Звонил Николай Николаевич, председатель местного колхоза, и обрадовал, что обещанные лицензии на кабана и медведя у него на руках. И вот уже мой автомобиль отсчитывает километры по Новорижскому шоссе. Пять часов в дороге пролетают незаметно, и я сворачиваю к знакомому дому, на пороге которого стоит Николаевич, радушно улыбаясь. За столом я узнаю, что медведя много и кабан тоже регулярно выходит на овес. Все, что Николаевич посадил медведи укатали, словно асфальт, поэтому охотиться я буду на его полях, точнее, на закрайках, которые он оставил специально для меня. Видя мое нетерпение, заговорщески прищуря глаза, Николаевич предлагает мне произвести разведку и увидеть все своими глазами, пока он занимается делами. Сказано — сделано, и видавший виды УАЗ мчится вперед, оставляя за собой облака пыли. Через несколько километров проселочной дороги начинаются убранные овсяные поля. Остановив машину, и объяснив, где не скошен овес, Николаевич меня высаживает и мчит дальше. Закинув рюкзак за плечи и вдохнув полной грудью насыщенный запахами трав воздух, я шагаю вперед...
Зверя действительно много! Всюду виднеются набитые тропы, выходы из леса на поле, свежий и старый помет, состоящий целиком из овса, что говорит о том, что медведь питается только им. Интересных мест несколько, но я выбираю одно. Нескошенный участок поля в углу отгорожен от дороги лесополосой, рядом болотина, из которой видны свежие выходы. По характеру следов понимаю, что это крупный секач. Клиновидные узкие входы в овес и обгрызенные метелки, крупные оковалки кабаньего помета говорят сами за себя. Испытав сильный азарт, я немедленно приступаю к постройке лабаза. Но все не так-то просто! Подходящих деревьев рядом нет, так что ничего не остается, как связать лестницу и прислонить ее к большой березе. Забравшись наверх, осматриваюсь и, срезав несколько мешающих обзору веток, остаюсь довольным своей работой. В шесть вечера я захожу с противоположного края поля и через середину добираюсь до лестницы, поднимаюсь наверх и начинаю ждать...
Солнце касается верхушек деревьев, окрашивая багрянцем листву. Неожиданно раздается лосиный стон. Зверь выходит из болотины и, ломая рогами кусты, топчется на краю поля и стонет. Я не могу унять дрожь, сижу на лестнице и стучу зубами. Мысленно пытаюсь успокоиться, говоря себе: «Спокойно, Дима! Что ты будешь делать, если выйдет твой зверь? Вдохни поглубже и успокойся!» Постепенно ко мне возвращается спокойствие, и я еще минут двадцать слушаю лосиные «охи». Все стихает так же внезапно, как и началось. Лось растворяется в лесной чаще, и я остаюсь опять один на один со своими мыслями. Солнце скрывается за лесом; краски тускнеют; тянет прохладой. Вдруг где-то в глубине леса, прямо у меня за спиной, трещит ветка, и спустя мгновение метрах в пятнадцати от меня кабан шумно втягивает в себя воздух, выдыхает, фыркает и отбегает метров на двадцать в сторону. Что творится у меня в душе, трудно описать словами! Между тем кабан опять втягивает рылом воздух и с шумом его выдыхает. И так продолжается минут пять. Я уже начал подумывать, что осторожный зверь прихватил мой запах, но кабан, постояв, медленно пошел к краю поля с левой от меня стороны. Сижу неподвижно, плавно снимаю с предохранителя и вижу, как секач выходит на край поля, останавливаясь за кустом. Медленно поднимаю свой «Лось-7-1» и упираю в плечо, и в этот миг кабан выходит из-за куста. Перекрестие ВОМЗа ложится за лопатку, и я плавно нажимаю спусковой крючок. Гремит выстрел, и секач, как подкошенный, заваливается на бок клацая челюстями. Я быстро перезаряжаю карабин, прицеливаюсь и произвожу повторный выстрел. Зверь затихает, а я, перезарядившись, не свожу с него глаз. Душа ликует! Целую карабин и, погладив себя по голове, мысленно хвалю себя за верный выстрел. Теперь остается дождаться Николаевича...
На часах 21:05. Вдруг боковым зрением я замечаю какое-то движение. Повернув плавно голову влево, вижу медведя, медленно идущего краем поля метрах в восьмидесяти от меня. Зверь трофейного размера — перекрестие само ложится на его лопатку. Я не отвожу глаз от окуляра прицела, держа палец на спусковом крючке. Медведь на секунды замедляет шаг, и в этот миг я стреляю. Ухо улавливает отчетливый шлепок пули по телу зверя. Он садится на зад и мотает головой. Не отрывая карабина от плеча, быстро перезаряжаю, ловлю горб в перекрестие прицела, беру чуть ниже и стреляю второй раз. Косолапый валится в овес. Через несколько секунд все стихает, а я так и сижу с широко открытыми глазами, не веря в свою удачу.
Услышав звук приближающегося уазика, слезаю с лестницы и жду. Из машины вылезают два Николаевича — охотовед и председатель — и в один голос спрашивают:
— Ты что, от комаров отстреливался?
Но увидев кабана, жмут мне руку и поздравляют с полем.
— Поди, дырок как в дуршлаге? — подкалывает охотовед.
Но когда я говорю, что там еще медведь лежит, у обоих округляются глаза...
Я и теперь, по прошествии десяти лет, глядя на шкуру добытого тогда медведя и на медальон с кабаньими клыками, сделанный моим отцом, окунаюсь в воспоминания той охоты у Николаевича и снова переживаю все, как в первый раз.
Комментарии (0)