Это был мой третий год сезонной охоты на северо-востоке Томской области по водоразделу двух неприметных таежных речек. Промышляли пушнину, а зверя и птицу «брали» попутно, только для котла. Неприятности начались буквально со второго дня пребывания на участке.
18 октября после дневного перехода в дальнюю избушку, обнаружил ее раздавленной прошлогодним снегом. Ждал отдыха, горячего чая, сна под крышей, а получил «разбитое корыто». Бессонная ночь у буржуйки, с кое-как собранной трубой, казалось, не кончится никогда. Вынужден был возвращаться обратно.
Перебираясь через речку Кельму по «зализанным», мокрым стволам залома, поскользнулся и сорвался в воду. «Кипяток» был настолько холодным, что я щучкой выскочил на берег. Благо, речка десять-двенадцать метров в ширину и глубина по грудь. Рюкзак поймал, вытащил на сушу, раскрутил, продул фонарик. Вылил воду из сапог, отдышался, осмотрелся – компас разбит, ножа на поясе нет, ружье на дне.
Взялся рубить смолье, готовить костер. На такой случай были с собой полтора десятка спичек и «чиркалка», залитые парафином в гильзе за пыжом. Согрелся. От одежды пошел парок. Работая, лихорадочно повторял: «Как достать ружье!? Как достать ружье?!» Ничего лучше не придумал, как снять сапоги и залезть в воду. Босыми ногами щупал дно, убрал несколько коряг, и счастье улыбнулось: зацепил-таки тылом стопы за ремень! Решил костер не разжигать. Обтек, обулся, взял собаку на поводок и несколько раз произнес: «Веди домой!» и отдался воле и инстинкту старой, опытной таежницы.
Почему не стал обогреваться и сушиться? Наверное, сыграло роль воодушевление от находки ружья. Оставшиеся семь километров – это, по-хорошему, два часа быстрого хода, надеялся засветло добраться до зимовья.
Во время ходьбы замерз окончательно. Если температура воздуха минус один – минус пять градусов, а одежда сырая – даже в движении поверхность тела равномерно охлаждается, кровь остывает, наваливается усталость, тянет сесть, закрыть глаза и не шевелиться. С полным безразличием, но понимаешь: сядешь и все... Как шли, куда шли, известно одной собаке.
Уже в густых сумерках обратил внимание на замшелую, длинную колодину, припорошенную снежком. По ней отчетливо просматривались тени – ямки от следов. «Медведь», – обозначилась мысль. Не было ни страха, ни желания перезарядить ружье. Подойдя, опустил ладонь в след – ба, да это же мой сапог! Отсюда начинался тес1 нашей основной тропы. Собаку отпустил.
Вот и зимовье. Поскребся в дверь, «козлиным» голосом что-то проблеял, и услышал испуганный голос напарника. (Охотиться-то я должен был в дальней избушке). Дверь распахнулась. Ослепило светом фонаря. Вид у меня, после бессонной ночи и водных процедур был, наверное, настолько удручающе-впечатляющий, что напарник удивленно выругался...
Беспробудно проспал восемнадцать часов. Проснулся от ощущения, что мочевой пузырь под горлом.
Все осталось в прошлом дне, и меня поглотили заботы. Первым делом осмотрел ружье. Дно речки песчаное, оттого затвор и ствол промысловой МЦ-20-01 были забиты песком. «Да... если бы вчера в состоянии отупения вздумал стрелять, ружье бы разорвало».
При разборке затвора, опорная шайба боевой пружины отлетела на метр в мох. Вырезали ковром место падения, сложили на кусок полиэтиленовой пленки, и целый день перебирали по стебельку. Шайбу величиной с 10-копеечную монету не нашли. Посетовали, что не взяли с собой столь нужный в тайге кусочек магнита.
Охоты еще нет, а я остался без ножа, компаса и ружья...
Что делать, решили идти к соседу – штатному охотнику, в надежде, что у него можно будет чем-то разжиться. Шагали «в гости»: впереди я с топором, сзади – напарник с ружьем. Зимовье соседа приютилось в кедраче. Штатник с охотоведом собирали шишку в кучи и закрывали пленкой, чтобы подмерзшую перемолоть. Мы тоже помогли, поработали. Поведали о приключениях. До поселка далеко – верст семьдесят.
Под нарами «случайно нашлось» старое-престарое ружье ИЖ-26 двенадцатого калибра и десяток не дутых латунных гильз с окаменевшим дымным порохом. Правда, после выстрела у «ижевки» отваливалось цевье, но оно стреляло.
Снабдили меня простеньким школьным компасом, а нож пришлось делать самому. Каленую дужку сломанного капкана отточил на куске наждачного круга, получилось бриткое лезвие. С ним и проохотился весь сезон. Переночевали в тесноте, но в тепле.
На обратном пути попали в метель, задержались в тайге.
Наша избушка-полуземлянка после метели напоминала сугроб. Отгребли снег от двери. Я растопил печку, развесил по жерди одежду. Компаньон остался снаружи оживлять костер и варить собакам...
От радости, что появилось ружье, сразу сел заряжать патроны. Очищал гильзы, выковыривал прокисший дымный порох и ссыпал его на земляной пол под ноги. Сидел в одних трусах. Вдруг из печки отлетела искра, описала замысловатую дугу и попала не куда-нибудь, а в кучку пороха. Десять гильз – это около 40 грамм «дымаря», приличное, словом, количество. Порох воспламенился. Вздергиваю ноги, в избушке дым, коптилка и керосиновая лампа погасли. На зов явился напарник, зажег свет. Да-а-а, порох был еще весьма качественный, и ступни обжег добротно – до второй степени, это когда волдыри появляются.
Как лечить, если ничего под рукой нет. Помогла услышанная где-то фраза, что американские солдаты во Вьетнаме применяли сахар для быстрого заживления гнойных ран.
Итак, бинт, топленое сливочное масло вместо мази и кусок рафинада, растертый в ложке. Боль сумел отключить. Пузыри вскрыл, засыпал сахарной пудрой, наложил повязки. Ночь спал спокойно...
Снег лег, сезон вроде начался, а я ползаю на коленях. Продукты тают, а добычи нет. Напарник начал приносить соболей, добывал хорошо. Хоть и в общий котел, а щемит...
На четвертый день не выдержал. Был мохеровый шарф – получились отличные портянки. Пытался натянуть резиновые сапоги – больно. Обул чуни, двинулись охотиться в паре.
Около одиннадцати утра пересекли след соболя, молодая собака пошла яро на махах, старую успели прихватить на поводок. Обычно это обещает добычу через пятнадцать-двадцать минут. После сидения в зимовье прошу напарника: «Дай отвести душу!». Сбрасываю рюкзак, куртку, остаюсь в свитере, с собой патронташ, топор, ружье, бегу рядом со следом, забыв про боль.
Соболь, однако, попался опытный – гонялись за ним три с лишним часа. Пошел дождь, мох куртинами оголился, следы размыло. Собака вернулась, смотрит виновато.
Перед сезоном была договоренность: если что-нибудь случается, или заблудишься, стреляешь дуплетом, а компаньон отвечает одним выстрелом – значит, идет на помощь. Дуплечу – ответа нет, еще раз дуплет – тихо.
...И остался я в тайге без добычи, без спичек и компаса, с топором, ружьем и шестью патронами. Появилась вторая собака. Зову – не подходит, помнит, наверное, как была поводырем! Решил больше патроны не жечь. По мху на деревьях определил север и двинулся на восток, придерживаясь по памяти направления на избушку.
На мне и в тайге не было сухой нитки – вода и пот стекали в чуни. Портянки и повязки сбились в носок. Оскальзывался, перешагивая через валежник, или неудобно ставил ногу, мокрый мохер и бинт проходились как наждачная бумага по живому мясу. Периодически прислонялся к стволам деревьев, закрывал глаза, чувствовал, как иссякают силы, подступает сон. Изнежился, сидя в зимовье! Мысленно выбрал собаку, которую застрелю, напьюсь крови, сниму шкуру и замотаю ноги, если придется ночевать. А с рассветом буду выходить дальше. Но реально понимал: если сяду, даже в обнимку со второй собакой, шансов пережить ночь не будет. Комом к горлу подкатило чувство безысходности и отчаяния. Но стоило представить, как мой труп будет рвать росомаха, вскидывался и шел.
В конце концов, усмотрел более-менее заметный профиль2. Прошагал на юг четыре километра до сохранившегося квартального столба.
Лесоустроители обновляли разметку лет восемь-девять назад, поэтому в сумраке черные цифры были почти неразличимы. Смотрю: то ли сто двадцать, то ли сто двадцать восемь. Поступил, как рентгенолог: закрывал глаза, чтобы отдохнула сетчатка, и быстро открывал. Повторял так многократно, пока не убедился, что северо-восточный квартал – сто двадцатый. Сразу в голове все встало на свои места, я уже знал, где нахожусь, где основная тропа к зимовью. Ну, дай Бог ноги и хотя бы час светового времени.
Последний километр шел на ощупь, по поговорке: «Сапоги дорогу знают». Напарник «дома». Буркнул ему: «В таких случаях уговаривались стрелять». В ответ услышал:
– «Полагал, что ты охотишься».
– «Хороша охота...», – усмехнулся, но вслух ничего не сказал. Подозреваю, он слукавил, видимо, оскорбился, что я побежал за соболем, а его оставил амуницию сторожить, как Дон Кихот оруженосца Санчо Пансу. Впрочем, чужая душа – потемки... Так или иначе, но в тайгу больше с ним не ходил.
На этом напасти закончились.
Одиннадцать дней кряду меня сопровождала ее величество удача. Забыл про обожженные ноги, молил лесного духа не гневаться, и каждый раз приходил с хорошей добычей. Напарник воскликнул как-то в сердцах: «Да где ты их берешь?». Вечером одиннадцатого дня сказал себе: «Все. Хватит. Домой». Годы спустя, вспоминаю, как судьба после всех козней подарила мне небывалый охотничий фарт.
1 Тес – зарубки, затески на деревьях, ведущие к зимовью.
2 Профиль – длинная сторона «квартала» (2–4 км), на которые разделены все леса России.
Комментарии (0)