Демобилизовавшись через два года после Победы, мой отец был приглашен старшим бухгалтером в южный виноградно-яблочный совхоз и получил возможность вместе с матерью, учительницей начальных классов, без ужасающей послевоенной нищеты содержать семью из пяти человек.
Думаю, в поисках возможностей как-то возвысить до уровня славного офицерского прошлого свою размеренную бухгалтерскую жизнь, отец и стал членом Общества военных охотников. Тогда получить билет было проще простого. Труднее было приобрести хоть что-то минимально необходимое для охоты. Но отец, усиленно экономя, сумел скопить денег и купить бескурковку «ИЖ-49» со всеми припасами, а вскоре начал выписывать охотничью литературу.
Но тешившая отца охота всегда была только затратной статьей для семьи. Вот заведенные бабушкой корова с десятком кур были, серьезным семейным подспорьем. А добываемые отцом дикие голуби, утки, зайцы и лисы наш жизненный уровень никак не повышали. В детстве я этого не понимал, но, слушая рассказы отца и с удовольствием читая его книги и журналы, я видел в охоте увлекательное занятие, достойное настоящего мужчины. Душа моя накапливала соответствующий потенциал.
На втором курсе института, получая приличную стипендию и подрабатывая в научном секторе, я тоже сумел скопить деньжат и коварно подарить отцу новенькое тульское ружье. Правда, курковое — зато на него хватило одной стипендии! Отец, председательствовавший тогда в местной охотничьей общине, мигом выправил мне членский билет, немедленно переписал на меня свою бескурковку (вожделенный объект коварного моего плана!) и…понеслось по жизни!
Что до моей жизни, то она представляется мне этаким затрепанным судовым журналом, на возмутительно быстро перелистываемых страничках которого описано все минувшее. Серым шрифтом — унылые корабельные будни, голубым и розовым — периоды ожидания чего-то необычного, красным — дипломы, рождения, торжества, синим — разлуки, фиолетовым — катастрофы и потери, ярко-зеленым и солнечно-желтым — ровные, блаженные жизненные полоски, в которых согласился бы прожить вечность и не жаловаться на однообразие и оскомину…
И только охотничьи живописания — черным!
Не простеньким черным, но — ярчайше, пронзительнейше черным, да с радужным алмазным блеском, каким окрашены «зеркальца» на крыльях одуревшего от весны дикого селезня… И не в технике ученической скорописи, а — классической каллиграфией на фоне вечерней зари над озером или лесом… Когда не спится, я свою жизнь-журнал листаю, вчитываюсь в нее и все вижу как наяву в бессонной ночной темноте…
Не могу похвастаться обильной и разнообразной добычей, крутыми охотами в спецугодьях, участием в сафари и других охотничьих изысках. Мои скромные успехи в охоте так же, как и отцовские когда-то, не приносили семье никакой материальной выгоды. Однако настолько напитали меня радостью и жизнелюбием, что даже моим родным и близким охота представляется возвышенным, отнюдь не живодерским занятием, универсальным и легко переносимым лекарством — вроде полезных поливитаминов.
Здесь я приглашаю заинтересовавшихся прочесть коротенькие кусочки из «охотничьих» страничек моего жизнеописания, прикоснуться к высоким ощущениям и даже, может быть, что-то поправить в своих убеждениях.
Именно охотничьи соображения заставили меня, краснодипломника, отказаться от законных притязаний на культурные мегаполисы, от вполне реальных и отличных предложений и напроситься вместе с друзьями-троечниками по распределению в Удмуртию. После безлесной «Одесщины» таежные кулички простоватой «Мурлындии» представлялись мне страной охотничьих удач, о которых приходилось пока только читать.
Вступив впервые в настоящий лес возле полустанка Меньил в ста километрах от Ижевска, я поверил, что попал в охотничью сказку. Дичь, неведомая мне доселе, но явно настоящая, красочно описываемая в охотничьих журналах, покрикивала, вспархивала и мелькала вокруг меня… Руки дрожали, сердце, казалось, то выпрыгивало, то трепыхалось где-то под темечком…
Подманивать рябков выучился быстро. Скоро с ликованием уложил в рюкзак первого косача — великолепную комбинацию красного, черного и белого. Были утки, вальдшнепы, зайцы… Только глухаря, сказочную птицу, само название которой заставляло сердце сладко замирать, долго не удавалось добыть. Об этом — отдельные странички моего «судового журнала». А пока — о корневом стержне охоты.
Скрадываю как-то рябка. Октябрьский серый день идет к концу, везет плохо, и этот петушок как-то особенно дорог и желанен. Стою посреди старой вырубки в неглубокой яме от елового выворотня. Рябчик сидит в сорока шагах от меня на тонком осиновом хлысте. Он сидит так уже полчаса, несмотря на моросящий дождик-бус, и лениво откликается на мой манок. А я подбираюсь к нему, старательно укрываясь то за мокрыми пнями, то за уцелевшими деревьями. Последнее укрытие — трухлявый сосновый стояк без вершинки, сбитой когда-то молнией, на полпути к рябчику. Уже готов стрелять, жду только, когда ветер откачнет осинку так, чтобы свистуна было полностью видно из-за стояка.
И тут улавливаю сбоку сильное движение. Инстинктивно взглядываю в ту сторону и вижу… здоровенного глухаря, который летит прямо ко мне от вырубки. Глухарище планирует, тянет над поникшим малинником, как будто только что спрыгнул с дерева. В память намертво врезаются белесый с зеленцою крючковатый клюв и красные шишки бровей на большой, как кукиш, голове петуха…
Но самое главное – ясно запомнился какой-то неуправляемый всплеск мыслей: эх, черт, спугнет же!
Все те долгие секунды, пока огромная птица летит ко мне, надо мной, дальше к стене соснового леса, мелькая, исчезает в густом березовом подлеске, воля моя полностью заблокирована ощущением досады от внезапной помехи, от болезненного ожидания того, что желанного рябчика, на которого потрачено уже столько трудов, вот-вот спугнет какой-то шальной… Если бы мой внутренний голос, произносивший эту осуждающую фразу, закончил ее словами «какой-то глухарь», может, их заветный смысл и вывел бы меня из форменного ступора. Но голос подвел, деликатно ограничившись только намеком. Мысли о том, что надо же было немедленно переменить цель, пришли поздно, когда уже и самого рябчика след простыл…
Только через много лет я понял, что тот эпизод гениально и четко подтвердил одну истину: любовь к охоте тем сильнее, чем больше сладостных ожиданий вокруг нее в твоей беспокойной охотничьей голове и чем больше трудов в нее вложено!
Комментарии (2)
НИК.ИВАНЫЧ
Вот, читал,а сам был там, далеко, в начале 60-х, в детстве, в Зауралье, куда часто меня отправляли на лето...почему то очень уж часто стал вспоминать то время. Помню как ходил по грибы, по ягоды через лес, часто видел и на деревьях, больших и малых птиц сидящих на деревьях, будь-то бы кто валенки развешал...приходил и рассказывал своему дядьке, Сано его звали, что и кого видел. Он всё говорил, вот и я всегда вижу, когда пасу коров, а как охота приходит, где оно все девается? Но иной раз попадал с мамкой своей и зимой в ту деревню и видел в сенях подвешенных к потолку огромных черных птиц...почему то их все тогда называли тетерев-глухарь. Через много лет уже на Кубани видел примерно такого же размера, но только индюков и мне казалось, что это они...тетеревы-глухари.
Всех ранее служивших на флоте и сегодняшних моряков с Праздником, с Днем ВМФ!
Сергей Матвейчук
Сильно и стильно написано, спасибо автору.