Изображение Два дня из жизни деревенских браконьеров
Изображение Два дня из жизни деревенских браконьеров

Два дня из жизни деревенских браконьеров

Рассказ основан на реальных событиях. Имена героев изменены.

Анатолий сошёл с электрички, когда солнце уже спрыгнуло за близкую в этих местах кромку леса. Она здесь  везде близкая – лесной край. А когда «отошли в мир иной»  колхозы и совхозы, постепенно лишился этот край и тех лугов и полей, которые были раньше сенокосами и пастбищами да родили, хоть и не больно богато, но исправно овёс, лён, рожь  и ещё  кормовую кукурузу, и свёклу. Оставшись без заботливых людских рук, они зарастали теперь бурьяном,  березняками вперемешку с сосняком да обезумевшим от безнаказанности борщевиком. Леса подступали к околицам деревень, поднимались уж и на бывших картофельных усадах, приближая линию горизонта вплотную и стремясь ещё до отведённого коротким  вечером срока  накрыть своей плотной тенью людские мирки.

             Октябрь баловал сухими солнечными денёчками, но темнело  по-осеннему быстро.  До деревни, где у Анатолия был старенький рубленый домишко, используемый в качестве дачи и охотничьего домика, от станции ещё километров пятнадцать,  преодолеть которые предстояло в полной темноте, но Толика это даже радовало, хотя и был он жителем городским. И, собственно,  лишь для друзей - Толиком, а вообще по жизни уважаемым человеком за сорок пять с учёной степенью КТН, Анатолием Васильевичем. Но жила в  его городской душе нежнейшая и глубокая любовь к лесу, с которым он сроднился совершенно и мог бродить по нему в одиночестве, хоть с ружьецом, хоть с грибной корзинкой, в любое время суток и при этом без риска заблудиться. Потому и дачу себе организовал в лесном районе области, подальше от пригородных людских ульев – садоводческих товариществ.

            Ему повезло: у сельского магазина его подсадило проезжавшее мимо на легковушке семейство дачников,  спешащее в другую, ещё более отдалённую от станции деревню. Через десяток километров Анатолий поблагодарил добрых самаритян и сошёл у моста через речку, от которого теперь можно было рассчитывать только на свои ноги.           До его деревни теперь было два пути – либо по плохонькой, но исправной ещё лесной асфальтированной дороге,  которую колхоз-миллионер (мир его праху !) почти двадцать лет назад успел отремонтировать в аккурат к концу перестройки, либо по очень глухой, потаённой  грунтовке в глубине того же леса, зарастающей, временами превращающейся в  тропинку и в паре мест пересекающей влажные низинные луговины. Эти два пути шли параллельно друг другу, но разделённые несколькими сотнями метров мрачной, труднопроходимой преимущественно еловой тайги, дарили совершенно разные впечатления.

            Толик не был бы самим собою, если бы выбрал асфальт. Хищного зверья тут не было, людская преступность колебалась в пределах статистической погрешности и ограничивалась незаконными  порубками леса, мелким браконьерством да пьяными драчками и ДТП типа падения с мотоциклом в болотину,  так что лесные дороги и тропы были вполне безопасны днём, а ночью, для понимающих в том толк, уж тем более. Через километр от моста наш любитель приключений свернул на грунтовку, исчезающую в чаще, и бесшумным охотничьим шагом пошёл по ней. На резонный вопрос «зачем» он ответить бы не смог, а на вопрос «почему», не заботясь о том, будет ли понят,  сказал бы коротко: «Потому что душевно!». Шагал он налегке, с одной полупустой сумкой на плече, так как на даче был запас продуктов, и ружьё со всей амуницией тоже осталось там с прошлых выходных.

            Анатолий долго шёл посередине старой колеи, только памятью угадывая её рельеф,  почти не спотыкаясь и даже не помышляя о том, чтобы достать фонарик. Смотрел он больше вперёд и вверх, чем под ноги, так как  видимый на фоне сероватого неба  просвет над дорогой между чёрными  деревьями указывал  направление и его границы. Оказавшись примерно посередине пути, он сошёл с колеи к кромке леса, нащупал ветхий пенёк и удобно уселся на него. Пенёк, не ожидавший на старости лет такой фамильярности,  крякнул под человеческим весом, но устоял. Прикрыв глаза, упиваясь запахами осеннего леса и ощущением лёгкой ночной жути, путник достал из сумки бутылку пива и стал медленно пить, смакуя каждый глоток и глядя на редкие звёзды. Ночной осенний лес всегда был для него благодатью – и умиротворял, и при этом потягивал нервы объёмной, обволакивающей тишиной, в которой было слышно падение каждого листочка, каждой иголки.

            Где-то далеко за левым плечом, в глубине чащи, раздался пока ещё далёкий, но  такой тяжёлый хруст, что Анатолий при всей силе своего характера вздрогнул и насторожился, чувствуя, как холодные мурашки хлынули по груди и спине. Поскольку медведей здесь не ведали уже лет пятьдесят, то либо лось, либо кабан. И скорее последний, так как лось тоже был великой редкостью, а вот кабаны многие поля и лесные поляны в округе, словно плугами перепахали. Но не ходит кабан так шумно ! Что за чёрт ?

            Хруст приближался неудержимо и быстро. В треске ломающегося под чьими-то ногами валежника и свистящем шорохе раздвигаемых еловых лап угадывался ещё какой-то странный, очень знакомый звук, который Анатолий всё никак не мог идентифицировать. Этот тонкий, постоянно возникающий то ли звон, то ли дребезг никак не вязался с поступью животного и от того нагонял  страх.

            Толик отступил под крону ели и присел на корточки за её стволом, пытаясь хоть что-то разглядеть в чернильной темени еловой чащи. Треск, дребезжание, а к ним ещё и невнятное бормотание заполнили собою всё пространство и в трёх метрах от ели, под которой укрылся кандидат технических наук, из чащи на дорогу, почти строго перпендикулярно ей выломился Колька Семечкин, Толикин деревенский сосед, покосившийся и убогий дом которого стоял окна в окна с Толиковой избушкой. Разглядеть лицо и детали одежды человека было, конечно, невозможно, но Анатолий сразу узнал его по голосу. Колька был пьян в дрова, тихо разговаривал с каким-то отсутствующим собеседником и за «рога» пёр сквозь чащу велосипед, спицы которого, цепляясь за ветки и хворост, и издавали тот самый звук, который озадачивал и пугал  больше звериной поступи.

            Обалдевший от такой невероятной встречи Анатолий вышел из-под ели, но не успел поздороваться, так как сосед, не меняя азимута и не замечая человека в двух шагах от себя, так же перпендикулярно вошёл в стену леса справа от дороги и исчез в ней вместе с велосипедом, как будто в другое измерение канул.

            - Колян ! Слышь… А ты чего не дорогой-то ?! …

            С таким же успехом он мог задать вопрос звёздам. Послушав немного удаляющуюся какафонию, издаваемую Колькой и его «верным конём», и чувствуя себя не совсем в своей тарелке, Анатолий поспешил покинуть романтичное местечко и уже через час сидел у себя в домике, с наслаждением слушая потрескивание поленьев в русской печке, поедая горячую яичницу с колбасой и помидоркой и запоздало догадываясь, что Семечкина ночью через лес погнали горящие «трубы», ибо ближайший шинок был  в соседнем селе. А состояние, близкое к белочке, сбило Колюшу с дороги и повело чащей, для верховой езды на велосипеде неодолимой…

Изображение иллюстрации автора
иллюстрации автора 

            Из благостного состояния его на этот раз вырвал резкий, грубый  стук снаружи в окно, прикрытое чистенькой занавесочкой.  Фактор внезапности подбросил на стуле и, опускаясь обратно, Толик больно ткнул вилкой себе в нёбо. Душевная деликатность и  брутальность были двумя контрастными и неразрывными составляющими его цельной натуры. К тому же вырос он в рабочем районе и аристократичностью манер не отличался.

            - Да…вас всех и  … ... через коромысло! – яростно и витиевато заорал он в оконную темноту, - Вы что, …, сговорились сегодня, что ли, …., мать вашу, … доконать меня,  чтобы я обделался ?!

            - Василич, ты чего ?! – раздался приглушённый двойным стеклом испуганно-изумлённый голос другого соседа, Мишки Яшина, - Ни хрена себе, интеллигенция умеет матом крыть, я аж присел ! Ты чего злой-то какой, я тебя таким не видывал ?! Выдь-ка, дело есть…

            - Какое, Мишаня,  дело в  два часа ночи ?!

            - Выдь…

            С Мишкой у Толика отношения были вполне приятельские, так как оба были заядлыми охотниками, а жили и работали в областном центре, и бывали довольны,  когда случалось приехать в деревню одновременно – Мишке, чтобы навестить живущих здесь стариков родителей, а Толику, стало быть, на дачу. Случайная встреча здесь давала возможность и посидеть вечерком за беседой с парой-другой стопочек водки, и  на утином перелёте вечером постоять, и самотопом утку в пойме поискать  – вдвоём  оно радостнее, чем в одиночку. А то, что боровой охотой по перу Мишка не увлекался, было к лучшему -  такая охота любит  одиночество.

            В общем «посылать» соседа было неудобно, и Анатолий, недовольно шумнув стулом, вышел в сени. Щёлкнул выключателем, зажигая свет на веранде и в палисаднике, скрипнул ступеньками крыльца… Они, как всегда, сильно, от души пожали друг другу руки, присели на лавку у дровяного сарая.

            - Ты чего взъерошенный такой ?  Ну, думаю, случилось чего, раз Василич так на меня налаял.

            - Нет, просто душевное настроение мне два раза сбили, сначала Колька, потом ты.

            Выслушав рассказ о Колькином спортивном ориентировании с велосипедом, Яшин  понимающе похохотал, потом сразу перешёл к делу.

            - Я знаю,  под каким деревом за рекой кабан живёт.

            - И ?

            - Айда вдвоём, сбраконьерим его. Из местных не хочу никого звать, одно горе, а не охотники, с тобой лучше.

            - Вот именно – не охотники. Вы тут все браконьеры, а не охотники, ты сам-то недавно только на утку стал  сезонки брать.

            - Да ладно тебе, я знаю,  что ты весь из себя правильный, но тут святое дело – охотхозяйство на кабанчика наказать, они оборзели уже. Да не дрейфь, ты же знаешь, что егеря на той стороне и не показываются почти, тем более в ночь. У них тут рядом всё, и воспроизводство, и прикормка, и вышки… Жалко только ты без машины, вытаскивать тяжело будет. Где «нива»-то ? Я на двор пошёл, смотрю – у тебя свет в окне, а как машина прошла, не слышал.

            - У сына с понедельника отпуск, оставил ему семью сюда привезти .

            - Ясно. Так чего, пойдёшь ? Давай, не отказывайся. Сядем вечером в засаду над тропами, стрелять  будем сверху.

            Толик с минуту смотрел на очень красивую дымную поволоку, поднимающуюся на фоне звёзд из трубы его дома, вдохнул её аромат, сползший с крыши под неслышным напором предутреннего тумана с реки.

            - Погоди, по стопочке вынесу.

            Принёс по запотевшему  «полтиннику» и по бутерброду с килечкой, проложенной колечками маринованного лука. Немного чистой холодной водочки октябрьской ночью под изящную закусь – что говорить ! Внутри мягко потеплело, вкусно хрустнули киличьи хребты и лучок. Мишка тихонько закурил.

            Молчали. Анатолий обдумывал  предложение и с точки зрения его допустимости для себя, и с точки зрения техники исполнения. Мишка-то периодически  браконьерил  тут с детства. Наряду с другими коренными местными охотниками, считавшими, что окрестные леса со всем их содержимым – их народная собственность, он и в прежние времена не всегда заморачивался соблюдением сроков и получением разрешений, за что иногда наказывался. А после того, как один бизнесмен из облцентра на законных, разумеется, основаниях ухватил часть бывших УОП и угодий районного общества и организовал здесь охотхозяйство, Яшин на все эти путёвки «забил» уже вдвойне принципиально. После десятка лет «войны» с егерями охотхозяйства – такими же местными мужиками из соседнего села, он стал, наконец, получать разрешения и путёвки, чтоб хотя бы само появление с ружъём в угодьях не давало повода для очередного скандала и протокола, но по-крупному платить, как он полагал, «дармоедам» за дичь не собирался.

            Анатолия деятельность хозяина угодий тоже не восхищала. Проблема-то собственно, была по нынешним переломным временам типичнейшая. С одной стороны, как человеку, любящему порядок, ему нравились появившиеся у егерей справная амуниция,  новенький снегоход  и серъёзно доведённые до ума уазики. Мог он понять и бухгалтерию, и трудности этого дела. С другой…Охотиться не своим личным гостям хозяин разрешил только в одной, малой части угодий, документов на воспроизводственный участок категорически никому не предъявлял, хотя и нашлась пара умников, требовавших подтвердить законность размещения соответствующих опознавательных табличек, а самую лучшую территорию вокруг ВУ  неофициально тоже сделал как бы запреткой – как писал кто-то из классиков «не запрещено совершенно, но и не разрешено вполне». Егеря, выполняя хозяйскую установку, оттуда мягко выдавливали, не давая спокойно охотиться своим присутствием и навязчивым контролем. Про кабанов и говорить нечего. Женщины, собирающие землянику на своих привычных, десятилетиями знакомых лесных полянках, уже не удивлялись, когда из подлеска вдруг высовывалось рыло сеголетка, а то и секачика. Хотя пугались ужасно, особенно городские. Логично вспомнился сегодняшний ночной эпизод – одно дело пьяный сосед с велосипедом, другое дело, если бы взрослый вепрь... н-да…

            Договориться с хозяином об охоте на хрюшек, конечно, можно было бы, тем более, что Анатолий был,  что называется, не без связей, но  загонную охоту хозяйство не практиковало, за индивидуальную охоту с лайкой могли и собаку пристрелить – разбирайся потом, а стрельба с вышек  над кормушками при всех её охотничьих нюансах Толика не прельщала.

            В общем, особых моральных издержек даже такой идейный охотник, как Толик, от браконьерской вылазки за кабаном, вроде бы не предвидел, хотя и было отчасти, как сейчас говорит молодёжь, стрёмно. Уходить решили в полдень, чтобы успеть и все тропы осмотреть, и позиции выбрать, и посидеть с бутербродами да тихой беседой в укромном местечке…

            …Первым, кого Толик увидел утром, был Семечкин, грустно сидевший на ступеньках своего крыльца. Взор его олицетворял вселенскую обиду и смирение. Узрев Василича, он сильно удивился.

            - Ты здесь ?! Вот бы не подумал, машины-то нет.

            - Привет !  Вернулся ?

            К Семечкину Анатолий относился, если и без уважения, то с сочувствием и каким-то очень русским, не имеющим логического объяснения теплом. Колька был  деревенским алкашом и жутким лентяем, по двум этим  причинам никогда не имел семьи и жил с матерью,  пока она не умерла. Но личностью при этом был безвредной и отнюдь не жалкой. Живя бог знает, на что и неведомо, чем питаясь, он был пьян перманентно, а в зимы не замерзал  только потому, что ручной ножовкой постепенно распиливал на дрова свой двор и остатки забора. При этом он демонстрировал редкостную для такого социального типажа общую эрудицию, любимым его занятием было чтение, а информационные телевизионные программы он не выключал  до той  секунды, когда сгорел старый телевизор. Не было для Кольки лучшего подарка, чем пачка журналов или газет, а ещё лучше связка книг. Мог он, конечно, и еду принять в дар, но делал это с великим достоинством, а вот от литературы приходил в нескрываемый восторг и на несколько дней исчезал в доме, читая запоями.

            Вопрос о возвращении он пропустил мимо ушей.

            - Да чё… Уроды… Велосипед у меня с…. !

            - Что ? -  сочувственно усмехнулся Толик, - потерял-таки ?

            - Почему потерял ?  Из сеней увели.

            - Когда это ?

            - Сегодня ночью. Вечером в сенях стоял,  утром проснулся – нет.

            Анатолий, предчувствуя интригу и веселье, присел рядом с ним. Что-то тут не вязалось.

            - А я подумал, ты его в лесу потерял. Когда ты вернуться-то успел ?

            - В каком лесу ?!

            Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Выражение Колькиного лица в точности ассоциировалось у Толика с выскакивающей при определенных условиях на дисплее компьютера табличкой «файл не найден».

            С  трудом сохраняя серъёзность, Толик дважды рассказал об их ночной встрече, пока до Кольки, наконец, дошло,  что его не разыгрывают. Промежуток времени между вчерашним вечером и продиранием глаз у себя дома сегодня утром был начисто стёрт «с жёсткого диска» сивухой. Вернее даже не стёрт –  он и не был там записан.

            Колька подхватился и побежал по своему ночному маршруту.

            - Свежую просеку в лесу ищи, ту, что прободал ! -  крикнул ему вслед Анатолий и долго сидел на его крылечке, упиваясь всеми оттенками и нюансами их с Семечкиным разговора.

            - Клоуны ! – в конце концов по-доброму рассмеялся он, адресуя это и всем местным чудаковатым мужикам, и себе лично в связи с предстоящей вылазкой…

-----------------------------

            Первый, каменистый, брод они прошли привычно и быстро. Вода была не высока. Выше после дождей, чем была в межень, но всё равно по колено. Второй брод, через протоку был посложнее. Протока каждый сезон хоть немного, но меняла рельеф песчаного дна, делала промоины под берегами, и приходилось приспосабливаться – сходить с берега и пару десятков метров идти посередине русла, подыскивая удобный выход.

            «Пристегнуть бы надо было голенища» - подумал Толик, чувствуя, как обжимает  сапоги быстрый холодный поток. Он свернул к левому берегу, у которого было заглубление. Вот уже выше колен, мягкое голенище стянуло уже и ляжку, сантиметра четыре до края, но Яшин прошёл. И тут голенище  правого «рокса» быстро приспустилось вниз гармошкой. Раньше, вроде, не приспускалось так сильно. Он перебросил ружьё в левую руку, дёрнул голенище к бедру… куда там, в сапог уже хлынула вода. Рефлекторно рванулся к берегу и всадил левую ногу в водоросли и кувшинки. Ну, это уж, как палка в колесо ! Полетел  было в воду лицом вниз, но неимоверным мышечным усилием вернул телу вертикальное положение, упав на колено и вымокнув по пояс.

            - Етишкин пистолет ! – огорчённо завопил с берега Мишка, - накрылась охота !

            - Чего это «накрылась» ? – пробурчал Толик, выбираясь на берег, - Отожмусь, на ходу обсохну!

            - С ума сошёл ! Октябрь ! Завтра будешь без спины и вообще… без всего. С соплями только и радикулитом. Пошли к той рощице, времени у нас вагон, обсушим тебя у костерка, согреемся.

            Анатолий уселся на высокую кочку, стянул сапоги, вылив из них, как выразился Мишка, «полреки». Отжал носки, низы брюк, кряхтя, с трудом обулся вновь.

            - Ну, давай костерок. Пошли !

            …У лежащей на опушке рощи огромной, умершей своей смертью берёзы уютно горел костёр. Сухие берёзовые сучья и ветки в изобилии давали дрова и служили вешалками для мокрых брюк, подштанников,  свитера, стелек и носок.  Сапоги лежали подошвами к огню, из голенищ шёл пар. Анатолий в отжатых трусах, тельняшке и верхней тёплой куртке стоял босиком на большом куске берёзовой коры, чувствуя, что не то, чтобы замерзает, но… Хорошо хоть солнышко и ветерок деликатный, не злой.

            - Носки толстые, не просохнут, - сказал Мишка.

            - Шут с ними, у меня запасные есть, сейчас одену. Одежда бы высохла.

            - Всё дымом  провоняет.

            - И дым отечества нам сладок и приятен. Кабан вот только учуять может…

            - Так и я про то ! Что уж теперь…на, полечись !

            Яшин достал из рюкзака початую бутылку водки.

            «Совсем не дело !» - подумал Василич, но потребность сдобрить намокший организм крепким алкоголем была естественна и сильна. Первые две стопки они ностальгически, по-советски, закусывали кильками в томате, а потом Толик извлёк из рюкзака сделанные наподобие хот-догов бутерброды. С зеленью,  чесноком, кетчупом и майонезом, в сочетании с дымком от костра и  под редкими белыми  облаками, скользящими по осеннему бледно-голубому небу, они казались  здесь безумно вкусным деликатесом. Может, ну его  к чертям, кабана? Но нет, вожжа попала под хвост и вылезать не хотела категорически.

            В половине шестого вечера они уже лазили по лесу вдоль старицы, исследуя кабаньи тропинки. Входов в лес из крепей было два. Один из них совсем рядом со старым невысоким лабазом, с которого по весне кто-то из местных охотился с подсадными – крепи в апреле превращались в обширное болото, излюбленное место селезней. Второй, дальний и менее хоженый, был метрах в трёхстах по кромке леса. Мишка не соврал, когда говорил,  что знает, где кабан живёт. В обоих входах были свежие, вчерашние следы среднего по размеру кабанчика. Особенно их было много на переходе через пересыхающий паводковый ручей, где обе тропы сходились – здорово натоптано !  Отсюда тропа вела через непролазный кустарник уже прямо  к старице, к водопою и дубовой рощице – тут ему и жёлуди, тут и вода и укрытие на ночь, глуше места не придумаешь.

            - Ну, так! – резюмировал Мишка,- Давай один здесь встанет. Можно вот на этом дереве расположиться, развилка у него удобная. А второй на ближнем входе. Ты куда ?

            - Ты помоложе, лезь на дерево. Я на лабаз пойду.

            … Кабан пришёл, когда уже совсем стемнело. Сна у Анатолия не было ни в одном глазу, только ноги от долгой неподвижности затекли до зуда и едва он, не вытерпев, попытался сменить позу, как на границе крепи тихонько чавкнуло. Ещё раз после паузы и ещё. Кабанья тропа, ведущая из крепей, шла метрах в пяти от лабаза, практически прямо  перед ним и ждать, что кабан не учует опасности на таком расстоянии – это вряд ли. Единственная возможность перевидеть и отстреляться – заранее, как раз на входе тропы на опушку, метрах в пятнадцати правее. Темень страшная, но туша зверя всё равно  будет ещё более чёрным пятном. Толик напряг зрение, бесшумно взял на прицел предполагаемое место появления кабана. Если бы не ночь, зверь был бы уже виден, до него не более двадцати пяти метров и стоит он пока в низинке, учуяв что-то и оценивая, идти дальше или нет.

             Анатолий хоть и ждал добросовестно, но в удачу не верил. С полчаса назад утихший, было, к сумеркам ветерок потянул опять, на этот раз от реки. Не было никаких сомнений,  что он относит к крепям и ядрёный запашок дыма, которым пропиталась одежда, и, вероятно, водочное амбре. Толик постарался хотя бы дышать в воротник куртки, но в таком девственно  чистом воздухе даже несколько молекул чуждого аромата многое говорят животному.

Изображение иллюстрации автора
иллюстрации автора 

            Чав…чав.. Ух, как хлынул адреналин !  Отличные самокруты с самолично выточенными на заводе «рубейкиными», оставшиеся от прошлогоднего загона в Беларуси, своё дело сделают на раз, попасть бы… Следующее «чав» уже было потише, потом ещё тише… Ушёл назад кабанчик, видать решил, ищите, мол, дураков в другом месте. Это было ожидаемо. Ничуть не расстроившись, Толик повесил ружьё на сучок, устроился полулёжа на старом лапнике и стал ждать Мишку. Часа через полтора далеко в чаще леса заметался фонарик. Потерял Мишка ориентир, ближе к старице идёт. Толик негромко свистнул. Фонарик повернул к нему, и вскоре из темени вышла Мишкина фигура.

            - У меня даже не хрюкнуло ни разу. Приходил кто ?

            Анатолий рассказал про облом. Вдвоём они в свете фонариков осмотрели выход из крепей. Точно, свежейшие чёткие следы,  за сотенку кило будет их хозяин.

            - Ё-моё ! – разочарованно протянул Мишка, - Ну, и дёрнуло же тебя в речку свалиться, дымом от тебя, конечно, прёт – да-а-а !

            - Сколько лет тут охочусь, ни разу на бродах не падал. Это нам знак был, - усмехнулся Толик.

            - Какой там знак ! Голенища пристёгивать надо !

            - Какой-какой… Бог не фраер, - снизошёл Толик до блатного жаргона, - всё видит!

            Разрядив ружья, они выбрались на опушку и пошли по большой луговине в сторону брода. Яшин вдруг остановился, повернулся к Толику.

            - Так чё,- ненатурально веселым голосом предложил он, - пошли тогда утром с нами за лосём, что ли ?

            - За каким лосём ? – изумился Анатолий.

            - Мужики вечером в пятницу на Матрёшке лося видели.

            - Враньё. Нет в нашем хозяйстве лосей.

            - Так транзитный, проходной ! Пришёл с муниципалки, если за выходные не взять, уйдёт к рооровцам. К верхним бродам спустится вдоль реки и уйдёт.

            - Он и без бродов через реку уже ушел наверняка. Вы ж не обрезали, точно не знаете.

            - Вряд ли, зачем ему ? Мужики не подшумели, ушли по-тихому.

            - Нет, Миш, это уже полный беспредел, да и потом Матрёшка – большое урочище, убегаетесь. Сколько вас ?

            - Ну, восемь будет. Там горловина зато между лугами и рекой узкая, трёх на номера поставим, остальными погоним.

            - Всё равно оклад километров двенадцать. На пять загонщиков…

            - Так я тебя и зову.

            - Беспредел. Да и воспроизводственный там рядом, примут вас егеря тёпленькими.

            - Не примут. У старшего, Юрки Клюева, юбилей сегодня, они до понедельника из дома носа не покажут. Айда, чего ты ?

            - Ну вас в пень ! – беззлобно сказал Толик и пошёл первым. Понимая,  что уговаривать бесполезно, Мишка, вздыхая, побрёл позади. Уже почти у брода Толик вспомнил, что забыл на лабазе чехол с дождевиком, который подкладывал под себя,  чтобы было мягче сидеть. Тихо матерясь, он рысцой побежал обратно к лесу – не топать же ещё завтра сюда ! Мишка недовольно посмотрел ему вслед, наклонился, провёл рукой вокруг себя – куда бы присесть, пока ждешь, но везде было сыро и противно  от вечернего тумана.

            - Всё у тебя сегодня чёрт-те как ! – крикнул вслед.

            - Бог не фраер… -  донеслось из темноты.

                                                           ­­­------------------------------

            Лёха Сорокин, не пошедший в загон по причине одышки, как следствия нелёгкого похмелья, уже часа четыре честно отстоял на  номере  со своей «стодевятнадцатой» «тулкой». Он страстно желал две вещи: чтобы лось вышел не на него, ибо твёрдости в руках после вчерашнего не чувствовал, и чтобы это случилось поскорее, так как фляга с самогоном и закусь, лежащие под кустом калины - искушение то ещё.

            Услышав звуки близкого загона, он сосредоточился, как только мог, принял  жёсткую стойку и даже вложился, готовый в любое мгновение спустить курок, но загон стал затихать, затихать и затих. И Лёха опустил ружьё. И через минуту из молодого подлеска на прогалину выпрыгнул здоровенный зайчище, поднятый с лёжки шумом загона. Не видя стрелка, он встал столбиком, поводя головой с чутко шевелящимся носом, и пытаясь, видимо,  определить,  в каком направлении лучше смываться.

            Говорить о том, какие мысли промелькнули в Лёхиной голове, было бы сложно. Наверное, вообще было бы преувеличением говорить, что они дали себе труд промелькнуть. Лёха просто вскинулся и выстрелил тем, что было в патроннике - пулей. И одновременно с этим идиотским поступком из подлеска выдвинулись лосиная голова и мощная грудь. Лось от грохота выстрела тяжело метнулся в сторону и с треском исчез в подлеске, а Лёха машинально переломил одностволку и уставился на ещё шевелящиеся кусты. Два других номера, стоявшие вправо от него, дисциплинированно молчали.

Изображение
 

            Трезвеющим взглядом долго смотрел вслед рогачу, передёрнул плечами, предвидя тяжесть разговора с подельниками, и пошёл к тому месту, куда отшвырнуло зайца. И вскоре на опушку цепочкой вывалились мужики, потные, засыпанные сухой хвоей,  запыхавшиеся, выковыривающие из-за ушей и из-под волос лосиных мух.

            - Лось где ? – задыхаясь спросил Мишка.

            Лёха поднял правую руку, в которой было зажато то, что осталось от зайца.

            - Лось, говорю, где, придурок ?!  Это чьи у тебя задние лапы ?!

            - Да понимаете, мужики…я стою-стою… слышу, зверь влево от меня поломился, где не стоит никто, думаю, ну, всё, накрылась охота – вывернулся бык, а тут заяц на опушку - шасть ! Я и не сдержался…

            - Ты чё, кочерыжка капустная, по зайцу пулей бузднул ?!  И попал ?

            Лёха в подтверждение помотал в воздухе безголовой заячьей тушкой.

            - Так вот здесь же сохатый из леса вышел ! – влез  Иваныч в разваленный лосём кустарник, - а здесь стоял !

            Пять пар глаз уставились на заячьи останки, сопоставляя их с вожделенным лосём.

            - Да я, мужики, перезарядить не усп…, - договорить Лёха тоже не успел, поскольку Серёга Антипин от души засветил ему в глаз и Лёха с полминуты пребывал в астрале, любуясь разноцветным фейерверком…

            …Воскресный день заканчивался. Мрачные мужики, по-партизански вошедшие в деревню с нижней, глухой околицы,  молча промаршировали мимо сидящего на завалинке Кольки. Рядом с Колькой стоял подёрнутый лесными тенетами велик. Только Мишка остановился, пытливо глянул на хитроватую  Колькину физиономию.

            - Колян !  Ты на рыбалку  ходил ?

            - А чё ?

            - Ты не чёкай !  Мы тебя после полудня на острове видели, ты вброд с него переходил.

            - Чё надо-то ?

            - Ты.. это…в кустах у переката двустволку мою не видел ?

            - Ружье просрал ?! Молодца-а ! Браконьерили опять ?

            - По делу говори !

            - Не видел. Я не лазил по кустам, даже вас не видал.

            Мишка долго, недоверчиво сверлил глазами улыбающегося Колюшу, пока не почувствовал на себе чей-то взгляд и, повернувшись, увидел облокотившегося на калитку Анатолия. Подошёл к нему, закурил.

            - Ты что, правда, ижа потерял ?

            - Блин, напились  с горя, уснул… просыпаюсь – ружья нет ! Кто со мной был, уже всех за грудки потряс – не колется никто.

            - Удались у тебя выходные…С какого горя-то ? Ушёл лось ?

            - Лёха, сволочь, всё испортил !

            Выслушав красочный рассказ, Толик тонко улыбнулся:

            - Похожую байку я от кого-то уже слышал.

            - Так не в одной нашей деревне идиоты живут ! Пошёл бы ты с нами на номер, всё бы было, как надо.

            - Не, я, что ни говори, не брэк. Хрюшек в лесу проредить ещё так-сяк, другое дело – редкая, мирная животинка ! Я и с честным-то загоном на лося не хожу…  А тебе, друже, суждено было сегодня ствол потерять, хоть со мной, хоть без меня. Как и мне вчера  в речке искупаться. Потому как грешили. Вы бы и с радости напились и лося бы битого потеряли… Ты куда сейчас?

            - Куда…Пожру, да к участковому поеду. Ружьё – не игрушка, заявлять надо. Напишу, что по утку ходил  к заводям.

            - Вы, как пацаны, ей-богу.

            Яшин отошёл на несколько шагов. Повернулся.

            - Н-да, Василич, бог не фраер, это ты точно сказал. Пора завязывать с этим раздолбайством, - и тяжело пошагал к своему дому.

            Толик долгим, снисходительным взглядом посмотрел ему вслед. Ага, сейчас…завяжешь ты с раздолбайством… С браконьерством завяжешь, так другое что учудишь, а то я вас, безбашенных, не знаю… И как в воду глядел, но это уже сюжет не для охотничьего рассказа…

Что еще почитать