инеем трава блестела в лунном свете так, как будто ее посыпали алмазной пылью.
Бодро шагая по скошенному полю, я думал о лосятах, что это из-за них взрослые впадают в безумие гона, чтобы на следующий год появилось новое поколение. Жизнь продолжается.