Дудак – интересная птица

Село, в котором мы находимся, является столицей небольшого районного центра на юго-западе Ростовской области. Вокруг бескрайняя степь с неглубокими овражками и извилистыми речками, берега которых поросли непроходимым камышом.

Конец сентября 1940 года. Солнце только взошло и разгоняет последние клочки утреннего тумана. Дышится легко. Я стою на крыльце дома, а отец беседует у калитки с соседом, таким же страстным охотником-любителем, как он сам.  

В 20 км на запад за неширокой балочкой, с перекинутым через нее полусгнившим мостом,  начиналась Украина.

В этом почти не заселенном степном краю водилась разнообразная дичь, единственным врагом которой были охотники-любители, но на весь районный центр было-то их человек 15–20.

На охоту мы с отцом ходили нередко, но вначале я был без ружья. Потом, несмотря на мое несовершеннолетие, он подарил мне одноствольную «ижевку» 24-го калибра.

Несмотря на полное спокойствие, а может, даже равнодушие к добыче как таковой, у всех известных мне охотников было страстное желание, можно сказать, мечта, поохотиться и добыть, нет, не слона или белого медведя, а дудака, известного в науке как дрофа. Однако не многие могли сказать, что видели эту птицу, а похвалиться тем, что добыли его, могли лишь единицы. О том, почему дудак стал большой редкостью, охотники думали мало, во всяком случае, разговоров на эту тему я не слышал.

На охотничьих привалах да и в гостях, за праздничным столом, часто беседовали про дудака.

Что только о нем не говорили. Вспоминали, что это очень крупная птица, достигающая веса 20 кг, живет семейными группами, что встречали стаи по 40–50 птиц, что она очень и очень осторожная, врага замечает далеко и при его появлении предпочитает уйти, что во время кормежки выделяется охрана, однако скота не боится и даже пасется рядом со стадом, что ведет полукочевой образ жизни, бегает очень быстро, не на всякой лошади можно догнать, летает, но сравнительно тихо и тяжело, пролетать большие расстояния не может, обладает недюжинной силой, от врага отбивается активно, поражает его как крепким клювом, так и ногами, при этом наносит очень серьезные раны, которые для некоторых нападающих могут быть смертельными.

Казалось бы, что при такой силе, возможности летать и быстро бегать дудаку особенно бояться некого, но, оказывается, у него очень много слабых мест, он очень уязвим. Так, перья не смазываются жиром, как у утки или гуся, поэтому он силен и ловок при сухой и сравнительно теплой погоде, а в изморось, даже в плотный влажный туман, не говоря о дожде, перья намокают, сваливаются, и он полностью теряет способность летать.

Найти укрытие от осадков в степи при его габаритах очень сложно, дудак не перепел или другая мелкая пичужка, которой каждая кочка становится домом в сырую погоду, а если еще и морозец стукнет в это время, то дудак покрывается ледяной коркой и совсем становится бессильным от охлаждения. Нередко в степи находили замерзшими целые семьи.

Тем, что дудак, намокая и обмерзая, теряет способность к самозащите, пользовались люди, простые люди, даже не охотники: если видели в степи ослабевших дудаков, то совсем ослабевших просто забивали палками, а еще способных двигаться загоняли в свой двор для той же цели. Мясо, разумеется, заготавливали, и не думаю, чтобы они понимали, что это браконьерство чистой воды, они и не знали, что этого делать нельзя, да и кто тогда интересовался, сколько этих дудаков замерзло в степи, а сколько их варварски убили и сколько охотники добыли, ведь учета никакого не было, а уж лицензий не выдавали, это точно.

О добыче такой «птички» мечтали наши охотники, но мечтали именно об охоте на нее, а не об убийстве палкой обессиленной и беззащитной, словом, и у наших охотников был своего рода «кодекс чести».

...Тишину, которой я наслаждался, вдруг нарушил скрип. По улице ехала старая арба, запряженная парой волов под управлением Кузьмича. Увидев беседующих мужчин, он остановил свою арбу и сказал:

– Эх, вы, охотнички называетесь, стоите у забора, лясы точите, а у вас под носом дудаки пасутся.

– Что? – встрепенулся сосед. – Где, Кузьмич?

– Да вон, за мостом, на старом кукурузном поле, штук двадцать будет.

– А ну, Кузьмич, разворачивайся живее, – приказал сосед. – Отвезешь нас туда.

– Да что вы, тут же недалеко, а я по делу еду, опоздаю, председатель с меня шкуру спустит.

– Не спустит, я скажу ему, что ты мое поручение выполнял, – и к отцу:

– Чего стоишь, беги за ружьем.

– Пошли, – сказал мне отец –  хоть посмотришь на дудаков.

Я не заставил себя уговаривать. Собраться было делом одной минуты.

Когда мы вышли из дома, Кузьмич только закончил разворот. Сосед сел в арбу уже на ходу, и через 15–20 минут мы въехали на кукурузное поле. Дудаков увидели сразу, они паслись примерно метрах в трехстах. Кузьмич, видимо, знал дело. Направил волов как бы мимо стаи, и по дуге постепенно стал приближаться к ним. Вот осталось метров пятьдесят, сорок, и, наконец, тридцать метров.

Если вначале птицы не обращали на нас никакого внимания, то, когда осталось метров сорок, они забеспокоились, перестали пастись, подняли головы, и те, которые были поближе, стали отходить, но, к счастью, не побежали, а остановились и  смотрели на нас. Крайние 5–6 дудаков образовали почти прямую линию.

Мы удобно устроились в арбе, на слегу легло мое ружье, и когда до дудаков было еще метров сорок, я взял крайнего «на мушку». Красавец стоял неподвижно, высоко подняв голову; и мне четко был виден его глаз, который и стал прицельной точкой. Странно, но я совершенно не волновался, и в этой гордо поднятой голове я, мальчишка, видел тогда лишь цель, мишень, в которую нужно попасть. И лишь через многие годы, сквозь призму времени, я увидел красавицу птицу и подумалось – ну почему я тогда не промахнулся... Когда осталось метров тридцать, Кузьмич прошептал: «Останавливаю», – и арба остановилась.

Мушка в центре глаза жертвы,  захлестывающий азарт и чувство того, что судьба выстрела решается долями секунды. Вот сейчас, сейчас  отец или сосед стрельнут, и в нарушение указаний, полученных при подъезде к дудакам, я не выдерживаю и жму на спусковой крючок, чувствуя, что промах исключен.

Первые выстрелы дуплетов моих руководителей практически сливаются с моим, их вторые выстрелы раздаются через долю секунды, я только успел заметить, что голова моего дудака как бы дернулась и наклонилась,  дым заслонил происходящее, и вслед за старшими я побежал к добыче. Когда я его вновь увидел, своего дудака, он по-прежнему стоял, но голова его уже опустилась, а через секунду он упал набок, несколько раз дернул ногами, как бы пытаясь бежать, и затих.

Дудаки отца и соседа лежали недалеко, в трех–пяти метрах от того места, где их застали выстрелы. Куда исчезла вся остальная стая, я не заметил.

Погрузили их на арбу так, что головы и ноги свисали и почти доставали до земли.

– Не думал, что твой сын завалит этого дудака, – как бы вскользь заметил сосед. – А ты в одного стрелял или в двух?

– В одного, – ответил отец. – Такую птицу лучше бить наверняка, зачем рисковать, делать подранка.

– И я тоже одного, зачем жадничать.

Не проехали и сотни метров, как из-под волов выскочил заяц, отбежав метров двадцать, стал столбиком.

– Что за неуважение к охотникам, а ну-ка, накажи его за непочтение старших, – сказал сосед и после моего удачного выстрела добавил: – Вот и тебе, Кузьмич, добыча на ужин.

Приехали в село, остановились у магазина, все, кто был недалеко, подошли и с удивлением рассматривали, гладили и оттягивали весьма внушительные крылья нашей добычи (на зайца никто не обратил внимания), не обошлось без бурных споров и шуток, добычу взвесили на десятичных магазинных весах, один был почти 16 кг, другой 13 и третий 12 кг, последнего подарили приятелю, как подарок ко дню рождения.

Вскоре мы уехали из района и возвратились в те края лишь через несколько лет, но не в тот же район, а в соседний, километрах в пятидесяти от него.

Условия охоты на новом месте были, можно считать, такими же, и у меня появилось желание самому добыть дудака. Но в охотничьем обществе мне сообщили, что их здесь не видели очень давно, а главное, охота на них запрещена (дудак занесен в Красную книгу).

Много поездок я сделал тогда в охоте за дудаком, с целью  сфотографировать птицу, но все бесполезно...

Прошло еще несколько лет, и однажды я поехал в командировку в Саратовскую область.

Разговорились о дрофах, но мой рассказ о дудаках юга саратовские ребята восприняли спокойно.

– Да, есть у нас дрофы, можем даже, если желаете, организовать охоту.

С моей стороны, конечно, возражений не последовало, охота была организована, дрофу добыли, но когда посмотрел на нее, стало грустно. Да, лежала крупная красивая птица, но это был не дудак, сравнивать того дудака с этой дрофой, что сравнивать чирка с огарем или того же огаря с гусем. Мне только пришлось сказать:

– Да, ребята, охота организована отлично, спасибо, но только это дрофа, а не дудак.

– Теперь я понял, о чем вы говорили, – сказал один из них, –  то что вы имели в виду, у нас не водится, да и не знаю, водились ли когда-нибудь.

Для какой цели была добыта эта дрофа, я и по сей день не знаю, то ли она стала жертвой науки, то ли музейным экспонатом, но к нам подошли несколько человек, явно не охотничьего и не браконьерского вида, один из них что-то сказал егерю, тот поднял дрофу, расправил и, сложив крылья, аккуратно положил в сумку. Больше я ее не видел.

К сожалению, в природных условиях дудак, видимо, не сохранился, а живет лишь в некоторых зоопарках и на Украине в заповеднике Аскания-Нова.