В незнанном краю лебедей

Зорька не удалась. Я успел взять двух чирков и одного огаря, когда погода стала портиться. Накрапывал мелкий дождь.

Вода, гривы тростников, небо в рыхлых руинах туч, неоглядная степь были серенькими и, казалось, давили на плечи, навевали печаль о быстро промелькнувшем лете, о друзьях, раскиданных «ветром перемен» по всему свету.

Я шел по размытой колее в сторону станции к загородной электричке. Мой спаниель Джой трусил впереди. Челночно заворачивал в пожухлые травы и бурьян, иногда останавливался, принимал стойку.

Одна такая стойка меня явно насторожила. Я подошел поближе. В колючих кустах что-то белело, напоминая наметенный сугроб. Но откуда здесь снег?

Я раздвинул стволом ружья кусты и увидел птицу. Прижавшись к земле, она вытянула в мою сторону длинную шею и грозно зашипела. Лебедь! Как он сюда попал?! Я знал, что на Судачьем озере водится несколько пар этих красивых птиц. Здесь они по весне гнездятся, а с первыми заморозками улетают. Иногда остаются зимовать, если зима обещает быть теплой… И как это чувствуют птицы?

Я вспомнил, как в отрочестве на Балхаше егерь дядя Митя, наблюдая за этими дивными птицами, говорил: «Лебедь в воде моется — к ненастью. Если лебеди раскричались в жаркий полдень — жди завтра дождя. Поздней осенью лебедь летит — к снегу, а «двоюродный его брат» гусь — к дождю, но это ранней весной».

Что интересно, все приметы почти на сто процентов сбывались. Сам проверял. Барометр у них внутри, что ли?

Все же, почему этот лебедь оказался в кустах? Я попробовал протянуть к нему свою руку. В ту же минуту я почувствовал мощный удар клюва, который показался мне сродни удару тока. Тыльная сторона ладони стала на глазах превращаться в ежевичную метку — синяк.

«Ух ты!» — застонал я от боли.

А что поделать? Не суйся без надобности, куда тебя не просят.

Во время удара клювом я заметил на левом крыле лебедя большое розовое пятно, ссохшуюся кровь. Видимо, браконьер тяжело ранил эту птицу.

Джой юлой вертелся возле моих ног и все время порывался отыскать лазейку, чтобы схватить покалеченную птицу. Но я с трудом оттащил его в сторону. Без меня бы эта «охота» любимому псу могла стоить жизни… Всю дорогу до станции я думал о раненом лебеде. О том, сколько посвящено ему стихов, сказок, картин, скульптур, музыкальных произведений…

Не зря, видимо, люди, строя жилища на берегу безымянной реки или озера, любовно называли свои поселения именем этой легендарной птицы, давали фамилии своему роду. Даже гербы городов украшали ею. Сколько по России-матушке раскидано всяких деревень и сел, названных в честь этой птицы: Лебединка, Лебедянь, Лебяжье… И очень жаль, что они с каждым годом сиротеют. Окна зияют черными дырами, а огороды зарастают сурепкой, осотом, борщевиком… Молодежь подается в города или спивается от невостребованности, а старики остаются доживать свой век.

Лебедей, как и деревень, становится все меньше и меньше. Там, где они гнездятся, травят воды, вырубают леса. Места извечного обитания становятся непригодными для жизни. А лебедь — птица нежная, любит чистоту, покой.

В замечательном рассказе Тэффи «Ваня Щеголек» умирающий герой, молоденький солдат, в полубреду рассказывает сестре-сиделке: «А видала ты, сестрица, как лебеди пьют? Дикие лебеди! У нас в Сибири их много. Не видала? Нужно с подветру тихо подойти, камыши не рушить — ти-хо. Он ведь не человек, он гордый, близко не подпустит. Тихонько смотри. А он грудью на воду ляжет, а той воды, что все видят да все знают, пить не станет. Он ударит клювом вправо, влево, размечет брызгами, разобьет гладь — гей! — да в самую в сердцевину. В нетронутую, в невиданную, в незнанную голову окунет. А ты смотри, не дыхни. Он — не человек, он гордый, он не подпустит. Ты не видала? Я видал».

Нет, я тоже не видел так близко лебедя в его родной обители, родной стихии, как Ваня Щеголек. Зато сегодня мне повстречался подранок и напомнил того самого солдата, умирающего на грязной простыне. Но как помочь бедной птице, попавшей в беду, я не знал.

И дома мне не давал покоя раненый лебедь. Я все время думал о нем. Может, мне надо было вытащить его из зарослей, взять с собой, подлечить, а потом отпустить обратно или сдать в зоопарк? Но смог бы я один справиться с сильной и волевой птицей? Она очень агрессивна, когда посягают на ее свободу. Это я ощутил по удару клюва в руку. До сих пор саднит синяк, ноет.

И тут мне вспомнилась другая история, тоже связанная с лебедем.

В то лето я проводил школьные каникулы на Балхаше у дяди Мити. Он работал егерем. Дяде Мите часто приходилось сталкиваться с неистребимым племенем браконьеров и с неблаговидными последствиями их «деяний».

На одном из островов молодой охотник по неосторожности убил лебедя. В тумане принял его за гуся. Лебедь упал в дальние крепи. Английский сеттер Бегун кинулся за дичью. Собака долго не возвращалась. Охотник забеспокоился. Стал звать Бегуна. Потом отправился на его поиски. Полдня плутал по тростникам. Наконец, вышел на крохотную поляну и… застыл на месте. Впереди сверкнуло что-то белое — лебедь, а рядом с ним — любимец Бегун. Оба были мертвы. Видимо, раненый лебедь сумел-таки забить собаку.

Пришлось их тут же закопать в торфяной жиже, чтобы не слопали вездесущие хищники. Об этом охотник рассказал дяде Мите сам, спустя некоторое время. Вроде как душу облегчил. Так велико было его горе.

Да-а, права была моя бабушка, когда наказывала мне в детстве, что убить лебедя — большой грех. Эти слова я помню до сих пор.

Все-таки в следующую субботу я снова не усидел в четырех стенах. Тем более погодка в этот день выдалась солнечная, сухая. Самая что ни на есть утиная. Поехал с приятелями-охотниками на излюбленное Судачье озеро. Была в этой поездке и другая цель: найти раненого лебедя и привезти его с собой.

Знакомое место с колючим кустарником я отыскал сразу. Но еще издалека меня посетило недоброе предчувствие. И солнце сияло в небе, и утки косяками летели на жировку к уже убранному пшеничному полю, на стерне которого еще оставались зерна, и охота сулила удачу, а вот, поди ж ты, свербит что-то сердце, свербит…

Так и есть, предчувствие не обмануло.
Кусты обильно были облеплены пушистым пухом. И холодком повеяло от него, как от первого снега. Лебедя нигде не было. Ясное дело, это постарались рыжие разбойники — шакалы. Они целыми стаями разгуливают по степи. Ночью от их воплей, похожих на детский плач, стынет кровь в жилах.

Мои спутники с каким-то подозрением стали окликать меня. Я нехотя стал догонять их.

Вечерняя зорька, как по картам, выпала счастливой. Приятели взяли по нескольку крупных крякашей. Только мне почему-то не везло в этот раз. Дробовая дорожка все время ускользала куда-то в сторону. Никак не хотела повиноваться мне. А на удивленные возгласы компаньонов: «Что это с тобой сегодня?» я только отмахивался рукой: «Ничего, бывает…»