Изображение Волчий выводок
Изображение Волчий выводок

Волчий выводок

Чем замечателен город К.? Разве тем, что его проклял (как гласит старинная городская легенда) преподобный Сергий, именно вот за что.

Когда преподобный отыскивал место для пустынножительства, взор его остановился на удобной и живописной лесной местности на берегу реки С., близ небольшого села (ныне К.).

Преподобный обратился к жителям села с просьбою о позволении поселиться в облюбованном им местечке, в их владении; те же не только отказали, но во время отдыха преподобного, украли у него рукавички.

Тогда преподобный, обращаясь к селению, сказал: «Каким есть ты теперь, таким и будешь на веки вечные; ничего не отымется от тебя, но ничего и не прибавится тебе».

И действительно, много лет прошло с того времени.

Село волею императрицы Екатерины II превратилось в город, но К. не растет, не улучшается, и, хотя в нем есть каменные присутственные здания, в остальном он и сейчас ни больше ни меньше как грязное, бедное село.

В нем много охотников и рыболовов, хотя стрелять и удить в окрестностях города почти нечего.

Из охотников мы возьмем двух, более оригинальных. Один из них замечателен тем, что единственный из всего уезда имеет борзых — остатки когда-то «славной стаи» Ф-ой.

Он имеет также гончих, ружья, лошадей и все принадлежности как псовой, так и ружейной охоты, и даже доезжачего, исполняющего равно обязанности дворника, кучера и сотского при полицейском управлении, где хозяин служит секретарем.

Немврод этот, имеющий очень мало свободного от службы времени, ездит на охоту урывками. Другой же охотник замечателен тем, что не держит никаких собак, из-за того что их придется учить-бить, а на это дело рука не подымется; убить лишнюю пару птиц считает за преступление; служит судебным приставом, что не мешает ему писать в журналах и быть в душе поэтом.

«Что вы охотник, я понимаю: чем же еще заняться в уездишке; но что вы поэт, для меня непостижимо.

Судебный пристав и вдруг поэт! Нет, не пойму», — так говорил приставу один столичный житель, видавший его фамилию под сентиментальными стишками в печати. Первый охотник был средних лет, с окладистой бородой; второй юный, с одними усами. Одного звали Игнатием Захаровичем Веселовским, другого — Владимиром Павловичем Савинковым.

— Не хотите ли, батенька, со мной завтра на волков отправиться? — предложил раз секретарь приставу, встретившись с ним на лестнице присутственных мест. — Целый выводок; говорят, овец таскают — страсть! Меня давно мужики просили приехать.

— С большою охотою, — сказал покрасневший от удовольствия пристав. — Но только я никогда не охотился на волков, я не знаю...

— Пустяки! Зарядите оба ствола картечью и приходите ко мне завтра пораньше, часа в три.

— Meрси, непременно приду.

Изображение ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА 

На другой день в то раннее утреннее время, когда еще холоден красный восток, влажный туман легкой дымкой окутывает окрестность, когда тих еще спящий город и только галки шумной толпой спешат попировать на свободе, на пустых еще, грязных площадях и дворах, Савинков пробирался к Веселовскому.

Последний обитал в небольшой улице, живописными рытвинами спускавшейся прямо в реку. Когда пристав отворил калитку уютного деревянного домика и взошел на чистый, усыпанный песком и гладко утрамбованный дворик, окруженный также уютными и чистенькими службами, на него пахнуло таким сильным ароматом розанов, что он восторженно остановился, с недоумением обнюхивая воздух.

Недоумение скоро выяснилось: большая часть двора была занята палисадником, состоящим из сплошных кустов шиповника в полном цвету, а потому розовых, благоухающих.

В садик выходил балкон, до половины прикрытый полосатыми тиковыми шторами; на балконе, на маленьком, комфортабельно сервированном столике стоял самовар, громко шипя и выпуская на утренний холодок клубы пара.

В углу двора, к сколоченной из досок закуте были приставлены беговые дрожки, от пыли прикрытые дерюжкой; в закуте слышались временем визг и рычание собак; в маленькое окошечко внизу двери просовывалась то черная с подпалинами голова гончей, то острая мордочка белой борзой.

Сентименталист-пристав совсем умилился душой и с восторгом любовался мирной хозяйственной жизнью...

Между тем на балконе появился сам хозяин в утреннем ватном халате, с красным, опухшим от сна, но вымытым лицом и гладко причесанной головой; он радушно приветствовал гостя, усадил его за стол и налил ему чаю с густыми топлеными сливками.

Затем появилась на балконе подруга жизни секретаря, Маргарита Ивановна, полная пожилая француженка, с замечательно маленькими ногами и руками и замечательно высокою грудью; она принесла кофейник и заставила гостя выпить стакан кофе.

— Я уж вам, Маргарита Ивановна, поручаю угощать Владимира Павлыча. Он ведь церемонный, а сам пойду соберусь, — сказал секретарь и удалился.

Пока Савинков благодушествовал с француженкой за чаем, на дворе появился заспанный длинноусый субъект в белой фуражке и коротком армячке, с медным рогом за спиной и плеткой за поясом; он прикрикнул на взвывших при его приходе в закуте собак и отправился в конюшню, откуда вывел рыжую лошадку и начал запрягать ее в дрожки.

К нему присоединился помогать и распоряжаться сборами сам хозяин, уже облачившийся в полный охотничий костюм. Запрягли лошадь, поправили покачнувшийся скворешник, в палисадник поставили скамейку и наломали Маргарите Ивановне розанов для комнатного букета; потом стали выводить собак.

Взяли три смычка гончих; их было всего четыре, но один оставили: выжловку — по случаю пустовки, и выжлеца — ей для компании. Борзых не брали; они жалобно выли; одна как-то умудрилась вырваться из закута, и ее насилу поймали.

Наконец все уладилось: длинноусому субъекту вручили гончих; он взял их на сворку и пошел на указанное Веселовским место. Шесть бесившихся от радости псов таскали вожатого из стороны в сторону и замедляли ходьбу; тем не менее его серая спина с болтающимся медным рогом скоро исчезла из глаз.

Тогда хозяин отправился опять па балкон к Маргарите Ивановне и Владимиру Павловичу выпить с ними после трудов стакан кофе. Ехать годили, чтобы не обогнать собак и не дожидаться их в лесу.

Все были очень веселы: француженка ужасно кокетничала; лицо секретаря дышало надеждой и энергией, украшающими всякого страстного охотника, отправляющегося на охоту; пристав-поэт все продолжал умиляться душой на окружающую, полную мирной деревенской прелести обстановку жизни Веселовского. «Воистину царствует!» — не раз мысленно повторял он.

Изображение ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА 

Солнышко не только появилось и засияло во всей красе, но порядком погорячело, когда через начавший пробуждаться город пронеслись дребезжащие беговые дрожки, влекомые рыженькой лошадкой и увозившие двух знаменитых К-х немвродов на охоту за волками.

Я помянул, что шиповник был в полному цвету, поэтому читатель догадывается, какое это было время года. Продребезжав по каменной мостовой, дрожки вдруг смолкли и мягко покатили загородным проселком. Веселовский правил вожжами; Савинков сидел сзади его верхом на подушке; длинныя ноги его доставали землю и задевали сапогами за бугорки колеи.

По бокам дороги шли луга, сплошь осыпанные разноцветными цветами с сверкающими на них каплями росы; над ними шныряли в воздухе ласточки, гоняясь за желтыми, белыми и других красок бабочками и стрекозами; в слегка затуманенной кудреватыми облачками синеве неба, едва шевеля крыльями, плыл коршун; из сочной травы беспрестанно вылетали серенькие жаворонки и столбиком подымались кверху, все выше и выше, пропадая совсем в области паренья ястреба; они пропадали, но было слышно их пение: точно из какого далекого, неведомого и прекрасного мира доносились звон серебряных колокольчиков, дрожанье струн арфы.

Было хорошо, как только может быть хорошо под Москвой в начале дня, в хорошую установившуюся погоду.

Лошаденка отмахивалась хвостом от тучи наседавших на нее комаров, мотала головой и быстро спешила вперед; передний седок лихо вытягивал вперед руки с ременными вожжами, ударяя ими слегка лошадь по крупу; все лицо его дышало полным восторгом; задний седок устремил вперед неподвижный взор и был угрюм.

Почему же был угрюм пристав-поэт? А потому и был угрюм пристав, что был поэт. «Ведь вот как все хорошо кругом, — думал он, — точно вижу я особый хороший край, где нет ни описей, ни продаж, ни душной судебной залы; нет городских сплетен и интриг и всей человеческой гадости; и точно стою я около самых дверей того хорошего края и не могу войти в него. Но пройдет три-четыре часа, и я опять в городе; опять черный занавес опустится, скрыв милый, радостный край»

 — О чем вы думаете, Игнатий Захарыч? — спросил Савинков из любопытства и чтобы отогнать свои печальные думы и сравнения.

— Да вот, батенька, думаю, как запустить гончих: от дороги сейчас или заехать кругом и с той стороны идти. А вон и Егор!

Веселовский указал пальцем на далеко видневшийся впереди белый картуз. Скоро охотники догнали сотского-выжлятника и вместе с ним поворотили с дороги к большому, поросшему лесом болоту.

Из собрания Павла Гусева. Рассказы охотника, 1886 г.

Что еще почитать