НАРЯДУ С РАЗМЕЖЕВАНИЕМ ХОЗЯЙСТВ (ИХ ВЛАДЕЛЬЦЕВ-ПРЕТЕНДЕНТОВ) И ОХОТНИКОВ НА СОСТОЯТЕЛЬНЫХ И НЕДОСТАТОЧНО СОСТОЯТЕЛЬНЫХ ЕСТЬ ЕЩЕ ОДНО, УЖЕ НЕ СОЦИАЛЬНОЕ, А, СКОРЕЕ, ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ. ОНО НАГЛЯДНО ПРОДЕМОНСТРИРОВАНО РЕАКЦИЕЙ НА ПИСЬМО В «РОГ» РЯДОВОГО САРАТОВСКОГО ОХОТНИКА Н.Н. ПОДСЕВАЛОВА (№ 22), ВЫРАЗИВШЕГО СВОЕ ВОЗМУЩЕНИЕ ЗАЯВЛЕНИЕМ ОХОТНИКА НЕРЯДОВОГО О ТОМ, ЧТО «ВРЕМЕНА, КОГДА ДЕРЕВЕНСКИЕ ОХОТИЛИСЬ В ОКРЕСТНЫХ УГОДЬЯХ НА ВСЕ ПОДРЯД БЕСКОНТРОЛЬНО, ПРАКТИЧЕСКИ НА ХАЛЯВУ, ТОЛЬКО ПО ПРАВУ РОЖДЕНИЯ В ДАННОЙ МЕСТНОСТИ, ПРОШЛИ».
Вскоре заместитель главного редактора О. Малов опубликовал (№ 25) обзор откликов. Показательно, что из четырех возражавших Н.Н. Подсевалову авторов один москвич и три сибиряка. Помимо общего несогласия с идеализацией Н.Н. Подсеваловым советской эпохи московский охотник уточнил также, что человек, заявление которого возмутило Н.Н. Подсевалова, вовсе не нувориш, а давнишний представитель элиты. Сибиряки, жители районов (не центров) Челябинской и Читинской областей и Красноярского края, возражали по существу: охотиться есть где, на что и за что.
Это характерный пример того, что сытые голодного не разумеют. Простые охотники магистральных, густонаселенных регионов страны не могут рассчитывать не только на поддержку, но и на понимание охотников регионов с достаточной обеспеченностью угодьями. Горечь и даже некоторое ожесточение Н.Н. Подсевалова вполне понятны (его мнение о том, что в советское время такого нахального пренебрежения интересами рядовых охотников не было, моим личным опытом полностью подтверждается).
Конечно, и новые, и старые «аннуляторы» прав местного населения мотивируют необходимость признания верховенства влиятельных и богатых экологическими соображениями, мол, только они со своими силами и средствами способны сохранить и умножить дичь. Эти аргументы не новы. Английская практика огораживания – захвата верхушкой угодий, ранее находившихся в общем пользовании – описывалась в документах того времени примерно так: «Крепкие лорды и нобли уберегли прекрасные луга и пустоши от этих безмозглых, ни на что не способных простолюдинов». В позднеколониальной Африке местное население отлучалось от охоты также под предлогом сохранения дичи, что не мешало охотиться колонизаторам – они остро нуждались в отдыхе от тяжкого «бремени белого человека». Североамериканская практика подавления охотничьих потребностей индейцев широко известна. Это исторические примеры. Та же Африка сейчас приближается к последней стадии стандартной триады: «охрана дичи от людей» – «охрана для людей» – «охрана с (местными) людьми» (программа CAMPFIRE и другие). По всем современным международным и национальным стандартам устойчивого развития любое природопользование заведомо неустойчиво, если в процесс принятия решений и распределения благ не включены местные сообщества. Безответственная часть российской элиты пытается повернуть время вспять.
Они не нюхали настоящего сопротивления. В исторический для охоты (и не только для нее) день, 4 августа 1789 года, о решении сложить охотничьи прерогативы дворянства заявили во французском Учредительном собрании герцоги, виконты и графы старых фамилий; поражение признало родовое дворянство: шпаги, а не мантии, воины, а не чиновники и тем паче не банкиры. У местного охотника есть сто способов помешать любой чужой охоте, и протестное браконьерство – не самый жесткий вариант. Если ответственная часть отечественной элиты не урезонит своих захмелевших собратьев и дело дойдет до эксцессов, вот тогда мы и получим кризис охотничьего хозяйства, из которого невозможно будет выбраться без больших потерь, самой малой из которых будет падение репутации самой охоты.
Потому публикация письма Н.Н. Подсевалова делает честь «РОГ», оставшейся, кажется, единственным массовым изданием, представляющим весь спектр мнений. Пока у людей есть возможность высказываться, сохраняется надежда на предотвращение по-настоящему острых социальных конфликтов, на цивилизованное согласование разнонаправленных интересов.
Не связанное с численностью животных, а имеющее социальную подоплеку умаление охотничьих возможностей рядовых российских охотников, что деревенских, что городских, несомненно. Авторы «РОГ», в том числе и постоянные, знающие ситуацию не понаслышке, свидетельствуют о ней вполне недвусмысленно: (В. Гуров, № 16); (Е. Козлов, № 14) и мн. др. При этом даже самые трезвомыслящие из них не видят альтернатив. Е.А. Ершов, например, выражает удивление, что рядовые охотники настаивают на развитии в густонаселенных районах охоты на массовые виды дичи (№ 37), понимая: на крупную дичь они при любой ее численности лицензий не получат. Е.А. Ершов остается в плену фундаментального мифа, заявляя, что «в большинстве обжитых территорий России сейчас невозможно значительно поднять уровень охотничьего хозяйства без существенного социального ущемления прав и свобод большинства граждан» (№ 32).
Этот миф имеет длительную историю и всячески поддерживается элитой.
Есть два способа решения проблем, связанных с неизбывным превышением спроса на некоторые охоты над экологически возможным предложением. Первый состоит в делении охотников на достойных и недостойных. Такая практика традиционна для Европы и навязывается современной России. Второй – в распределении охоты между всеми охотниками, исходя из принципа их равенства. В США и Канаде давно действует лотерейная система распределения дефицитных лицензий: как только число желающих превышает лимит, автоматически включается система случайной выборки претендентов.
Первый способ сужает социальную базу охоты и, соответственно, усиливает поддержку антиохотничьих движений. Один из самых наглядных примеров последнего времени – запрет элитарной охоты на лис в Великобритании.
Второй, напротив, расширяет социальную поддержку охоты, благодаря которой некоторые штаты США включили право охоты в свои конституции. Крупнейший русский охотовед-правовед XIX века Н.В. Туркин утверждал: «русскому ... законодательству вопрос об ограничении права охоты в зависимости от лица – совершенно чужд, и никогда не возникал в законодательных сферах» (Законы об охоте, 1889). В 1921 году С.А. Бутурлин, говоря о направленных на ограничение числа охотников «проектах, которые сводятся к тому, что я буду охотиться, а ты нет», отмечал: именно у нас в России почва для построения такого закона всегда была слаба (Труды II съезда ВСО, 1923).
Нынешняя элита считает почву подготовленной. Однако прямо заявлять – не в глянцевом журнале, а в законе – что простолюдины должны забыть об охоте на красного зверя, все же неудобно. Потому проекты закона об охоте, составляемые отраслевой верхушкой, вводят приоритет долгосрочного пользования, опираясь на ложную аксиому, согласно которой без охотхозяйств охотничье хозяйство невозможно. Главное – упразднить угодья общего пользования, а там элита своего (лучших угодий) не упустит.
В то время как Франция законом принуждает, а США и Канада – материально стимулируют своих частных землевладельцев открывать публичный охотничий доступ в их владения и даже выкупают с этой целью частные земли, Россию, фактически не имеющую проблемы крупных массивов частных земель, безответственная часть элиты толкает на путь ограничения прав охотничьих масс через расширение практики долгосрочного пользования, при которой владелец охотхозяйства может произвольно ограничивать охотничий доступ. Ближайшая и важнейшая задача верхушки – создать условия, чтобы достойная охота была обычному охотнику либо не по чину, либо не по карману. Действующий Федеральный закон «О животном мире» допускает такую политику, большинство проектов охотничьих законов направлены на ее закрепление в качестве официальной.
Старый охотдепартамент, при всех колебаниях и уклонениях, поддерживал интересы массовой охоты. Наиболее ярким выразителем этой тенденции был А. Тихонов, считавший, что любое закрепление угодий – удар по охотничьему равенству и тем самым по охоте в целом. Те же позиции Россельхознадзора ослабли с появлением и усилением «нового» охотдепартамента, политика которого определяется бизнес-кругами. По верному ощущению Н.Н. Подсевалова, рядовые охотники для них – досадная помеха.
Роль В.К. Мельникова в текущей ситуации – идеологическое обеспечение (в форме якобы научного обоснования) сдвига охотничьего хозяйства России в элитарную модель, подготавливаемого новым охотдепартаментом.
Охотдепартамент, является скорее органом клуба аутфиттеров (ФОРТ), чем Минсельхоза. Идеологическая задача состоит в том, чтобы дискредитировать саму идею прямого взаимодействия государства и охотников на основе признания индивидуальных охотничьих прав человека. Механизмом решения этой задачи является введение между государством и охотником корпорации, не имеющей обязательств ни перед государством, ни перед охотниками. Оспаривание, с одной стороны, полномочий государства в сфере управления охотой (нормированием, лимитированием, квотированием), с другой – прав рядовых охотников на равный доступ к охоте являются инструментами этой политики.
Отсюда и все противопоставления и приоритеты: «организованный охотник» (член общественного объединения, клуба, корпорации) лучше «неорганизованного»; закрепленные угодья лучше угодий общего пользования; высокая численность животных оправдывает снижение численности охотников; финансовая эффективность важнее социальной справедливости; интересы охотничьего хозяйства (читай – охотхозяйства) важнее интересов охоты (охотничьей массы); и т.д.
В.Г. Сафонов, подводя промежуточные итоги состоявшегося обсуждения (№ 46), вышел именно на эту социальную тему. Проблема выбора действительно существует, но не между теоретическими и практическими путями, а между элитарным (охота для избранных) и эгалитарным (охота для всех) подходами к организации охотничьего хозяйства.
В природоохранном законодательстве закрепился принцип презумпции экологической опасности любой хозяйственной деятельности – мы рассматриваем любой проект как опасный, пока иное не доказано проектантом и не подтверждено экспертизой. Думается, в охотничьем хозяйстве должен действовать принцип презумпции социальной опасности любой охотхозяйственной политики. Доказательства обоснованности политики «нового» Охотдепартамента, фактически представленные В.К. Мельниковым, на мой взгляд, крайне неубедительны даже в экологическом или организационном плане. Но куда важнее, что, судя по множащимся протестам, публикуемым охотничьей прессой, эта политика, ориентированная на интересы элиты, не способна пройти главную инстанцию – общественную экспертизу рядовых охотников, составляющих социальную базу охотничьей отрасли.
Комментарии (0)