Серые призраки

С конца октября шли затяжные дожди. Раскисло так, что из вязкой, хлюпающей жижи было трудно вытаскивать ноги. Но в начале декабря установились солнечные дни, и сразу прихватили морозы, сковав болотную топь и разливы воды.

За неделю речки хорошо промерзли, лед осел, и водоемы от берега до берега приобрели корытообразную форму. Переходить речку по такому льду копытные не рисковали.

Морозы усилились. Ночное небо покрылось звездами, было безветренно. Из-за отсутствия снега охота стала малодобычливой. В бесснежье только белка появляется на жировках. Передвигается она легко, а мороз заставляет ее устраивать игрища, и в таких случаях лайки хорошо ее слышат и идут широким поиском. Но белки в этот сезон было мало, поэтому ее добыча велась попутно.
На льду я неоднократно встречал следы волков, но где они днюют, установить не мог. Когда волки с оголенного песчаного берега спускались на лед, чтобы перейти речку, они оставляли четкие следы от прилипшего к лапам песка. Рассматривая их, я пришел к выводу, что хищников было пять.

Охотясь на пушного зверя, я не прекращал изучать маршрут этой пятерки. Когда мне удавалось обнаружить следы волков, я старался установить, здесь ли они днюют, чтобы устроить потом на них облавную охоту. Я заметил, что стая в течение недели трижды, через короткие промежутки времени, прошла одним и тем же маршрутом к небольшому участку леса. Звери всегда переходили речку почти в одном месте, и даже обратно дважды возвращались тем же путем. Что их туда влекло?

Я решил всерьез обследовать лесной массив. Наверняка где-то лежит падаль, к которой стая ходит кормиться. Ориентируясь по птицам, начал поиск. Через какое-то время я услышал крик ворона и направился в его сторону. А вскоре увидел, как птица делает в воздухе пируэты — верный признак, что падаль здесь. Выйдя к мелиоративной канаве, я увидел на березах двух сорок, а на льду растерзанного лося. К нему по зарослям высокого пырея были натоптаны тропы. От туши остались голова, шея с холкой и большая часть ног. Не приближаясь к останкам животного, я хорошенько рассмотрел и запомнил их положение, чтобы в следующий раз точно установить, подходили к нему звери или нет. Вечером я решил постоять около этого места, поджидая волков, и потом каждый день проверял, не прошли ли они по речке к останкам лося.

Три дня их не было. На четвертый я обнаружил следы. Конечно, в том же месте, и, конечно же, они вели к павшему лосю. Стая пировала ночью, поэтому вечером ожидать ее прихода не следовало: дважды подряд к одному и тому же месту волки ходят кормиться редко.

Продолжая следить за приходами пятерки, я через два дня снова обнаружил на льду отчетливые следы волков. Их по-прежнему было пять, и они прошли, когда уже светало, так что на сей раз стая могла подойти к падали вечером.

Когда до сумерек оставалось около двух часов, я поспешил к месту кормежки хищников. Они еще не подходили, о чем ясно говорил нетронутый снежок. Вечер был безветренный, мороз усиливался. Я встал на заранее выбранное место, у многоствольной ивы, замаскировался. До падали было не более 15 метров. Трава стояла высокая, но ближе к кормежке хищники ее примяли, и я надеялся, что, если волки не опоздают, цель будет хорошо видна (в ночи, на фоне светло-серой травы, волк становится невидимым). Я стоял во весь рост. Опасаться, что звери меня заметят, не стоило: цвет одежды сливался с темной корой ивы.

Прошло около часа. Мороз усиливался, и я продрог: одет-то был для ходовой охоты. Раньше, чтобы ожидать волков, я брал с собой теплый свитер ручной вязки. Но на этот раз предстояла дальняя дорога, а в рюкзаке я нес несколько капканов, поэтому свитер взять поленился и теперь жалел об этом. Позади меня на перетертой траве лежала лайка Марфа. Хорошо обученная, она вела себя спокойно. Но, видимо, и собака почувствовала холод, зашевелилась и тут же сжалась в комок. Дал ей знак лежать тихо.

Быстро смеркалось. Я надеялся, что приближение волков услышу заранее: в такой тихий вечер его выдаст даже слабый шорох травы. В ельнике кто-то побеспокоил ворону, и она, с шумом снявшись, ошалело закаркала. На ее беспокойство откликнулись две сороки, и все опять затихло. Заря совсем угасла, по траве расползлась мгла, скрыв очертания местности. Я уже подумывал, что волки не придут. Чуть приподняв ружье, взглянул поверх стволов и не увидел не только мушки, но и планки: стрелять было почти невозможно, да и зверя на таком фоне не увидишь. Хотел уже уходить, но что-то удержало. Чтобы согреться, немного подвигал плечами и решил постоять еще минут пять или десять. И тут же услышал слабый шорох. Напрягая зрение и слух, забыв о холоде, как это всегда бывает в такие мгновения, я слегка тряхнул правой рукой, сбросил рукавицу и взял ружье наизготовку. Замер. Шорохи заполнили ночную тишину. Они усиливались и как бы обтекали меня. Дисциплинированная лайка лежала спокойно, но навострив уши. Она уже знала, что все значит. Без всякого сомнения, это шли волки, и не друг за дружкой, как обычно, а вразброд. Значит, не подозревали об опасности. Отдаленность от населенных пунктов и сам лес прибавляли им уверенности. Лишь иногда они делали остановки. Чувствовалось, что звери уже близко, в пределах верного выстрела, но зафиксировать хотя бы одного мне пока не удавалось. Не теряя хладнокровия и выдержки, я ждал подходящего момента.

Но вот на светлом фоне травы проплыла серая тень. И еще одна. Напрягая зрение до предела, я выстрелил. Полыхнуло искристое пламя, выстрел разорвал тишину ночи, эхом ударил по морозному воздуху. Пытаясь по шуму удирающих зверей установить место нахождения цели для второго выстрела, я нажал на спусковой крючок. Когда эхо погасло, услышал шум быстро скачущих по высокой траве волков. Вскоре паническое бегство зверей смолкло. Перезарядив ружье и успокоив собаку, не спуская ее со сворки, я отправился через лес к дому. Все равно результаты выстрелов можно узнать только завтра, в светлое время.

Пробравшись сквозь ельник, мы с Марфой вышли на полузаросшую дорогу. Здесь я отпустил собаку, не боясь, что она начнет преследовать подраненного зверя, — в ночи это особенно опасно. Мы пошли быстрее и совсем согрелись. Дома за чаем я рассказал своим домочадцам про охоту на волков.

Спал беспокойно. Снились серые тени в ночи, которые то появлялись, то исчезали. Я целился в них, но ружье, как это бывает во сне, не стреляло. И так до утра. Когда совсем рассвело, мы с Марфой были уже на речке и с надеждой искали следы бегства волков. Нашли. Звери на махах проскочили по льду вчетвером. Я прошел дальше около полукилометра, но пятого следа так и не увидел. Это обнадеживало. Значит, один все же был убит. Или ранен.

На месте нашей вечерней охоты я все осмотрел, но ни убитого зверя, ни крови не обнаружил. Опустив носовой платок в лунку ручья и нацепив его на палку, я быстро, пока ткань не схватило морозом, поводил им по траве и к радости обнаружил на нем прилипшие шерстинки. Значит, попадание было. Теперь нужно искать трофей.

Пустил собаку в заросли, а сам по ходу убегающих волков стал обследовать участок за участком. Но за Марфой следил. Лайка пробиралась по травянистым зарослям чуть справа и впереди меня метрах в пятидесяти. Вдруг она остановилась, некоторое время постояла, а затем, пройдя по кругу, вернулась в ту же точку, что-то обнюхивая. Я окликнул ее.
— Ну что, Марфуша, нашла? Ну, говори, нашла серого?

Собака, мелко дрожа хвостом, подошла, поласкалась и направилась в ту сторону, откуда я ее отозвал. Я последовал за ней. Марфа остановилась, а я увидел лежащего в траве волка.
Поблагодарив собаку за помощь, я приподнял зверя за ногу. Он уже замерз. С большим трудом я дотащил его до леса и у костра начал отогревать — только после этого можно было снять шкуру.
Интересно, почему погиб лось? Видимо, он получил травму на льду, когда переходил мелиоративную канаву, ведь лед, осев, приобрел корытообразную форму. Зверь долго пытался выбраться на берег, ему это почти удалось, но сказалась травма, а подоспевшие волки его прикончили. В такие ситуации попадали и кабаны. Видел я это не раз.