Перед этой поездкой была неудачная лосиная охота. Наши стрелки дважды пропуделяли, и лицензия оказалась неиспользованной. А после новогодних праздников светила еще одна лицензия, и нам казалось, что отказываться от второй бумаги было нельзя. Молоды мы были и жадны до охоты.
Оставалось последнее воскресенье в старом году и последний его день. Упускать еще одну лосиную охоту было сверх нашего разумения, и потому решили, что мы-то ого-го какие специалисты-профессионалы, все успеем сделать до обеда и вернемся по домам на встречу праздника. Народу собралось порядочно. Охотничье хозяйство классное, на западе Подмосковья, недалеко от Истры. Егеря подобрались тертые, испытанные, проверенные и ехидные. Один из них, самый ядовитый, увидев провинившегося на прошлой охоте стрелка, с улыбочкой громко сказал: «Вот и мазила приехал». И тут же продолжил: «Нет, нет, он не скажет, что промазал. Я, говорит, не попал. Немножко не попал. Чуть-чуть не попал. Пуля в шерсти запуталась. Никогда не скажет, что промазал, промахнулся, а то – не попал». Лучше бы ты на охоту не попал». Вот такие они, подмосковные егеря. Отбреют и рта раскрыть не дадут. От таких насмешек бедолаге в снег зарыться хочется, а то и поглубже. В другой раз крепко подумаешь, как мимо цели стрелять. Только на охоте часто нет времени на раздумья. Его должно заменить уменье, которое приходит с практикой.
Погода веселила душу: настоящая, зимняя. Снегу упало вдоволь, и морозец, умеренный, без отдушек пушил снежную перину. Едва рассвело, как мы, выспавшись в гостинице охотхозяйства, в половине десятого уже стояли на номерах. Место мне досталось с прогалиной, на углу заросшей вырубки, на перемычке с другой свежей вырубкой. Справа и слева – крупный елово-березовый лес с хорошим еловым подседом. Так что особо не развернешься и не постреляешь. Прогалина и все, и я стою на ней, как затычка, крайним номером. Размел валенками снег до земли, потоптался по замерзшей листве, чтобы не скрипела и не шуршала под подошвой, и встал спиной к толстой осине. Вложил в стволы пулевые патроны и замер, весь обратившись в слух. Справа от меня номер, и я его не вижу. Стрелок сомнительный и не из нашей команды. Присовокупил его нам директор хозяйства, и отказать ему было нельзя. Он вручил своему приятелю ружье и два патрона и сказал: «Тебе хватит за глаза для первого раза». Лучше бы такого соседа не было. Но, как говорят, в этот раз инициатива оказалась не в наших руках.
Ровно с оханьем и аханьем пошли загонщики. Вот что-то треснуло впереди, потом еще, раз и еще, и в прогалине показался крупный лось. То, что надо, решил я про себя. Все, как в сказке и по расписанию, подумалось опять, и когда зверь был еще метрах в шестидесяти, я вскинул ружье. А вот этого делать-то было не надо. Поторопился. Лось мгновенно встал как вкопанный грудью ко мне и принялся рассматривать подслеповатыми глазами объект тревоги. Понял я свою ошибку, да поздно. Загонщики поджимают и все ближе, ближе, а лось стоит не шелохнувшись. Но вот голову повернул и намеревается уйти влево, а там стрелков нет. «Ну подойди же поближе, подойди», – молю я его про себя. Но нет, стоит и уже всем своим видом показывает, что собирается уйти назад. Держу на мушке основание шеи, больше стрелять некуда, не в лоб же целить с шестидесяти метров, не карабин же и нажимаю спусковой крючок. После выстрела лося будто стеной ударило. Он шарахнулся, поднял клубы снежной пыли и скрылся за елками, ушел вправо на соседний номер.
Стою и чувствую, что-то неладно. Вроде не промахнулся, да хорошо ли попал? От этих гаданий меня освободил крайний загонщик, который вышел прямо на номер. Сошел с номера и пошли к соседу. Подходим, а он мне руку тянет и поздравляет «с полем». Глядя на него, другие охотники начали меня поздравлять, и руки тянут, улыбаются. Все довольны. Я плечами пожимаю и соседа спрашиваю: «Так, где же зверь лежит?» «Да вон он пошел», – отвечает соседушка. – Лось передо мной в двадцати метрах через голову кувыркался» – и показывает на сильно кровяной след. – Я его и стрелять не стал. Вон крови сколько. Чего патроны тратить».
Мне осталось только покачать головой. Подошел старший егерь, спросил, кто стрелял. Поставил опять народ на номера, а мне говорит: «Ну, стрелок, пошли тропить». Встали на след и тронулись. Лыж нет, а по снегу уже не разбежишься, местами под колено и выше. Одно спасает: снег легкий, рыхлый, пухлявый. Прошли метров двести, крови на следу все меньше и меньше. Брызги кончились, только красные комочки в следу остаются. «А ты ему правую переднюю ногу перебил, – сказал егерь, и идти за ним сейчас бесполезно. Надо обрезать, где сможем, по дорогам на ГАЗ-66, а где и пешком». Снегоходов тогда не было. Вернулись, сняли номера. Народ запасмурнел и радостно-веселое настроение начало исчезать с недавно приветливых и добрых лиц. Сделали круг, второй, но подранок уходил и уходил. Забеспокоились егеря.
Появились косые взгляды, послышалось глухое ворчание. Охотники отворачивались, не хотели смотреть в мою сторону, а уж если смотрели, то лучше бы не видеть их взглядов. По себе знаю, что наобещали домашним вернуться чуть ли не засветло, и теперь все ломается. Подошел ко мне один старый хрен и заскрипел: «Уж лучше бы ты промазал. Тогда взяли бы да спокойно уехали. А теперь как уйдешь от подранка. Надо добирать. Время уже два часа, я жене обещал к четырем дома быть». Что я мог ответить этому приятелю-охотнику. Тоже мне советчик нашелся. Лучше бы вспомнил, как в стародавние времена ему, как чиновнику, проверяющему в Чечне, устроили охоту на кабанов.
Его поставили на лучший номер у полянки возле старого дуба. На него вышел огромный секач и, пошевеливая ноздрями, начал принюхиваться. Щетина на горбе забором стоит, глазенки, что скорпионы злобные, клыками страшенными лязгает, из пасти желтую пену гонит. Стрелок замер, потом потихоньку поставил к дубу ружье и, уцепившись за толстый сук, несмотря на приличное брюшко с ловкостью гимнаста подтянулся и уселся на двухметровой высоте. Кабан подошел к дереву, посмотрел наверх, злобно хрюкнул и удалился в заросли. По следу секача вышел егерь-чеченец. Чиновник, как ни в чем не бывало, стоял с ружьем возле дуба. «Где чушка? Почему не стрелял?» – спросил егерь. «Не видел. Ей богу, не видел», – ответил стрелок и, забыв про партбилет в кармане, добавил: «Вот тебе крест». И перекрестился. Егерь обошел дуб, еще раз посмотрел на следы, потом на охотника и заключил: «Нэ джигит. Тьфу». Или другая история этого советчика.
Проиграв всю ночь в преферанс перед охотой, он, одетый в теплый полярный костюм на гагачьем пуху, уснул на номере, свесив ноги с бруствера старого окопа. Пока он спал, рядом, почти через него, перемахнули ров два здоровенных лося. При этом стрелок даже не всполошился, а потом еще пытался убедить нас, что следы эти старые. Но это все было не перед Новым годом, а в этой ситуации я счел за благо промолчать и по каплям пить горькую чашу виноватого человека.
Из третьего круга зверь опять вышел. Кровь на следу была едва заметна и розовыми комочками обозначала путь подранка. Время приближалось к трем часам, и в лесу начал ложиться легкий полумрак. В четвертом окладе наконец удалось обойти цель нашего преследования. Теперь беспокоила другая мысль: как бы подранок не припутался к другим лосям, и трудно будет разобрать, где следы «нашего» и «чужого» зверя. Снегом затерло рану и кровь отмечалась малюсенькими кусочками красного снега, которые едва просматривались через каждые пять-десять метров. Быстро разбегаемся по номерам по направлению, которое указал егерь. Пересекаю маленький ручей, тороплюсь через некрупный редкий ольшаник, опять перехожу по льду поток и встаю на взлобочке у густого ельника. Не отдышавшись, зарядил ружье, жду.
Я специально отошел от своих стрелков подальше, чтобы не видеть и не слышать этих взглядов и ворчания, посматриваний на часы и вздохов. От всего этого мне хотелось убежать в самую чащу леса. По следу подранка идут двое, и один из них на всякий случай посвистывает, чтобы обозначать ход зверя. Шуметь сильно нельзя, иначе можно «прицепить» и выставить на линию других зверей. Слышу, как трещит ельник. Зверь идет прямо на меня. Вот, вот, совсем рядом. Кажется, всего метров пятнадцать осталось, но в стене ельника ничего не могу увидеть. Треск удаляется, идет краем поймы, и вдруг вижу, что лось уже переходит ручей. Всего в пятидесяти метрах. Я вскинул ружье, и едва зверь вышел на берег, ударил дуплетом. Лось утонул в снегу. Мне стало легко, и во всю силу легких я крикнул: «Готов!» Тут и стемнело. Охотники сошлись на выстрелы. Улыбались, хлопали по спине и плечу, жали руку и поздравляли. А потом дружно потащили тушу к машине. Дело было сделано, и от былой отчужденности не осталось и следа.
Домой прибыл в половине двенадцатого ночи. Жена, свернувшись клубочком, дремала на тахте. Она мне верила и ждала. В углу вся в огоньках стояла наряженная елка. Стол, накрытый к празднику, украшал середину комнаты. Жена была одна. Старая заноза-теща увела дочку встречать Новый год к своей подружке. Я наклонился и поцеловал жену. От меня пахло лесом, морозной свежестью и вином.
С Новым годом! Дорогой мой человек! Она проснулась, потянулась и сказала: «Ты успел. Иди в душ. Скоро двенадцать».
Комментарии (0)