Впрочем, неважно, где мы встречали первую и все последующие зорьки: среди Карельских гряд, в Вятских, Костромских, Псковских, Тверских или в любых других лесах или перелесках, на зарастающих вырубках, в полевых закрайках или березовых колках – неважно! Десятки и, наверное, даже сотни тысяч родственных душ – кто-то с компанией, а кто-то в одиночку (и никак иначе!) – будут с нетерпением ждать в своих любимых местах одно и то же: далекое, нарастающее, троекратно повторяемое «хор-хор-хрр»…
Ну что особенного в этом звуке?! И что особенного в небольшом буровато-сероватом куличке, то порхающем, подобно бабочке, над самой головой, то стремительно проносящимся на ветру над макушками высоких деревьев? И размером-то он меньше чирка или вяхиря. Но разве с чем-нибудь сравнишь ожидание тянущего невзрачного куличка? И разве с чем-нибудь сравнишь то волнение, которое охватывает охотника в тот момент, когда над окутанным легким сумраком лесом разносится магическое и завораживающее хорканье тянущего вальдшнепа? Отсюда и азарт, отсюда и промахи.
Казалось бы, все известно заранее, все повторяется вновь и вновь, но это повторение и есть жизнь. Ведь с каким порой нетерпением после промелькнувшего лета во время ненастий осеннего межсезонья мы ждем зиму. Ждем белую тропу, первый лед. Но в конце долгой зимы с еще большим нетерпением мы ждем весну – апрель. И мечтаем. Мечтаем о первых щелчках или первом робком «чуфыш» на глухарином или тетеревином току. Ждем страстную осадку подсадной и начавшего описывать круги жвякающего нарядного жениха. Ждем гусей в полях и на моховых болотах. Словом, ждем свой праздник и надеемся на охотничью удачу, но что окажется в результате – триумф или фиаско, – это решит судьба.
Но как бы мы ни любили встречать рассветы, тяга, описанная чуть ли не всеми русскими классиками, всегда найдет свое особое место в нашей терпеливой душе. Ведь никакими вновь принятыми законами или правилами нельзя отменить прилет птиц весной в родные места!
Как невозможно отменить вечернюю тягу лесных куликов на просторах нашей Родины, так невозможно отменить и нашу тягу к весенним полям, лесам, рекам и озерам, потому что она у нас в крови. Я знавал «древних» стариков-охотников, которые в силу возраста уже оставили охоту, но все равно один раз за весенний сезон находили в себе силы взять ружье и дойти до мест тяги. По вальдшнепам они не стреляли. Они смотрели и слушали весну. И, наверное, доказывали (прежде всего самим себе), что они еще ничего, что еще могут держать ружье, а значит, еще чего-то стоят и, коль еще охотники, стало быть, защитники-воины. Это давало им жизненные силы и надежду дожить до новой весны…
Вряд ли забудет охотник, как впервые в жизни услышал вальдшнепа, попав на тягу с отцом, дедом, дядькой, егерем или товарищем. Не забудет, как падал первый, самостоятельно добытый им кулик, с каким трепетом, как осторожно он брал его в руки, подрагивающие от волнения. Бывает, что охотник дремлет в человеке долгие годы. Сначала его стремительно берут в оборот, учеба, армия, работа, семья, дача, заботы… Но потом, случайно попав на охоту с друзьями или знакомыми, он вдруг понимает, что «чувствует» природу и охоту. И с этого начинается его погружение в благородную страсть, так появляется непреодолимая тяга к охотничьим путешествиям и приключениям.
Каждая новая тяга сулит новые встречи с весной, лесом и его обитателями. Нередко на тяге увидишь гоняющихся друг за другом зайцев, проходящего где-то в стороне лося, услышишь чуфыкающего в темноте тетерева. Мне доводилось наблюдать на тяге куниц, которые, не замечая неподвижно стоящего человека, резвились неподалеку. Пару раз ко мне приближались метров на десять-пятнадцать проходящие мимо стада кабанов. Внезапно уловив посторонний запах, они комично замирали, принимали причудливые позы, навостряли уши, а потом смешно, как танки, крутились на месте, ища опасность подслеповатыми глазами. А недавно на тяге в глухих и безлюдных местах после моих дуплетов вдруг «затрещали» кусты и валежник. Так свое неудовольствие производимым шумом выразил хозяин окрестностей – медведь. В сгущающейся темноте его не было видно, но, смею вас заверить, ощущения были очень даже острые! Бояться, конечно, было нечего: это была просто демонстрация того, кто «настоящий» хозяин этих мест.
У каждого своя весна, своя охота и своя любовь в этой охоте. Как ни крути, а охотничий календарь у каждого свой. Но те, кто идет весной за глухарем, как за мясом, меня не поймут, потому что вальдшнеп намного меньше глухаря. Я никогда не упрекну этих охотников, тем более что они этими глухарями кормят семью. Не упрекну, если они в далекой глубинке поведут приезжих охотников по пятьсот рублей за голову на «свои» тока, потому что им нужно детей лечить, одевать и учить. В нашей нынешней, очень мягко говоря, социально безответственной действительности один Бог судья. Я их, конечно, не упрекну, но попрошу. Не выбивайте всех глухарей под ноль, не выметайте их метлой из леса – оставьте детям и внукам.
А «новым охотникам» хочу дать добрый совет: сходите на вечерку сами, возьмите с собой детей. Дайте послушать таинственного лесного кулика, покажите им его и, если у них возникнет желание выстрелить, не откажите им в этом. Возможно, именно в этот вечер в детях пробудится любовь к природе, зародится подлинная охотничья страсть, а не любовь к стрельбе по живым мишеням...
После длинного, начинающегося, как правило, часа в два-три ночи тяжелого, но счастливого весеннего охотничьего дня, перед падением на койку, всегда приятно принять с устатку «наркомовскую» сотку. При звонкой встрече дружеских кружек повсеместно произносятся у нас одни и те же слова:
– За охоту!
– За нашу охоту!
– За тягу!
Комментарии (0)