Мне на протяжении более полувека приходилось бывать в разных географических зонах нашей большой страны как по служебным делам, так и по  своей инициативе. Если регион обещал быть охотничьим и позволял сезон, часто брал с собой охотничье снаряжение, поскольку некоторое время назад транспортировка охотничьего оружия и боеприпасов,  а также приобретение права на охоту не представляли трудностей, а в некоторых местах достаточно было иметь действующий охотбилет.

В разных регионах страны иногда бывали трудные случаи (в штормы на Костромском водохранилище выгребал до кровавых мозолей, блудил в горах Забайкалья), а иногда курьезные. Хочу рассказать об одном из них.

В пятидесятые годы прошлого века, в разгар освоения целины, нам, студентам второго курса, было предложено поехать на Алтай помогать в уборке урожая. Направили нас на месяц, с начала сентября до начала октября, – самое время охоты «по перу». Для меня, уже охотника со стажем, такая поездка была большим подарком и я, естественно, взял все необходимое для охоты.

Поселили нашу группу, человек двадцать пять, в деревеньке Бийского района  в большой (передней) комнате-зале в доме одинокой крестьянки. Мужская и женская половины разделялись печкой и шкафом. Спали на полу на матрасах, набитых свежей соломой, которые предоставил колхоз. Пищу готовили на летней кухне хозяйки, кашеваров выбрали из числа наших сокурсниц, а продукты выделял колхоз под учет нашего будущего заработка. Дискомфорта не ощущали, а даже наоборот. Целинный период нас сдружил, и хотя семейных пар в нашей группе не образовалось, основной костяк целинников, несмотря на преклонный возраст, до сих пор ежегодно встречается в конце марта у кого-то на квартире: делимся семейными новостями, вспоминаем бийские степи и поем под гитару одного из наших друзей песни того периода.

А теперь ближе к охоте. Когда мы только выгружались из кузова грузовика, местный бригадир, увидев меня с ружьем, пригласил к себе. Побеседовали об охоте, и он рассказал об особенностях местности и охоты на ней. С его слов, основной интерес представляла речка, вблизи которой располагалась деревенька, и ее прибрежная зона. (Бригадир «оказался влюбленным» в меня потому, что я презентовал ему некоторое количество патронов, которые у них были в дефиците). Я быстро освоил как верхний крутой берег речки, так и ее низменный, весной заливаемый, со старицами и буйной растительностью.

Ходил один, так как во время уборки местным мужикам не до охоты. Добыча уток была мимоходом, наибольший интерес представляла белая куропатка, которую я там встретил впервые. Рано утром, до восхода солнца, занимал позицию повыше и вслушивался. Когда раздавались «кэк-кэк» и что-то еще, засекал направления одной или нескольких куропаток и двигался к ближайшему объекту. Раздавался взрыв, подъем одной или нескольких куропаток, секундное волнение, вскидка – и выстрел. Поиск трофея в густой траве был не простой, но слабость пера (был период линьки: рыжее менялось на белое) помогала в поисках.

Однажды, продираясь сквозь густую траву и мелкий кустарник, переплетенный вьющимся хмелем и вьюнами,  подходил, по моим ориентирам, к месту, откуда услышал голоса куропаток. Вдруг прямо из-под ног из небольшой лужи в нескольких метрах выскочил огромный белый хряк с грязным задом и большим красным пятном на боку. Я остолбенел, естественно, душа в пятках, и уже не до куропаток, тут же взлетевших перед рылом бегущего хряка.

Скотинка была деревенская, с отметиной, однако ушел далеко от деревни и одичал, но об этом ниже.

Как-то возвращался с охоты по высокому берегу речки, деревня была уже близко. В речке плавало много домашних уток, гусей. Я отошел от берега, русла уже не видно из-за крутизны. Вдруг внизу раздается тревожный гогот гусей, прямо в мою сторону поднимается орел, а в когтях у него извивается, истошно крича, гусь. Орел, увидев меня, стал лихорадочно набирать высоту, но, из-за своего трофея делал это медленно. До орла метров двадцать, сдернуть с плеча свою легкую тулочку образца 1947 года без прицельной планки (первое самостоятельно купленное ружье), взвести правый курок и прицельно выстрелить – дело не более двух секунд. Орел падает замертво. Но гусь продолжает кричать и извиваться. С трудом освобождаю его из цепких когтей орла, но опускать в речку не стал, так как у него были сильно травмированы туловище и шея. Взял его под мышку, прикрыв его же крыльями раны на боку, чтобы не испачкаться, и направился в деревню.

Гусь был молодой, небольшой (там у них гуси вообще были мелкими, без «шарика» на лбу), шея покрашена в синий цвет. В деревне в то время была масса домашней птицы, каждая семья имела по нескольку стай и помечала своих определенным цветом в разных участках тела. Поросята тоже бродили в окрестностях с раскрашенными в разные цвета боками. Я спросил у хозяйки дома, в котором мы жили, как найти владельца спасенного гуся, чтобы, пока он еще жив, вернуть хозяину и объяснить ситуацию. На это она сказала, что знает только свои метки, этот экземпляр не ее. А поскольку гусь все равно «улетел» бы, то использовать его надо в добавок к другим утино-тетеревино-куропатчьим трофеям, тем более, что он на глазах слабел, шея плохо держала голову. По словам хозяйки, случаи кражи домашней птицы орлами бывали, но они не делали из этого трагедии, поскольку в каждом индивидуальном хозяйстве у них были десятки кур, уток, гусей и процент таких потерь был невелик. Вся эта птица питалась рассыпанной вдоль дорог пшеницей, выпадавшей на ухабах из кузовов грузовиков. А потом с полными зобами шла гуськом на водопой.

К моему приходу ребята были уже на гумне, я быстро перекусил и присоединился к ним. Вкратце рассказал о происшествии, а когда наши кухарки уходили готовить обед (они это делали часа за два до перерыва), они уточнили у меня место, где я оставил орла, чтобы с ним сфотографироваться. На следующий день был выходной (тогда был один выходной, да и то только для студентов), местные власти истопили для нас баню, а вечером была застолица по случаю выходного, бани и дня рождения кого-то из наших ребят. Были приглашены уже упоминавшийся бригадир и еще двое местных ребят, которые принесли бочонок медовухи. Крепкие напитки во время уборки урожая там не продавались, так как, по русской пословице, день во время страды год кормит, и надо работать, а гулять ближе к зиме.

Наши стряпухи разложили по мискам-тарелкам приготовленное из дичи кушанье, была разлита по кружкам медовуха и после тоста «под дичь» приступили к закуске. Все пели дифирамбы кухаркам, а я достал из своей тарелки большую кость (ногу) и с трудом вгрызался в то, что обволакивало эту кость. «Оно» было не в меру большое, жесткое, жилистое, и даже мои молодые тогда зубы были бессильны. Я поинтересовался, откуда такое, на что получил ответ, что стряпухам показалось, что дичи маловато, и они прикупили у хозяйки петуха. Я про себя засомневался, но промолчал, и попросил добавки, но не от петуха, а от гуся. Вечер прошел хорошо, медовуха хорошо увязывалась с дичью (кстати, алтайская медовуха деревенского приготовления очень приятная на вкус и в меру хмельная), были песни под баян (один из наших студентов привез его с собой), но танцы не состоялись, так как головы от медовухи у народа почти не захмелели, а ноги слушаться не желали.

На следующий день при пристрастном допросе кухарки чистосердечно признались, что, оказывается, они по данным мною координатам нашли орла, сфотографировались с ним во весь размах крыльев (к сожалению, фотография затерялась), а потом, чтобы трофей зря не пропадал, они его заложили в котел вместе с имевшейся на тот момент дичью и «спасенным» гусем. Поэтому я один раз в жизни отведал мясо орла в тушеном виде и со знанием дела, даже не будучи большим гурманом, могу утверждать, что тушеный гусь зна-а-а-чительно вкуснее, чем его лютый враг – орел (его породу не знаю, но не беркут, более темный и меньше по размеру). Даже хорошая алтайская медовуха не смогла сгладить эту разницу. Так что даже в тушеном виде гусь орлу не товарищ.

Что еще почитать