До Чернобыльской трагедии оставалось еще долгих десять лет, и окружавшая меня чудодейственная красота оказалась для пришедшей в этот мир охотничьей натуры помазанием: вдыхаемый воздух наполнял грудь словно гелием, делая тело невесомым, а мечты о будущем, повенчанным с охотой, легко уносились то туда, где шумно срываются с каменистых осыпей среднеазиатские кеклики, то в женьшеневые владения дальневосточного тигра...
Я (охотник к тому времени только-только начинающий) уже успел, тем не менее, заучить почти наизусть Сабанеева и многолетнюю подшивку журнала «Охота и охотничье хозяйство». Осведомленность в «изюминках» фирмы «Holland & Holland» и истории отечественной оружейной школы были моим достоянием и предметом заслуженной гордости.
Тот ясный и прохладный осенний день просто не мог не быть насыщенным, изобилующим яркими впечатлениями; из сотен таких дней, словно из кадров кинопленки, монтировалась пестрая, захватывающая, приключенческая лента, которую благодарная память, спустя годы, будет прокручивать не один раз, то и дело прибегая к стоп-кадру, чтобы мысленно вернуться ненадолго туда, где было так хорошо, где был так счастлив...
Изученным до мелочей маршрутом, пролегающим вдоль берега заросшей камышом Кодымы, отправился я в очередной обход моей охотничьей «вотчины».
Объект повышенного моего интереса нарядные, щеголеватые селезни, таящиеся в гниловатых, извилистых неглубоких затонах.
«Бутыль! — произносил, бывало, с усладой деревенский охотник Анатолий, осторожно выбираясь из затона, боясь зачерпнуть краем сапога сильно попахивавшую темную воду и удерживая за длинную шею утиного «принца». — Того и гляди, «горлышко» не выдержит, оторвется!»
Последними словами он просто издевательски, на зависть неудачникам, подчеркивал увесистость трофея, дополнявшую его сказочное внешнее убранство.
Достаточно поднаторев по части утиных повадок и облачившись в «заброды», я нагрянул с проверкой на предмет «прописки» изумрудноголовых утиных ухажеров. Тщательное обследование нескольких обжитых «адресов», увы, разочаровало. Даже самое действенное средство — громкие шлепки ладонью по голенищу сапога — не прибавили значения моему шумному, настойчивому вторжению.
Оставалось только предположить одно из двух: или же с проверкой побывал здесь уже кто-то до меня, или... Нет-нет, не могут же они таиться так крепко! Хотя...
За подтверждением или опровержением своих предположений я направился к пастуху, бдевшему за деревенским стадом коров на скудеющем день ото дня пойменном пастбище. Кто-кто, а уж он-то все видит, все знает: куда и сколько садилось уток, кто и где стрелял...
Деревенский пастух был одним из тех простаков, возраст которых не поддается определению, а их неизменная просьба угостить сигаретой подменяет им слова приветствия при встрече. Он удобно расположился на охапке сухой травы, прислонившись к упавшему под натиском времени и выгоревшему наполовину тополю, пряча, таким образом, спину от прохладного ветра.
Ухоженные и сытые коровы улеглись рядом с ним и монотонно двигали челюстями, перетирая жвачку. Невозможно было даже представить себе, что следующие десять минут уже затаили в себе смертельную угрозу этой идиллической картине.
Опустив курки и закинув свою тулку за плечо, я подошел к хозяину временной стоянки. Спланированный мною расспрос не состоялся, неожиданно утратив всякий смысл. Едва обронив приветственное: «День добрый!», я в следующий же миг словно аршин проглотил: глаза мои жадно вцепились в то, что так небрежно было прислонено, нет, скорее брошено к обгоревшему дереву...
Это был сошедший с рисунка каталога «Лефоше», узнаваемый по непривычно расположенному рычагу затвора на изящном цевье и не менее изящной, будто утиная шея, темно-ореховой шейке ложи. Фигурная спусковая скоба и витиеватый узор его дамасковых стволов продолжали мешать глубокому вдоху, а руки сами, опережая полученное на то разрешение, потянулись к нему, словно пылающие любовью губы к губам... Подумать только — «Лефоше»!
Это сейчас «Браунинги», «Меркели», «Беретты» — только деньги подавай! Совсем иное дело — «застой»... Неужели «Лефоше» в моих руках?!
Я наощупь пытался постичь эти завитки стали, нежно «жалел» ссадины на ложе из отборного ореха, восхищался дизайном внешних курков, выполненных в виде стилизованных дракончиков.
Явно не разделяя моего повышенного интереса к предмету его собственности, обладатель «Лефоше», с присущей ему простотой, нарушил затянувшееся молчание:
— Кучно бьет и далеко. Только правый курок, бывает, барахлит...
— Мало ли что может барахлить при таком почтенном возрасте да еще в таких руках — в сердцах подумал я, всецело предаваясь изучению диковины.
— Я боек уже сам делал из гвоздя,— продолжал под руку пастух. — Старый, его родной, уже совсем сгнил, когда оно мне досталось.
Бережно переломив двуствольный раритет, я с болью в сердце констатировал факт: раковины в канале левого ствола, давно забывшего, что такое шомпол, норовили вот-вот сделаться сквозными. В правом патроннике (о, горе!) оставалась неизвлеченной стреляная латунная гильза. Плавно закрывая ружье, я вознамерился (силы небесные!) проверить состояние боевых пружин и спусков.
Я хорошо помнил о том, что спуски курков желательно производить не вхолостую, а со специальными вставками в патронник или, по необходимости, со вставленными стреляными гильзами. Такая гильза, по случаю, оказалась в правом патроннике...
Взводя курок «проблемного» правого ствола, я отметил приятный, полный звук нагнетаемой пружины. Мой чудо-собеседник наблюдал за всеми моими манипуляциями, не проронив ни звука. Я плавно нажал на спуск... «Лефоше», вырываясь из рук, разразился страшным громом среди ясного неба...
Чисто случайно тяжелый снаряд из рубленой толстой проволоки вспахал дерновую целину в метре от жующей коровьей морды, не причинив ей вреда.
На слабеющих ногах, сквозь непроходящий ужас, я услышал, как Вася (так звали пастуха) засмеялся и внес ясность:
— А я всегда так: оно ж с первого раза не стреляет; я заранее его заряжаю и сразу щелкаю правым курком, а потом, уже со второго раза, стреляю в утку...
Он опять засмеялся и спросил:
— А ты испугался?
Я стоял как глухонемой. С одной стороны, я пытался себя утешить благополучным исходом. С другой — мне не давал покоя вопрос: «Что это и как это могло произойти со мной?! Сколько учительских месячных жалований составляют стоимость одной коровы?!
Уток в тот день мне уже не хотелось искать. Я мучительно искал причину случившегося. Она же, причина, укладывалась в правило: осматривай ружье, предварительно его разрядив!
Банальная причина осечек «Лефоше» — просевшие и прогоревшие наковальни старых гильз — для Васи причиной убедительной не показалась...
Комментарии (0)