А махнем-ка, Саша, ко мне в деревню, на речку, – неожиданно позвонил в один из вечеров Сергей – товарищ по рыбацкому «несчастью». (Так он себя назвал в подаренной мне своей книге). Неожиданным это предложение было потому, что пропал было человек, ушел в работу безраздельно. И не ездили мы с ним в вышеуказанное рыбацкое «несчастье» с самого еще крепкого заматеревшего льда, по которому тогда лихо свистели машины в радужных шлейфах снежной крошки.
Речка Ярань, что в Кировской области находится, по словам Сергея, еще чиста, безлюдна и богата голавлем. Это, конечно, привлекало меня в первую очередь. Отказываться было грешно. Итак – вперед.
На белой «пятерке» Сергея спешим в сторону Яранска – городка небольшого, но относительно старинного. Ему 420 лет.
Тянется лента шоссе, струящаяся маревом, пролетают по сторонам деревеньки с марийскими и русскими названиями, многозначительными и веселыми: Клюкино, Зубари, Каракша, Воробьи, Щеглы. Проехали и Яранск, названный так то ли от марийского «яра», то ли языческий Ярило в название вплелся. То ли поселение стояло на яру. Дальше – путь на пасеку, где живут Серегины друзья.
Последние километры грунтовки полностью соответствовали давней славе кировских дорог, в смысле – направлений… Серега лихо летел то между колеи, то по целине вдоль дороги, в смысле – направления…
– Не быстро? – спрашиваю.
– Привык уже, – ответствовал Сергей, дымя сигаретой.
Закурил и я, глядя в глубокую колею, проносящуюся рядом. Здесь бы сподручнее на восьмиосном тягаче прокатиться...
На пасеке нас встретили друзья Сергея: мед, уха (почему-то из лосося) и пчелы… Не успел я поинтересоваться, мол, в Ярани и лососи водятся (?), как Сергей почему-то подпрыгнул и исполнил танец камлающего шамана. Он бил себя по голове и чесал затылок. В ответ из волос угрожающе рычали. Едва я растянул рот в ехидной улыбке, как в левую руку воткнули колючку с ядом «кураре». По крайней мере, мне так показалось… В общем-то компания за столом подобралась теплая, не считая пчел: пасечник Рудый Панько, он же бородатый Николай, которого почему-то звали дядя Коля, хотя ему и за тридцать-то, наверное, не перевалило; Владимир Ильич также был за столом, но на «мечтателя» из Симбирска он не походил; хрустели привезенными мною карпами парнишки Артем и Руслан (плохая, конечно, примета: с рыбой – на рыбалку). Особенно сочно облизывал карпиков Артем. Он не по возрасту был нордически рассудителен, любознателен, совершал какие-то удивительные вояжи на Камское устье (порыбачить…), восходил к сияющим вершинам гор. Словом – философ и экстремал… И от сознания, что не все пацаны – «гопники», теплело где-то в животе.
Ярань оказалась неширока, но чиста и крута в берегах, где шумел на ветру свисающий ивняк. На перекатах звенело течение и гнулись-качались водоросли в бликах дробящегося солнца. В черных бокалдах, как здесь зовут ямы, вода ходила ленивыми кругами, а в дождевую хмарь – угрюмо и тяжело. Река в этих местах капризно извилиста и окружена лугами, над которыми высокомерно парят ястребы-тетеревятники. Рыболовы здесь бывают не так часто. По крайней мере, нам встретился за два дня один лишь рыбачок с телескопической удочкой и сеткой за спиной с килограммом-другим рыбы.
– На что ловили? – интересуюсь.
– На пшеницу, – смущается рыболов. – Да я так – побаловаться.
Ему, наверное, неловко, что с телескопическим прутиком застали. Мол, негоже деревенскому мужику дурью городских снобов маяться. Вот жахнуть в бокалдине фугаской – самое дело для местного кормильца-добытчика без работы. Все так: и выселков-деревенек окрест полно пустует, полуразвалившихся, с костяками, и каменных домов старинной кладки; и колхоз тутошний едва дышит за счет упорства председателя; и работы у местных мужиков нет… Но вот встретился мне этот рыболов с удочкой и килограммом некрупной сороги – захотелось слезу смахнуть и послушать еще одну из песен про Ахтубу, про то, как в Америке лососей обратно в воду отпускают после поимки…
Между тем небо над Яранью затуманилось, надулось пухлыми тучами, блещущими вспышками молний, и наконец прослезилось долгим заунывным дождем. Этот моросяк шумел по колкой стерне и наводил тоску. Поставили палатку и задумались. Погода вроде бы не «летная». Но делать нечего: надо хоть снасти намочить. Сергей пошел куда-то по своим ямам-бокалдам, а я, собрав ультра-лайт, сел в лодку и начал хлестать темную воду белой нулевой «мухой» – «Аглией», подбрасывая ее под кусты и по кромке травы. По словам рассудительного Артема, знавшего реку, именно на белую «вертушку» и брали здесь голавли до двух кило. Мол, силикон и прочие изыски у местной рыбы не в почете. Но все равно проверяю весь свой не очень богатый арсенал. Но то ли погода не по рыбе, то ли река еще не приняла меня, торопливого новичка в этих местах, но приманки лишь уныло мерцали в воде, шипящей от мороси. Рыболовы всегда склонны обвинять в своих неудачах именно погоду, фазы луны, давление, ветер, сглаз лукавой ведьмы, чей-то ночной грех перед рыбалкой, но здесь, наверное, все же виновата была именно погода. По крайней мере, так решил я. Где же вы, знаменитые голавли Ярани?! – вопиет душа… Цепляю напоследок белую «вертушку» четвертого номера, но ее лишь проводил до самого лопушника щур на килограмм. Извернувшись в воде, он лениво ушел в черную бокалду.
– Саня! Простодырина! – кричит с берега Сергей. – На пескаря попробуй! Жерлицы зря что ли брал?!
Простодырина… Это он, наверное, про мои камуфляжные брюки, что расползлись по самое колено. Или с головой что?.. Готовлю легкий «телескоп» и подбрасываю кусочек червяка на крючке под самый берег, на чистую песчаную отмель, где глубины всего сантиметров двадцать. Поплавок не успел приподняться, как его поволокло в сторону. Пескарь брал беспрерывно, причем некоторые из них были чуть ли не с ладонь и сгодились бы на хорошую жареху.
Жерлицы выставил рядом с травой, а наживил, конечно, пескарями. Пока пили с Сергеем чай на бережку, шесть жерлиц из девяти были размотаны, некоторые – до конца, до туго натянутой лески и косо висящей рогульки; некоторые просто вяло болтались и леска ломаной линией уходила куда-нибудь под куст. Хватали некрупные окуни, попадались щуры, но, самое удивительное: из-под топляков, кустов и травы пескаря хватал голавль! Тот самый голавль, за которым я, может быть, только и ехал. Из-за которого я опять оставил дома два жестких спиннинга (для чистоты эксперимента) с испытанными щучьими блеснами, а взял лишь ультра-лайт с леской 0,16 мм и тестом 2-12 гр. И думается, сработал бы этот самый «ультра» в хорошую солнечную погоду, когда голавль двигается поверху или стоит под кустами. Сейчас же, в эту морось, он, кажется, залег под бревнами и выходил лишь лениво на живую рыбку. Так бывает и со щукой, и с окунем, когда оные отплевываются брезгливо от любой обманки и берут лишь на живца.
Дождь моросил, косо падая на луга и темную воду Ярани.
Мы посидели у костра, половили под дождем пескарей и потом, вернувшись к палатке, почему-то стали пить шампанское, завалявшееся в багажнике «пятерки». Странно было пить на рыбалке именно шампанское и особенно дико было, что оно «завалялось»… Так, наверное, могло подуматься.
Вечером выяснилось, что у Сергея в машине, буквально под ногами, «завалялся» и спирт. Горела дрожащая свеча в палатке, по стенам-полотнищам шуршал ленивый дождь, сбиваясь на торопливый перестук, пищал приемник в изголовье и был разговор: о рыбалке, женщинах, о нас-простодыринах. Но главное, о чем все же говорили, так это о темных ямах-бокалдах, где прятался сильный ясноглазый голавль-красное перо…
Утро заползло в палатку знобкой свежестью, пробрало дрожью тело под сырой одеждой и выгнало нас прочь: щепать лучину и, обжигаясь, пить крепкий чай.
– Закон подлости никто не отменял, – мучаюсь обидой. – Как уезжать, так обязательно распогодится.
– Да-а, – тяготится и Серега.
Снимать жерлицы пришлось, нередко обрывая леску. Кто завел снасть за донную колодину: колючий «матрос», щуренок ясноглазый или голавлище яранский? Этого уже не узнать. Но на одной из жерлиц выпутываю из-под травы голавля, чуть более полукилограмма. Э-э, да у него над лобастой башкой сосед болтается на леске – окунь с ладонь, а уж у того в пасти – пескарь на крючке… Говорят, вруны рыболовы отчаянные. Чего только не придумают, но в этом случае свидетель есть – Серега, писатель, предприниматель и рыболов-простодырина яранский. Если что – к нему… Подтвердит и расскажет. Но я и сам никогда не слышал, чтобы голавль окуня хватал в треть своей длины… Да и вообще, в его рационе окунь, что для принца Чарльза – стакан водки и соленый огурец. Единственное объяснение в этом по сути криминальном случае – разборка голавля с окунем из-за пескаря. Вначале оскоромился полосатый, заглатывая пескаря. Видя это, завистливый голавль ткнул того башкой, выбил вверх по леске и сам зацепился за двойник. Мудреная схема, понимаю, ну а как еще?..
На обратном пути сели мы на «пятерке» в сырую после дождя ямку. Пришлось идти на пасеку за подмогой. А там дядя Коля-пасечник с Артемом и Владимиром Ильичом из-под пчел мед выгоняли, и посему те барражировали по окрестности злые, как с похмелья.
Машину вытолкали, попрощались с пасечником дядей Колей, Владимиром Ильичом, Артемом.., пчелами, которые опять норовили садануть Серегу, и он спрятался в машине. Целились и в меня, но дядя Коля накинул на мою голову мешок из рединки, пока суть да дело, а потом выдал на дорожку медовухи – на пробу…
Обратно нас километра четыре тащил трактор. Отмывались от грязи у дома упомянутого уже в начале Руслана, где также были угощены рюмочкой-другой спирта и тоже почему-то – красной рыбой с деревенским маслом. Но теперь-то я уже твердо знал, что в Ярани лосось не водится, но зато там водится яркоглазая, в огне плавников, сильная рыба – голавль, смело отбирающая пескаря у окуня.
Комментарии (0)