Поды благодатные

У подножия кургана, на который тридцать лет назад я впервые взобрался вместе с егерем Леонидом Федоровичем Захарченко, стелилась безбрежная ширь тростниковых займищ. По золотистому ковру распушившихся метелок катились к горизонту разгоняемые ветром волны, а вслед за ними по небу неслись обрывки облаков. Прилегающая с другой стороны пашня переливалась на солнце шелком паутины бабьего лета. От открывшихся просторов веяло первозданностью и неизведанностью.

Планы обследования этого угодья выстраивались сами собой, и мое воображение тут же рисовало захватывающие картины предстоящих охот.

Федорович, устало завалившись в терпко пахнущую полынь, не торопясь рассказывал о том, что слышал в детстве от стариков станичников об этом глухом и в прошлом необычайно богатом урочище под названием поды.

Еще при жизни его прапрадедов эта низина была наполнена водой и тростниковой балкой соединялась с речкой Понурой, которая по сей день неспешно вливается в приазовские лиманы.

В ту незапамятную пору в подах в изобилии водилась разнообразная водоплавающая и болотная птица, плесы кишели карасями, увесистыми сазанами и щуками, а по большой весенней воде поднималась в них на нерест тарань.

Местные казаки, промышлявшие рыбной ловлей, привозили на подводах проконопаченные плоскодонки, толкались на них по сагам, вынимая из плетеных вентерей богатые уловы.

Вокруг была обрабатываемая трудолюбивым народом степь, по которой то тут, то там курчавились заросли терна, пестрели разнотравьем сенокосы да по балкам вздымались глухой стеной камыши.

Великое множество зайцев, перепелов, куропаток и обычных в то время дроф находили здесь и кров, и стол. Вольно пасущееся поголовье овец гарантировало безбедное существование волчьим выводкам.

Как ни бередила казака охотничья страсть, а позволить себе охоту ради забавы он не мог. Опасная воинская служба, тяжелая ежедневная работа по хозяйству отнимали все время и силы. Разве что особо густые табуны уток или обнаглевшие донельзя волки «вынуждали» его забить добрый заряд в свою кремневку, потешить душу и, если повезет, блеснуть перед станичниками удалью.

Пришедших в эти края запорожских, а затем и донских казаков поражала ширь здешних степей, богатство рек и чернота земли, сулившей неслыханные урожаи. Вот только лютовали на этих просторах непокорные черкесы и племена кочевников — потомков Золотой Орды.

Долгие годы их вольницы закончились при царствовании Екатерины II. Ее верный подданный, славный полководец Александр Васильевич Суворов, был направлен на Кубань для укрепления государственной границы...

Но в прошлом веке прокатилась по этим местам конными сотнями Гражданская война. По станицам и хуторам прошлась безжалостная коллективизация и продразверстка. Новая власть не простила казакам своеволия, принудительно выселила бог весть в какие края самые крепкие семьи. А следом пришла очередная напасть — немецкая оккупация.

И только в начале 1943 года, выгнав поганцев, героический народ начал поднимать с колен колхозы. Воловьи и конные упряжки уступили место тракторам, их лошадиных сил было достаточно, чтобы вспахать все залежные земли. Лишь крутые склоны меотских курганов, как и прежде, серебрились ковылем, да куртины терна по берегам степных речушек покрывались поздней осенью голубой дымкой — обильным урожаем ягод.

Оголодавшие за время революционных перемен и военной разрухи люди растили хлеб и радовались мирным дням. Из года в год сухие весенние ветры, не встречая на своем пути преград, выдували плодородный слой земли вместе с проросшими посевами.

Иосиф Сталин своим указом обязал народ в спешном порядке сажать лесные полосы, чтобы спасти степь-кормилицу, не превратить ее в пустыню.

Спустя десятилетия приазовская равнина приобрела нынешний  «клетчатолесополосатый» вид. Ученые умы от экологии долго думали, как назвать это творение рук человека: лесополе или полелес, но и то и другое мало походило на лес и на степь.

В итоге было придумано достаточно емкое определение: агрокультурный ландшафт. С той поры живут кубанцы на окультуренном и, слава Богу, не лунном ландшафте.

Что собой представляет интенсивное ведение сельского хозяйства, спросите вы. Отвечу: фантастически высокие урожаи зерновых и пропашных культур, обилие овощей и фруктов, плата за которые — тотальная обработка каждого хоть мало-мальски пригодного к использованию клочка земли, многие тонны минеральных удобрений, ежегодно вносимых в истощаемые черноземы, не меньшее количество гербицидов и пестицидов, выливаемое на эти же площади, тысячи и тысячи кубометров воды, отбираемых для полива из обмелевших степных речушек, методы и технологии обработки и уборки сельскохозяйственных культур с помощью современной широкозахватной и скоростной техники, от которой не спрятаться, не скрыться ни мышке полевке, ни выводку перепелов или фазанов, ни затаившимся зайчатам.

Вы думаете, отчего из года в год мелеют наши равнинные кубанские речки? Конечно, небывало засушливые годы вносят свою лепту, но и латифундисты в лице фермеров и агрохолдингов, нещадно распахивая ранее заболоченные тростниковые займища, усугубляют эти процессы.

Ведь тростниковые балки, поды, луговые и кустарниковые сообщества — это не только выводковые стации птиц и зверей. Благодаря задернению почвы и покрытию ее естественным зеленым экраном, они служат аккумуляторами и резерватами драгоценной влаги, которая нещадно испаряется на распаханных просторах.

В подобных условиях непросто существовать каким-либо животным. Но, к счастью, они существуют благодаря рациональному ведению охотничьего хозяйства и эффективным, хотя и недостаточным мерам по охране со стороны природоохранных структур.

Для наглядности приведу данные послепромыслового учета некоторых видов охотничьих ресурсов в угодьях площадью 82,6 тыс. га, закрепленных за общественной организацией охотников (февраль 2018 года): заяц русак — 2593, лисица —118, шакал — 94, куница каменная — 70. Совсем немало!

Есть ли шанс сохранить животный мир агропромышленного ландшафта, создать благоприятную и для животных и для человека природную среду?

Да, есть, при условии, что нувориши от сельского хозяйства «повернутся лицом» к природе и гражданам, перестанут набивать карманы, цинично игнорируя благополучие природной среды, которая является всенародным достоянием, если верить нашей Конституции, а власть перестанет заигрывать с бизнесом и государственным природоохранным органам вернут реальные рычаги для повседневного контроля (не путать с «закошмариванием») предприятий, оказывающих негативное влияние на объекты животного мира и среду их обитания.

Не сомневаюсь, что у животного мира есть шанс не просто существовать, но и процветать на сельскохозяйственных угодьях! Уверен, возможно даже приумножить численность отдельных его представителей без ущерба для наших кормильцев — хлеборобов. Для достижения этих целей готова трудиться миллионная армия приверженцев охоты.

А что же поды? Поды, к счастью, так и остались степными блюдцами как символ непобедимости Природы, образец ее былого облика.

Покрытые шрамами осушительных каналов, ожогами огневых палов, вживую истерзанные ножами плантажных плугов, они с известной только им периодичностью заполняются дождевыми и талыми водами, порастают непроходимыми зарослями тростников и трав.

В их защитное лоно возвращаются обитавшие там испокон веков кабаны и лисы, в родовые угодья приходят олени, совершая многокилометровый переход из заповедного Красного леса, и каким-то чудесным образом вновь появляется на разливах рыба.

Глядя на это, поет душа охотника. Есть чему радоваться, если сентябрьской звездной ночью свистят в небе утиные крылья, окрестности оглашает могучий рев оленя рогаля, ревностно стерегущего свой гарем, грохоча куцыми крыльями, взлетают фазаны, гипнотизируя оторопевшего стрелка своим экзотичным оперением; по закрайкам покосов с тюрюлюканьем выпархивают и, переваливая с крыла на крыло, уносятся тяжелые осенние перепела… Вскоре только первые утренники собьют с камыша лист, страстно зальются гончие, вытуривая из старниковых зарослей вышедших красным мехом лисиц и нагулявших сало кабанов. И кажется тогда охотничьему люду, что эта благодать будет всегда.

Надеюсь и я, что еще не раз встречу утреннюю зорю в подах, любуясь резвым челноком легавой, оставляющей матовый след на росном лугу. Увижу, как под теплом первых солнечных лучей отрываются от земли и растворяются в синеве неба ватные клочья тумана.

Декабрьским днем замру среди сверкающих инеем камышей и, борясь с охватившим ознобом от морозного ветерка, а более от азарта, сквозь нарастающую какофонию гона буду вслушиваться в шорохи, ожидая в любой миг перевидеть, как выкатит на стежку лисовин или мелькнет в дударе лоснящимся боком подсвинок.

Как ни грустно, а приходится мириться с тем, что у нашего и последующих поколений охотников не будет возможности скрадывать стадо дроф: некомфортно чувствует себя эта осторожная птица в тесных прямоугольниках «культурно протравленных» полей. Не увидим мы в ближайшем будущем, как клонятся под напором косяков тарани камыши — спокойные воды Понуры перегородили плотины и шлюзы.

И все-таки верю, что рано или поздно человек начнет возвращать природе утраченное (не без его же помощи) великолепие. Уступит он родной земле завоеванную неудобь, перестанет травить химией и даст ей передышку. И тогда добро отзовется добром.

Да и как не верить, если знаешь, что агроном местного сельхозпредприятия, человек далекий от охоты и весьма практичный по отношению к природе, с любопытством наблюдает за журавлями, отдыхающими на его полях после дальнего перелета.

Приметив, как по утрам беззаботно пасется на люцерне семейство оленей, он подолгу «забывает» загнать на это поле роторную косилку, а вернувшись с работы, с гордостью описывает увиденное домочадцам, и детишки, обнимая батьку, уговаривают его показать им журавлят и оленят.

Как не надеяться, когда зажимистый фермер, ранее замеченный за пусканием огненных палов, в минувшую снежную зиму по своей инициативе развозил на тракторе зерновые отходы, спасая от голодной смерти вылетевших к дорогам фазанов...

Пройдут годы, и, как когда-то я, другой молодой паренек, впервые взойдя на вершину того самого кургана, будет завороженно смотреть на обширное тростниковое займище, волнующееся на ветру золотистым ковром метелок, и ощущение первозданности и неизведанности этого уголка природы пленит его навсегда.