У самовара я с моим ружьем

Охотничьи журналы в России «начинались» с Пермитина. Среди поклонников творчества писателя Ефима Пермитина немало тех, кто страстно влюблен в охоту. Ведь именно ее писатель воспевал в своих произведениях. Охоте и охотникам посвящены и ранние рассказы Пермитина, и его повести, и роман «Жизнь Алексея Рокотова».

«Жизнь Алексея Рокотова». В образе главного героя усть-каменогорцы легко узнают Е.Н.Пермитина, в образах других героев – реальных людей, которые жили в Усть-Каменогорске, Москве, Новосибирске, на Рудном Алтае. Перу Пермитина принадлежит сборник повестей и рассказов «Охотничье сердце», «Три поколения», «Страсть». В 1978–80 гг. вышло собрание сочинений Е.Н.Пермитина.

В 1923 году Ефим Николаевич в Усть-Каменогорске основал журнал для охотников – «Охотник Алтая». Дело это было совершенно новое. Первый его номер вышел на желтой оберточной бумаге с нарисованным от руки заглавием и тиражом всего 200 экземпляров. Издатель – Усть-Каменогорский уездный охотсоюз – выменял бумагу в местном кооперативе на пшеницу. В том же выпуске Пермитин поместил и свой первый рассказ «Памяти поэта-охотника».

Через два года издание «переедет» в Новосибирск и выйдет в свет под новым названием – «Охотник и пушник Сибири». Позже Ефим Николаевич также станет и одним из организаторов альманаха «Охотничьи просторы» и журнала «Охота и охотничье хозяйство».

На родине писателя в Усть-Каменогорске и в Новосибирске после его смерти в память о нем будут названы улицы.

О Ефиме Николаевиче мы беседуем с его сыном – Юрием Пермитиным – ученым-ихтиологом и таким же страстным охотником, как и его отец.

– В своей жизни, наверное, я сделал два самых важных дела, – говорит Юрий Ефимович. – Во-первых, издал воспоминания об отце, его неизвестные произведения и выпустил его собрание сочинений, а во-вторых, будучи с экспедицией Академии наук в Антарктике, описал новый вид рыб. И уже более полувека в антарктических морях плавает не безымянная рыба, а погонофрина пермитини.

– Вспомните, а отец рассказывал, как он стал охотником?

– Родом он из Сибири и, как все сибиряки, начал охотиться чуть ли не с пеленок. В 12 лет старшие братья дали ему ружье в руки, и с тех пор отец больше всего на свете мечтал обзавестись собственным. Чтобы его купить, он пошел работать на конфетную фабрику Ананьева. И с первой же получки в дом купил самовар, а себе, конечно же, ружье. Когда в 1938 году его по доносу арестовали и сослали в глухое казахское село на берегу Иртыша, он не умер с голоду только благодаря охоте.

В этом селе вместе с отцом я прожил около двух лет. Там научился стрелять, там же отец купил мне одноствольное ружьишко 20-го калибра. На охоте он давал мне пяток патронов и говорил: «Если не принесешь двух уток, завтра выдам четыре». Патроны же были жутким дефицитом! Дробь мы отливали сами: плавили свинец, затем наливали его в черпак с дырками, через эти дырки свинец выползал в жидкое тесто. А порох и пистоны отцу выдавали, когда он сдавал пушнину. Так что охота в те годы была для нас вопросом жизни. Добыл – поел.

Там же, в ссылке, отец начал писать повесть «Друзья» и первую часть романа «Жизнь Алексея Рокотова».

– Свои первые охотничьи трофеи помните?

– А как же! Это были утки и гуси. Кроме того, мы охотились на лисиц-корсаков и волков.

– Какие охотничьи трофеи для вас дороже всего?

– Пожалуй, шкура огромного медведя, за которую я чуть было не поплатился жизнью. В Новгородской области зимой на вездеходе мы подъехали к берлоге и подняли медведя. Один из наших охотников его ранил. А взбесившийся медведь побежал на меня и моего напарника. Две мои собаки вцепились в зверя и задержали его буквально в 15-20 метрах от нас. Напарник стрелял дважды: первый раз промахнулся, а вторым выстрелом убил мою любимую собаку. Представляете?! Но вторая лайка все же удержала медведя. Пришлось стрелять практически в упор. Шкура этого зверюги теперь хранится у моей дочери.

А вообще-то я поохотился и на Фолклендах, и в Эфиопии, и в Новой Зеландии, и в Австралии, и у нас на Каспии, и в Туве. Я же как ихтиолог побывал во многих экспедициях, да и друзья отца всегда приглашали в свои края поохотиться.

– Говорят, у вас были фантастические лайки.

– Да уж, за их щенками к нам в Москву даже из Сибири приезжали. Я лаек завел, когда стал охотиться на медведя и кабана. Мои собаки кабана держали так, что его можно было спокойно резать. С ними же я охотился на соболя, стрелял белок. А соболь – очень осторожный зверь, не всякая лайка его выследит.

– За что вы цените охоту – за трофеи или острые ощущения, которые она дарит?

– Мы, сибиряки, особое племя и не мыслим жизнь без романтики, тайги и охоты. Из моих почти 80 лет охоте я отдал более полувека. У отца охотничий стаж был не меньше. Поймите: охота, как игра с судьбой в прятки, когда на карту порой поставлена жизнь. Потому-то меня, медом не корми, тянуло ходить на медведя и кабана. Дух захватывало так, что слышал стук сердца. В общем, есть что вспомнить.