Поэтому организаторы экспедиций стремились их привлечь в свои команды.
Руководители норвежских экспедиций искали прежде всего опытных шкиперов и рыбаков, которые плавали в Арктику и были, можно сказать, первыми полярными исследователями этой страны. Об их достижениях хорошо знали во всем мире, их услугами успешно пользовались шведские ученые. Каждая норвежская экспедиция XIX–XX вв., как правило, имела в своем составе двух-трех моряков из Тромсё или Хаммерфеста — самых северных городов страны, находящихся за полярным кругом.
Однако большую часть команды и Амундсена, и Нансена составляли выходцы из южной Норвегии, из провинции Телемарк — колыбели норвежского лыжного спорта. Так, Ялмар Йохансен, установивший вместе с Нансеном рекорд по достижению самой высокой северной широты, и Олав Бьялаанд, участник экспедиции к Южному полюсу, были отличными лыжниками и считались национальной гордостью Норвегии.
Русские же экспедиции в качестве членов команды традиционно нанимали поморов. Они легче переносили тяжелые условия полярной экспедиции — полярную ночь и сильный мороз, чем жители южных областей России, хорошо были знакомы с состоянием льда и условиями плавания в северных морях, а также могли служить в качестве айс-пилотов.
Число поморов в экспедиции зависело от того, где она снаряжалась. Русская полярная экспедиция 1900–1902 гг., например, снаряжалась в Петербурге. Чтобы найти нужных людей, необходимо было ехать в Архангельск или Мезень. Начальник экспедиции барон Толль не мог сделать это сам, и команду набрали из числа нижних чинов военно-морского флота, усилили ее двумя поморами. Экспедиции, которые снаряжались в Архангельске, имели больше возможностей нанять местных жителей. Владимир Русанов фрахтовал поморские промысловые суда вместе с командой для экспедиций на Новую Землю в 1910–1911 гг. и нанимал поморов в качестве матросов для экспедиции на Шпицберген в 1912-м. Он писал: «…очень важно возможно скорее нанять команду из архангельских поморов, привычных к льдам и к парусным судам. Если не удастся теперь же взять лучших матросов-промышленников, то все они уйдут на весенний промысел, и тогда экспедиции грозит риск остаться без хороших и опытных моряков».
Участие в экспедициях случайных людей приносило только вред. Известно, что неудачные экспедиции Брусилова и Седова (1912–1914) снаряжались наспех, буквально перед самым отправлением.
Кроме поморов, русские исследователи нанимали представителей коренных народов Севера в качестве проводников и каюров. Барон Толль, например, привлекал якутов, ламутов, тунгусов. У Русанова во время экспедиций на Новую Землю были проводники-ненцы из семьи Вылка. За свою работу проводники получали от 200 до 300 рублей в год.
Нансен и Амундсен считали, что необходимо перенимать опыт коренных народов Севера, в частности эскимосов, и успешно позаимствовали у них способ передвижения на каяках и управление собачьими упряжками. Сами же эскимосы не были участниками их экспедиций. В воспоминаниях норвежских полярников слышится некоторое высокомерие по отношению к коренным жителям Севера: с одной стороны их считали недостаточно разумными, а с другой — просто опасались. Русские полярники, напротив, устанавливали с «инородцами» личные контакты и дружеские связи. Ненцы, якуты, ламуты, тунгусы, эвены, эвенки и чукчи были русскими подданными, чаще всего крещеными, с русскими именами и говорили по-русски. Некоторые имели собственные промыслы и даже помогали материально.
Помощь и знания аборигенов значительно облегчали жизнь ученым, не привыкшим к суровым условиям севера. Владимир Русанов, вспоминал: «Сильная усталость и бессонная ночь взяли свое, и я заснул на камнях в мокрой одежде прежде, чем была поставлена палатка и готов чай. Самоеды, набрав сухих, давно выброшенных в море дров, развели костер и разбудили меня, когда закипел чайник и сварился суп из пингвинов (новоземельских кайр. — Авт.). Как вкусен показался нам этот слегка отдающий рыбой суп и горячий ароматный чай!»
В той же экспедиции Русанова ученые взяли у местных промышленников сведения о ходе гольца и вылове трески и мойвы. Изменения в улове навели их на мысль о связи этих явлений с колебаниями температуры воды, и позднее это направление получило развитие в ряде научных исследований. Экспедиции А. Бунге и барона Толля на Новосибирские острова (1885–1886 и 1893) в частности ставили своей задачей изучение останков ископаемых животных, найденных местными промышленниками. По ходатайству барона Толля его помощники и проводники Джергели и Омунджа за участие в этих походах были награждены по представлению Академии наук почетными медалями. О Земле Санникова, изучение которой ставила своей целью Русская полярная экспедиция 1900–1902 гг., также впервые сообщил промышленник Яков Санников. Старый Джергели знал Санникова, более того, сам неоднократно бывал на острове Фаддеевском и Ляховских островах. Он поддержал барона Толля в его догадках по поводу земли на северо-северо-западе от острова Фаддеевский: на протяжении 20 км в том направлении встречались оленьи следы, и, по мнению Джергели, это означало, что там находится земля, так как олень знает, куда идти.
Одни из «инородцев» служили в экспедициях переводчиками, другие привозили почту и продовольствие, третьи сопровождали ученых в санных поездках в качестве проводников, каюров и просто знающих людей, у которых можно перенять опыт. Так эвены, чтобы сэкономить дорогостоящие патроны, использовали их только для охоты на оленей и старались одним выстрелом застрелить сразу двух животных, стоящих друг за другом. Для этого нужно было согнать их в тесную кучу, а не бегать за каждым по отдельности. Гусей они били дубинками, а гагар, гаг и лебедей добывали стрелой. Длина лука соответствовала размаху рук стрелка. Наконечник стрелы делали из оленьего рога и придавали ему необходимую форму — либо коническую, либо в виде вилки. Такой лук считался в экспедиции ценным подарком.
Многое позаимствовали ученые-полярники у коренных народов Севера и в отношении снаряжения. Например, барон Толль предпочел английским и датским палаткам эвенский чум, в котором, благодаря отверстию вверху, можно развести огонь. Кроме того, он прочно стоял на любой почве, в то время как английская или датская палатка выдерживала порывы ветра только в том случае, если колья были крепко забиты в землю, а это трудно сделать на льду или на промерзшей почве. Хорошо зарекомендовали себя и спальные мешки, сшитые на манер эвенских меховых одеял. Когда приходилось долго ехать на санях без движения, в дополнение к спортивной одежде европейского образца всегда использовались ненецкий совик и пимы.
Члены команды северных экспедиций с удовольствием слушали рассказы местных жителей, народные легенды и сказания, участвовали в национальных праздниках. А вот обычаи и верования охотников-аборигенов часто становились причиной беспокойства. Но об этом в другой раз.
Комментарии (0)