Изображение Вспомнить будущее
Изображение Вспомнить будущее

Вспомнить будущее

Не имею права оставаться равнодушным — наболело, и давит все происходящее с нами и вокруг нас. Поэтому хочется использовать единственную возможность быть услышанным

Не думаю, что изложенное не найдет откликов ­­— не настолько уж мы равнодушны. Поэтому попытаюсь использовать «РОГ» как посох, как способ опереться. Потому что больше не на что. Других вариантов просто нет. Во всяком случае это единственная газета, которой я верю.

Человек я немолодой, с устоявшимися взглядами, но далеко не чужд нового, прогрессивного. Имею свою точку зрения на происходящее не только в охотничьем хозяйстве, но и вокруг нас, что неразрывно связано друг с другом. Сколько себя помню, нам все время что-то обещали: светлое будущее, перемены к лучшему — мы жили в ожидании перемен. Жили и работали, как одержимые: рожали и растили детей, одевали и обували их, отправляли в пионерлагеря, техникумы и институты, надеясь, что они будут жить лучше и легче нас. У нас была уверенность в завтрашнем дне. И хоть «пуст был карман, да вид неказист», трудовой человек в массе своей был по большому счету счастлив, спокоен и уверен в завтрашнем дне, спокоен за своих детей, за их будущее. А что еще нужно? И поэтому было совершенно не важно, что жили мы почти все в кредит, зато стояли на очереди на получение жилья, и это было реально, кое-кто даже умудрялся покупать кооперативные квартиры. И как бы не оценивались теперь «бурные, продолжительные и переходящие в овации аплодисменты» по поводу выступлений наших генсеков, народ им верил. Ведь учили и лечили нас бесплатно, жилье строилось и было доступным. Те, кто получал жилье, еще больше радовались жизни и с еще большим энтузиазмом трудились на благо Отчизны. И поэтому, отработав ночную смену, мы ездили оказывать безвозмездную шефскую помощь в совхозы; заготавливали сено, убирали картошку, капусту, свеклу и морковку, заготавливали веточный корм скотине на зиму, ремонтировали коровники, сельхозтехнику, сдавали молоко от своих коров государству — кормили город. И снова каждый год брали повышенные соцобязательства по оказанию шефской помощи совхозу, то есть деревне. Такова была политика государства. Где теперь эти деревни? Тогда провозглашалось стирание граней между городом и деревней, а сегодня стерты с лица земли сами деревни.


Параллельно с работой на производстве и оказанием шефской помощи охотники строили кормушки и солонцы, вывозили соль и картошку, заготавливали рябину и веники. И всегда эти мероприятия проходили задорно и весело. Мы ходили голосовать на избирательные участки, и тогда наши голоса никто не покупал. Мы ходили потому, что верили в добродетель, в завтрашний день, в будущее. На торжественных собраниях мы пели — с мурашками по коже — «Союз нерушимый»; под марш «Прощание славянки» мы отправлялись служить Родине и под него же возвращались. А самым дорогим, самым главным и всеобъемлющим достоянием нашего государства и общества, его политической силой и боевым потенциалом был патриотизм.


На каждой улице моего поселка было как минимум футбольное поле, волейбольная и баскетбольная площадки, теннисный стол и флагшток с развевающимся на нем флагом. Ребятня все лето проводила на этих площадках. С вечера и почти до утренней зари там горели костры и звенели гитары. В начале зимы, с наступлением первых морозов, на любой подходящей для этого луже или на водоеме стучали клюшки и звенели коньки — пацаны гоняли шайбу. А когда залили футбольное поле заводского стадиона, превратив его в огромный каток, вечерами он не вмещал всех желающих. И это было воистину здорово.


Многие предприятия выпускали продукцию со знаком качества, и она соответствовала этому знаку, и, для того чтобы рано или поздно получить жилье, достаточно было просто жить и работать достойно. Мы верили государству и обществу. Оно доверяло нам, и поэтому, для того чтобы приобрести ружье, достаточно было скопить немного денег и купить его в «Спорттоварах» или «Хозмаге». Нам не нужно было обивать пороги медицинских и милицейских заведений. И к 90-м годам прошлого столетия охотничье хозяйство нашего государства ежегодно приносило стране на сотни миллионов рублей ценной пушнины, мехового и кожевенного сырья, пернатой дичи и мяса диких животных. Заготконторы принимали даже шкурки кротов, которых мы еще пацанами с радостью ловили и сдавали.


Промысловые угодья переходили от одного поколения к другому. Кое-где в таежных глухих районах эти традиции еще сохраняются — дай Бог им выжить. Но для этого как минимум их надо поддержать, узаконить, закрепив на долгосрочное использование либо за отдельными коллективами, либо за семьями и бригадами охотников. В полной мере отражает ли сегодня это новый Закон об охоте? Складывается впечатление, что составителям сегодняшнего Закона наплевать на то, что потеряло и еще может потерять государство; видимо, им гораздо важнее, что «поимеют» от этого отдельные граждане.


Сегодняшние перемены в нашей жизни — это следствие развала Союза  и нашествия рынка. Вместе с ним появились и «новые русские», которые принесли с собой и новый русский язык: в одночасье появились брэнды и гламуры, престиж и олигархи, банкиры и рэкетиры, диллеры, брокеры, киллеры, порносайты и рейдеры. Чего только не появилось! Зато исчезли очереди и пустые прилавки, и не стало дефицита, а вслед за ним исчезли комитеты ДОСААФ при заводах и «Зарницы», турслеты, стройотряды, и профкому не на что стало приобрести форму для заводской футбольной команды. Но зато появилось изобилие колбасы и мяса сомнительного качества, паленой водки, контрафактных и убивающих лекарств, непонятно чем напичканных овощей и фруктов, детских игрушек, несущих в себе смертельную опасность, СПИД и наркомания. И все это стало приносить баснословные прибыли. Поразительный мы народ! Эту бы изощренность и изобретательность пустить на благие дела — мы бы давно с 63-го места по уровню жизни в мире шли бы «впереди планеты всей».


Пришел рынок, и трудовое участие в охотхозяйствах стало никому не нужным, нужны стали только наши деньги. Пришел рынок, и стали отбирать у нас охотугодья, а теперь хотят отобрать и остальное, и новый Закон позволяет им сделать это. Перемены оказались многим на руку — как людям предприимчивым и расторопным, так и проходимцам всех мастей, приспособленцам, успевшим вовремя сменить обличье. А большинство людей, которые «не перестраивались» лишилось работы. Сменявшие друг друга хозяева предприятий выжали из них все, что можно, и благополучно ушли, набив свои карманы. А людей, оставшихся без зарплаты, судебные приставы теперь выселяют из жилищ за неуплату коммунальных платежей или отключают газ и электроэнергию.


Примерно то же самое грозит нам и в охотничьем хозяйстве. Стало еще более выгодно продавать нефть и газ, землю и лес. Пришел рынок, и лес, который теперь вырубают даже на кладбищах, уходит из страны.
Мне бы сейчас хотелось обратить внимание на то, как относились к лесу, к природе во времена Пушкина и Аксакова, Некрасова и Тургенева, Пришвина и Паустовского. Вот что сказал словами своего героя-лесничего Константин Паустовский в одном из своих рассказов: «… есть точный закон: сколько уничтожено леса, столько же гибнет плодородной почвы, истребление леса приводит к обмелению рек, растут овраги, движутся сыпучие пески, ветром с пылью разносятся огромные пласты плодородной земли, происходит тяжелая порча климата, быстрое падение урожаев и самое страшное — необратимое засоление земли». Еще тогда, в такие далекие от нас времена, у русских поэтов и писателей лес был символом России, Родины. Мне бы хотелось напомнить слова некоторых из них.


Вот что пишет, например, С.Т. Аксаков: «В соединении леса с водой заключается великая цель природы. Леса — хранители вод: деревья закрывают землю от палящих лучей солнца, от иссушительных ветров, в них живут прохлада и сырость, а их тени не дают иссякнуть текучей и стоячей влаге».


Иван Тургенев: «Золотой голосок малиновки звучит невинной болтливой радостью, он идет к запаху ландышей». Он же о сентябрьском утре в лесу: «Все проснулось и молчит. Вы проходите мимо дерева — оно не шелохнется: оно нежится, в такие минуты нельзя стрелять».


Н.А. Некрасов: «Плакала Саша, как лес вырубали… столько тут было кудрявых берез…»


У М.М. Пришвина читаем: «Березы еще совсем не одеты (о весеннем лесе. — В.К.), но так полны сока, что пахнут березовым соком».


Во всем этом просматривается человеческая любовь и трепетное уважение к природе, лесу как «вместилищу высоких нравственных ценностей».


Что мы имеем сегодня или, справедливее сказать, продаем, теряем? Чем пахнут природа и лес у людей, его губящих? Ответ однозначен: наживой, прибылью. Кто может это остановить? У меня нет ответа на этот вопрос. Но я твердо убежден, что если этот процесс не остановить сегодня, то завтра будет уже поздно, и это «завтра» не за горами.


Сегодня в России заброшено 60% сельхозугодий, только в Московской области за последние три года потеряно 90% сельхозугодий. Опомнимся ли мы, наконец, или будем все так же смотреть на экраны телевизоров, почти безучастно взирая на наводнения, ураганы, тайфуны и землетрясения, как если бы нас это не касалось, и так же с завидным упорством будем продолжать рубить лес, качать нефть и газ?


Россия многое пережила и немало испытала. Мне хочется, чтобы мы не повторяли прошлых ошибок и не делали новых, чтобы детям и внукам нашим и их детям и внукам по-прежнему светило и улыбалось солнце, а лес нес прохладу, радовал красотой и величием. Чтоб воздух был чист, а не отравлен, и чтобы из русского языка исчезли слова радиация и онкология. Чтобы потомки наши с радостью смотрели в день завтрашний.
А пока — «что имеем, не храним».

Что еще почитать