Эпизоды последнего льда

Морозистый утренник уже отошел, и мы ехали навстречу яркому дню, разбрызгивая лужи в городских колдобинах

 Из оконца-форточки, высунув голову, высокомерно созерцал Дик – западно-сибирская лайка. Едем мы в Шупшалово – охотбазу, где состоит Василий лесником-егерем.


Гонят нас на Сорочье озеро слухи, что клюет на озере сорога отчаянно и весело. Да и Василий давно приглашал, мол, вот приехал, за день эмалированное ведро с верхом надергал. Заманчиво... Тем более что на Волге cейчас большей частью не фартово, причем на местах знакомых, уловистых прежде.
Приехали далеко за полдень. База крепкая: с двумя баньками, домами для приезжих, «фазендой» начальника, сторожкой лесника-егеря. Рядом с базой струится подо льдом Большая Кокшага, по берегам которой качается на ветру краснотал, бродят кабаны выбитыми до земли тропами, в борах звонно и еще несмело токуют глухари, чиркая по снегу крыльями.
Сорочье озеро встретило северным резким ветром. Почти круглое, оно было  пустынно и ярко залито солнцем. На льду было лишь человек пять рыболовов.
– Плохо ведь, мужики, – щурится Василий. – Не берет  здесь при северном...
Мы с Пашкой другого и не ждали: были уже привычны в последнеее время к торжеству основного закона жизни – Закона Подлости, когда обычно клюет вчера и завтра... Пасмурные оттепели с южным и западным ветрами простояли недели две, когда и брала желанная виновница нашей поездки – скромная российская плотвичка-сорога, становящаяся в последнее время реликтом...
Разбрелись кто-куда. Василий с Пашкой  напали на мелкого  окушка. У меня клюнула сорожка-другая и кивок замер надолго. Полной неожиданностью было то, что в уловах коллег преобладала уклейка. Как-то непривычно видеть ее в наших озерах, большей частью торфяных, с черной болотной водой, в которой редко уживаются карповые, не считая карася и линя.
Ушел к коряжке-отметине напротив камышей и устроился на готовых лунках, где до этого сидел одинокий рыболов из уехавшей  компании. Бурить было тяжело по сырому вязкому льду, да и не имело смысла, поскольку солнце уже налилось нездоровой алостью от ледяного северяка и начало падать за мелкорослый сосняк. Едва опустил на дно белую «личинку», как тут же кивок  вздрогнул и плавно приподнялся, трепеща на ветру. Оп!..На леске зависла упористая тяжесть. В лунке забелело и на льду зашлепала хвостом озерная сорога-красноглазка. Не крупна, с ладошку, но по-живому красива. В чешуе, цвета мельхира ли, старого серебра, блеснуло солнце и тут же погасло. Сорога извернулась и припорошилась сухой снеговой крошкой, наметенной за день настойчивым ветром.
Клевало не часто, но с почти одинаковой периодичностью. До заката успел поймать килограмма полтора этих некрупных, но красивых рыбок.
С утра мы снова на Сорочьем. Несмотря на то, что ветер сменился на западный и чуть притих, клевало хуже, чем накануне вечером. Солнце палило и отражалось от снега, как ни отворачивайся. Время от времени подбрасывали в лунки по щепотке давленного мелкого мотыля. Кивки изредка вздрагивали, выгибались и в лунке с плеском  серебрилась очередная сорога не  крупнее ладони. Жерлицы, выставленные поутру, уныло помахивали  на ветерке настороженными флажками и у самого берегового камыша, где было не менее полутора-двух метров глубины, и на чистине с глубиной в три метра. Ни единого подъема...
Есть неподалеку от Сорочьего и щучьи озера  Лисичкино и Пучиер, где жерлицы без работы бы не остались, но добраться туда можно только на вертолете. Дорогу туда в этом году не гребли.
После обеда терпение лопнуло от монотонного вываживания однокалиберной сорожки. Нет тайны и волнения: кто клюнул?.. Все уже предрешено и на крючке может быть только сорожка с ладонь, редко – такой же окунь... И вдруг вспомнились берега Большой Кокшаги: краснотал, сухо постукивающий на ветру, ястреб-тетеревятник, парящий над закуржавленными инеем соснами, крутые обрывы, где наверняка в коряжистых ямах вода ходит кругом и есть хищник. Толкаю в бок Пашку и излагаю свою идею. Осоловелый  на солнце товарищ, моргает вначале, не понимая, а потом оживляется. Идем к Василию, не совсем веря, что его захватит мысль куда-то опять ехать. Но он легко соглашается, тем более что он-то на работе, а значит, что-то успеет сделать до вечера по хозяйству. Берем с собой живца в канне и едем на базу.


На реке, кажется, еще зима. Слегка морозит и уже по-вечернему синеют берега в тени леса. Э-э, зима-зимой, но ниже по течению, где виднеется островок, русло пересекает вереница темных пятен. Это, несомненно, промоины. У быстрой реки свои законы. Вначале осторожно спускаемся на лед и пробуриваем пару сигнальных лунок... Да, это не Сорочье озеро. Там, пока пробуришь одну лунку, пропотеешь по-банному. Здесь, едва просверлил верхний слой и дошел до второго – три-четыре оборота и бур проваливается.
Жерлицы выставляем рядом с обрывистым берегом. Дальше – струя, где течение поднимает грузы жерлиц. Даже тяжелый отцеп не может опуститься на дно, настолько стремительно течение.
Едва расставили жерлицы, как Пашка уже кричит:
– Саня, подъем!..
– Где?! – не верю.
– Да вон, последняя! За бугром, тебе не видно!
Точно: трепещет флажок на самой последней жерлице, неподалеку от вышеупомянутых промоин. Иду осторожно, не тороплюсь, пусть заглотит хорошенько. А катушка уже свистит, раскручиваясь. Пришлось поторопиться. Но пока подбегал, леска была смотана до конца, и жерлица тряслась, как в испуге. Подсекаю!.. Что-то живое трепыхнулось, ударило по леске и ушло... Вынимаю снасть. Живец на месте и лишь слегка поцарапан. Местный водяной гадит?.. Вскоре еще один флажок поднялся, но все по тому же сценарию.
Потемну уже, уходя на базу, живцов опускаем на дно. Если не повыбивали здесь налима электроудочкой, должен быть он в этой яме-бокалде, где торчат пики коряжин еловых.
Поутру кипятим чай и заправляем термоса. Василий уже на реке: любопытствует по поводу наших жерлиц. Из десяти выставленных жерлиц восемь сработали и алеют гордо вскинутыми флажками. Василий сидит у первой жерлицы и спокойно замечает: «Глухо, мужики, мертвый зацеп...»
И таких «мертвых» зацепов случилось большинство. С этих самых сработавших восьми жерлиц сняли только три средних налима. Причем одного долго выпутывали из коряг. Леску остальных пришлось резать. Ошибка была очевидна: катушки жерлиц были оснащены двенадцатью метрами лески. Для налима – любителя коряг – это много. Достаточно было оставить два-три метра свободного хода и результат был бы другой.
Следующей ночью мы ходим к жерлицам. Снимаем еще шесть налимов. Самого крупного из них, тяжелее килограмма, фотографируем на фоне оседающего снега.
На следующий день солнце на озере палило по-летнему. Снег раскисал на глазах и верхний слой льда падал под ногами. Вместе с этим льдом падало настроение. Нехорошее предчувствие давило где-то под селезенкой...
– Поплывем, Пашка. И жерлицы не снимем. Сейчас с каждым часом лед моет на Кокшаге.
– Нет, толстый еще лед, – уверен товарищ.
Тем не менее, по приезду на базу беру с собой пешню. Предчувствия оправдались, а может быть, просто опыт неоднократного подледного «купальщика» предостерегал, но уже на выходе с берега ноги провалились по колено. Первый слой льда рассыпался, брызнула снеговая каша и ноги нащупали второй слой, но и он оказался уже рыхлым. Перебравшись на более плотный материковый лед, идем к жерлицам. Не ленюсь бить пешней, хотя место хоженое не раз. У предпоследней жерлицы, на самой нашей тропе, где еще накануне бегали, с размаха опускаю пешню, но она, не встретив  сопротивления, проваливается под лед... Еще шаг и купаться бы нам с Пашкой!.. А стремнина здесь похлеще, чем на Волге. Закраина, что образовалась у обрыва день назад, превратилась в бурлящий поток черной воды. Злосчастная жерлица стояла от нее метрах в четырех, и лед в этом месте внешне ничем не отличался от окружающего относительно прочного. Видимо, промыло аккуратно и чисто под еще стоящим бутафорским льдом. Этакая ловушка получилась!.. Жерлицы снимаем не дыша... Еще бы часа два-три и их пришлось бы оставить на воде. Льдом поверхность реки уже не назовешь... Да и нам пора уже домой. До встречи, Кокшага и Сорочье озеро. Это было закрытие сезона...