Непуганый рябец: весенняя история

Частенько задаюсь вопросом: как, каким образом птицы и звери понимают, что именно от вас в данный момент не исходит никакой угрозы и они могут любопытствовать сколько угодно или презрительно делать вид, что и вовсе вас не замечают?

Весенняя охота c подсадной на селезня коротка по времени, поэтому каждый ее день хочется нагрузить до предела.

И вот однажды, под Спас-Клепиками, взял я у егеря пару подсадных уток и рано утром отправился на охоту.

С одной стороны лесной дороги росли сосны, смотрящие верхушками в небо, с другой — весенние разливы болот.

Шел я, шел, поглядывая на воду в надежде разглядеть гусей, которые в ночи гомонили над лесом в поисках посадочного места, и вдруг прямо передо мной на дороге обозначился глухарь.

Скорее всего, он на период тока почувствовал себя первым парнем на деревне и все ему стало нипочем.

Он подпустил меня к себе так близко, что можно было в подробностях разглядеть его оперение.

Долго я топтался в нерешительности, не зная, уступить ли ему дорогу. Но глухарь одумался и, тяжело подпрыгнув, расправил огромные крылья, с шумом оторвался от дорожной гальки и плавно полетел между стройных стволов мачтовых сосен, растворяясь в лесной чаще…

Много раз встречал я любопытных непуганых зайцев на лесных дорогах, которые не только не пытались ускакать в ближайший кустарник, а наоборот, глазели на меня, как коза на афишу.

Помню, однажды в Вологодской области, на берегу озера у Ферапонтова монастыря, блеснил я щучку и окунька, а неподалеку сидел и смотрел на меня косой. Взмахи удилищем его нисколько не смущали. Так я и не понял, что его так заинтересовало, раз он забыл о всякой осторожности.

Место это благодаря монастырю, в котором сохранились фрески Дионисия, хоть и весьма известное, но немноголюдное. Конечно, в те времена, «когда страна огромная брела в этапы длинные», плотность населения здесь сильно зашкаливала. Об этом сейчас напоминают покосившиеся столбы с ржавой колючкой в три ряда, почерневшие от времени вышки да провалившиеся крыши бараков.

Зная об этом наследии прошлого, я даже дал волю фантазии и подумал, уж не реинкарнированный ли в ушастого охранник взялся меня конвоировать. Подумал так и чуть не пропустил хорошую поклевку. Удилище изогнулось, леска привычно запела перетянутой гитарной струной, и я, на минуту забыв про своего конвойного, в волнении подтянул рыбу к берегу.

Правда, успел заметить, что «охрана не снята». Лишь когда крупный щукарь, оказавшись на мелководье, отчаянно забил тяжелым хвостом по воде, разбрасывая брызги во все стороны, заяц исчез. Видать, не захотел повторить судьбу этой рыбины: а вдруг и его на блесну?

Ездил я часто в Тверскую область, под Торжок. Деревня Александрово, где я гостил, находилась в семнадцати километрах от основной трассы. Этих километров вполне хватало, чтобы оказаться в оторванных от людской суеты лугах, заросших по берегам реки густым ивняком.

Редкие полузаброшенные деревни выползали из-за крутых поворотов дороги, повторявших речное русло. Дома в них доживали свой век вместе со своими хозяевами. Яблони стояли со сломанными под грузом никому не нужного урожая ветвями, и плоды их с удовольствием поедали кабаны и косули.

Во всем чувствовалось тоскливое запустение, несмотря на то что некоторые палисадники полыхали яркими желтыми шарами цветов. Любили здесь пожировать тетерева, переставшие бояться людей. А если случалось приехать сюда ближе к вечеру, то всегда можно было видеть, как заячий выводок из трех – пяти штук бежит рядом с машиной, словно ватага детворы, сопровождавшая первые автомобили в старых фильмах.

Да, зайцев тогда было много, а людей мало. Дом, в котором я останавливался, принадлежал деду Кирьяну. За домом находилось давно забывшее пахоту поле, где я впервые увидел медвежьи следы и услышал, как зимой воют оголодавшие волки, наводя ужас на единственного дворового кобелька по кличке Дунай.

Под крышей дедова сарая хранились объеденные молью заячьи шкуры, растянутые на жердинах, а в старых фанерных ящиках для посылок валом лежали стреляные латунные гильзы 16-го калибра.

Баба Настя, которая ухаживала за дедом, когда он обессилел, рассказывала, что было у него когда-то и ружье. Кирьян сажал картошку под окнами, и когда сюда приходили кабаны, он бил их, лежа на печи.

Всегда делился с соседями, и, даже когда было голодно, в деревне мясо не переводилось. Так вот, где старик припрятал свое ружье, никто не знал. Нашлась одна сволочь, которая все же написала «куда не следует».

Приезжали из города два молоденьких милиционера, облазали чердак, цепляясь высокими фуражками за стропильные бревна, на карачках ползали в затянутую паутиной подклеть, но ничего не нашли. Кирьян прикинулся «совсем умирающим», и они уехали ни с чем…  

В те годы стать обладателем охотничьего оружия было сложно, хотя тульские курковки стояли в деревенских магазинах рядом со скобяными товарами и лошадиной упряжью, и цена им была меньше двадцати рублей. Немецкие же «Зауэры» стоили под сто двадцать. Очень дорого. Для покупки требовался охотничий билет. Только вот получить его было целое дело.

Но времена изменились одномоментно. Хватило одного правительственного постановления, чтобы оружие для охоты стало доступным. Я сразу же воспользовался своим гражданским правом, вступив в охотничье общество и купив свой первый «Ремингтон».

Приехал за лицензией в Торжокское охотничье хозяйство и, получив разрешение на охоту на зайца, проходил по всей округе три дня, но не поднял ни одного. Местные сетовали, что прошел мор и зайца не стало. Если и встречался, то очень редко.

Ездил я в Александрово много раз, пока случайно не оказался в серпуховских лесах. Они были и ближе к дому, и ничем не хуже. А главное, в них был интересный мне рябчик, и в большом количестве. Началось все с осенних охот на кабана и оленя.

Стоя на номере перед началом загона, достал я из кармана маночек, чтобы не скучать в ожидании. Поманил разок-другой, а на третий услышал знакомый ответ и за ним шумный подлет на елку, под которой я стоял.

В лесу зашумели загонщики. Собаки, взявшие след, сорвались на заливистый лай, но мой рябчик, не обращая внимания на происходящее, порхал с ветки на ветку в поисках своей желанной. Запевал, старательно выводя серенадку, не хотел поверить, что обманулся.

Осенью я проводил в этих местах немало времени, подстраиваясь под местность и птицу. Рябчик здесь оказался невероятно активным. Стоило начать манить, как оперенная молодежь безрассудно слеталась со всех сторон. Некоторые подбегали пешим ходом, шумно ступая по сухой листве.

Азартное занятие мне нравилось даже тогда, когда не удавалось подстрелить ни одного рябца. Зато я изучал лес, набирался опыта, находил места, пригодные для охоты. Так незаметно шло время. С первыми морозами активность заканчивалась. А с ней и сезон. Впереди были другие охоты и трофеи…  

Как-то заехал в лес весной. Был я безоружен, просто гулял, вдыхая запахи оттаявшего леса и с любопытством рассматривая места, в которых бывал в прошлом году. За несколько месяцев зимы ничего особенно не изменилось. Подметил лишь, что пасся здесь лось, обгладывая побеги кустов.

Нашел пару кучек оленьего помета и вернувшийся к жизни муравейник. Видел, как набухают почки на оживших ветвях, как меняется цвет леса в ускользающих лучах солнца, слышал, как все наполняется радостными звуками птичьих голосов. Кукушка подавала голос громче других, и ее ку-ку разносилось эхом по всему лесу.

Вслушиваясь в птичьи голоса, старался поймать нужный. Где-то рядом запела мухоловка. Она часто сбивала меня с толку, когда осенью я работал под рябчика, легко шла на мои посвисты, мешая охоте.

Достал из кармана куртки манок на рябчика, решив немного пошутить. Первый позыв стальным пищиком оказался неудачным, второй вышел более правдоподобным — жалобным и зовущим. К нему самцы не остались равнодушными и ответили.

Никогда раньше не балуясь таким образом весной, я не ожидал, что могу взбудоражить какого-нибудь рябца. Правда, птица держала дистанцию и дальше перепевок дело не пошло. Быстро стемнело, и я направился к машине, довольный такой историей…

Как-то я решил взять лицензию на вальдшнепа в Серпуховском районе. В день открытия весеннего сезона договорился с егерем о встрече прямо в лесу. Егерь был по-деревенски строг, но приветлив. Он долго заполнял бланки, а закончив писанину, протянул для рукопожатия загорелую руку, сел в свой внедорожник и, фырча на всю округу, запрыгал по колеям...

Загадочный и дикий лес с каждым приездом мне нравился все больше. Высокие ели закрывали своими разлапистыми ветвями небосвод, но тем не менее оставалось место и для молодого березняка. К нему через просеку примыкали посадки подросшего ельника, а за едва заметной дорогой росли высокие березы вперемежку с осиной.

Я читал, что когда-то деревни в округе славились бумажным производством. Плавили здесь также железо, ткали парусину. Но потом что-то пошло не так. Возможно, когда рубили деревья, забыли посадить замену. Самосевом и наросло что попало. Я сразу понял: в этом лесу легко заблудиться, и стал брать с собой навигатор. Несколько раз это устройство меня выручало...

В этот раз, боясь опоздать, приехал слишком рано, но не расстроился. Выйдя из машины, порылся в карманах и на дне нагрудного нащупал манок на рябчика. Взял пищик, дунул, легонько работая под самочку, и пошел, закинув ружье на плечо.

Сделав несколько шагов, услышал знакомый шум крыла. Парень вел себя очень странно. Безрассудно. Приехав на вальдшнепа, я не старался укрыться, как делал это осенью, а стоял на просеке. Но рябчик не обращал на меня никакого внимания, а открыто уселся на ветке березы. Будь то осень, не просидел бы он и нескольких секунд.

Но была весна, да такая чудесная, полная желаний и надежд, когда каждый листочек, освободившись от тесной оболочки, распахивается во всю ширь своих возможностей. Каждый жучок и червячок стремятся к жизни, перетерпев мучительное и холодное забвение.

Мне хотелось, чтобы этот безалаберный и легкомысленный хахаль дожил до осени и размножился беспрепятственно. Поэтому, разложив свой треножный стульчик, я мирно уселся на него, найдя место поровнее, достал термос с чаем, заваренным женой с имбирем и куркумой, и с наслаждением отпил глоток.

Весенние вечера обманчивы, дневное тепло может быстро смениться холодной влагой. Тогда и теплая одежда при неподвижном ожидании покажется легкой не по сезону. Я вернулся к машине и утеплился. Хлопнул дверью.

Не крался, как обычно, а вел себя открыто, надеясь всем своим поведением отогнать жениха. Прислушивался, ожидая вальдшнепа, но слышал лишь знакомое хлопанье крыльев и тоненький голосок, полный страсти. Никак он не хотел мириться с тем, что обманулся, не терял надежды обрести себе пару.

Стемнело. Вальдшнепа так и не было, а рябчик все не улетал. Мне стало жаль это одинокое, полное страсти сердечко. Вернувшись к машине, я намеренно громко разрядил ружье и так же шумно тронулся с места. По дороге домой все путался в мыслях: а стоило ли так играть на
чувствах?

Через пару дней, оставив все дела, бросил в машину ружье и ближе к вечеру снова поехал в лес. Оказавшись на выбранном месте, приготовился к долгому ожиданию тяги и снова вспомнил про манок.

Когда я извлекал из стальной трубочки зазывный писк, мне очень хотелось, чтобы мой знакомый не отозвался: я все надеялся, что за эти дни он обзавелся подружкой. Какое-то время откликов не было, послышалось лишь несколько далеких посвистов.

Но не успел я порадоваться, как мой знакомый обозначил свое появление громким хлопаньем крыльев и смело уселся на березе напротив. Меня он снова не замечал, хотя я и сидел на дороге вполне различимый.

— Ну раз так, вот тебе, дурень! — подумал я и пропищал в свою волшебную флейточку.

И он сначала нахохлился, а затем, вытянув короткую шею, ответил стройным мелодичным куплетом. Чтобы хоть как-то помочь ему, я попробовал другим манком изобразить «мужское» пение. Он и его принял за чистую монету и с любопытством запрыгал по веткам в поисках соперника. Сорвался и, пролетев над моей шляпой, уселся на голой ветке ивняка.

Женских отзывов не было. А в лесу жизнь кипела. Как всегда, заливался дрозд. Казалось, он выводил свои трели больше для удовольствия и наслаждался своим умением...

Далекий, но хорошо различимый хоркающий звук напомнил мне, что я хотел поохотиться на вальдшнепа, а не подразнить одинокого рябца. Да и затих он где-то в сумеречной пустоте. Куличок пролетел в видимости, но на расстоянии, не слишком удобном для уверенного выстрела.

А главное — искать его сложно. Проводив птицу черными стволами на фоне синеющего неба, я не выстрелил. Даже не стал пробовать сбить его.

Даже имея определенный опыт охоты на вальдшнепа, я не всегда понимал, что послужит толчком к его вечернему полету. Одно знаю точно: он протянул задолго до открытия охоты. Живя в деревне и имея возможность прогуляться по лесу, я научился определять время пролета вальдшнепа. Как и большинство птиц, этот куличок помнит свою родину и будет возвращаться туда снова и снова, пока хватит сил и жизни...

По пришествии пары недель я вдруг вспомнил о своем треножном стульчике. Искал его и в машине, и в гараже, но безуспешно. Подумал, что забыл его на просеке в лесу, где шутил над одинокой птицей. Посадив на заднее сиденье своего легаша, поехал на насиженное место. Конечно же, в кармане лежал мой удачливый манок.

И вновь знакомая дорога, быстрая и простая. Свернув на грунтовку, я приоткрыл окна для своего пса, чтобы он вдохнул запахи полюбившегося мне леса и прочитал свою книгу знаний об этом месте, куда я обязательно привезу его осенью. Но в этот раз я позволю ему лишь пробежаться по заросшей лесной просеке, пока буду искать свою потерю.

Место я нашел быстро, но увы, без стульчика. Уложив собаку в ноги, достал из кармана манок и, выждав несколько минут, протяжно вывел заученную мелодию. Повторил. Где-то в лесной чаще послышались ответные песенки самцов, но в них не было ни страсти, ни желаний. Тогда я успокоился, решив, что отчаянный воздыхатель наконец-то нашел свою пару.

Решив больше не искушать бедолагу, я побрел к машине. Осень напомнит о себе очень скоро, и я позвоню егерю. Может, снова встретимся на опушке леса и, пожав друг другу руки, разъедемся в разные стороны. Я — на знакомую просеку, черт меня дери…