Меня всегда волнует вид брошенной людьми деревни. Есть что-то жуткое в темных, покосившихся срубах с черными дырами вырванных окон. Печалью и неприкаянностью веет от непаханых полей и заросших погостов с еле различимыми сквозь бурьян очертаниями оплывших могил. И рядом с этой тоской вдруг возникает светлое чувство солидарности и единения с дикой природой, когда видишь поросль молодых сосенок посередине деревенской улицы или высокую нежную траву, охватившую замшелые ступени. С удивлением и радостью вдруг осознаешь, что есть места, где гонимая, изуродованная и теснимая по всему земному шару дикая природа, возвращается и легко и быстро занимает оставленные ею рубежи.

Про эту брошенную карельскую деревню мне не раз  рассказывал мой приятель. Лет восемь назад, весной во время охоты он заблудился и изрядно проплутав, вышел к ночи на окраину деревни. Переночевав в одном из пустых домов, он утром по солнышку отправился назад. Больше всего его поразило то, что он проснулся от гула тетеревиного тока. Вокруг него, прямо на деревенской улице токовало множество тетеревов. Вновь подлетавшие петухи садились на крыши опустевших домов, словно голуби или галки где-либо в многолюдном поселке.

Эта история не давала мне покоя, и однажды я попросил у приятеля нарисовать хотя бы приблизительно, как туда добраться. Взяв еду, компас и бинокль мы с сыном плюхнулись в лодку. Через полчаса в южном конце озера загнали лодку в камыш и, преодолев болото, овраги и бурелом вышли на старую лесовозную дорогу. Мы весело шагали, вспугивая рябчиков и собирая белые и подосиновики в пакеты, которые складывали возле приметных деревьев, в надежде забрать на обратном пути. Поначалу шли, сверяясь со схемой. Но скоро поняли, что за восемь лет все изменилось: заросли старые вырубки, поднялся молодой лес, появились новые дороги. В конце концов решили держать общее направление по компасу и использовать попутные дороги и просеки. Чем дальше мы шли,  тем лучше становилась дорога. Скоро мы уже топали по отличному укатанному грейдеру. Что-то не так! Не может такая дорога вести в брошенную деревню. Время наше истекало – мы были в пути уже 4 часа.

Нужно было возвращаться, иначе придется ночевать в лесу. И тут мы услышали тарахтение мопеда, и вскоре на пустынной дороге показался парень с ружьем за плечами. Разговорились.

– Все правильно. Вы почти дошли. Этот грейдер ведет на лесоразработки. Еще двадцать минут ходу и справа, увидите, примыкает старая дорога. Она идет в эту деревню. И я туда еду. Хочу поохотиться, порыбачить. Там моя бабка жила, я как пацаном был, так и сейчас люблю здесь бывать. Заходите, чайку попьем. И он объяснил, как найти его дом. Действительно, скоро мы свернули с грейдера и зашагали вдоль заброшенных полей, заросших куртинами молодого осинника и ольхи. Вскоре показалась и деревня.

– Эх, столько шли, а деревня-то жилая, вон люди ходят! – разочарованно сказал Андрей, опуская бинокль. Подойдя ближе, мы узнали нашего нового знакомого.

– Решил вас встретить, а то здесь медведь ходит. Сейчас он в том конце деревни.

Я в дом зашел, поглядел в окно, а с той стороны на дороге, за ивняком, в низинке медведь! Сидит себе на заднице, прямо на дороге, и никуда не спешит. Потом или мопед, или меня учуял – пошел в сторону кладбища. Мы опешили. Вот это да! Медведь ходит по улицам! Побежали вперед в надежде хоть издали увидеть уходящего зверя, но он как сквозь землю провалился. Обошли деревню, побывали на кладбище. Об опасности не думали, у нас был с собой сигнальный огонь – фальшфайер, к тому же мы громко разговаривали, чтобы медведь нас заранее услышал, а самое главное для нас – москвичей, все это было как-то нереально, в голове не укладывалось, что вот здесь, среди домов, вдруг покажется медведь. Но нет медведя, лишь свежая куча с остатками клюквы посередине дороги. Смеркалось. Нужно было спешить. Зашли к Мише – так звали охотника – перекусили, попили чаю и, отказавшись от ночлега, тронулись домой.

Шли молча. На западе догорал зеленый закат, на востоке сквозь туманы, застилающие лесные дали, поднимался красный, как раскаленное железо, диск луны. Тихо, бестрепетно молчал лес. Не слышно было птиц, молчала за нашей спиной мертвая деревня. Вдруг впереди у обочины зашумела высокая трава, затрещали кусты и сухие белые заросли кипрея, и на дорогу перед нами вывалился большой темный зверь... Кабан?.. Лось?.. Медведь!

Да это же медведь! Мы остолбенели. А я так и замер с вытянутой вперед рукой, указывая на медведя. Он тоже ошалело глядел на нас. Пару секунд длилась немая сцена. Медведь скатился в низину, черная спина его плыла сквозь высокую траву, и, проломившись сквозь кусты ольшаника, он зашумел по осиновому мелколесью. Потом наступила тишина. Видимо зверь остановился, чтобы еще раз убедиться в опасности, затем опять побежал, и  вскоре все стихло.

Мы стояли ошеломленные. Все-таки мы его увидели! Какая удача! Правда, идти дальше стало как-то неуютно, особенно когда вошли в лес. Мы громко разговаривали, светили фонариком. И лишь порядочно удалившись от места встречи, успокоились и как-то обмякли. Сказывалась усталость и пережитые впечатления. К озеру добрались далеко за полночь, изрядно поплутав по вырубкам, где решили срезать путь. И если бы не яркий свет полной луны, вряд ли бы мы пробрались сквозь чащу и овраги к заливу и нашли лодку. Измученные, с блаженной улыбкой мы повалились в наш корабль, сбросили сапоги и оттолкнулись от берега. Заскрипели уключины.

Забулькала вода, разрезаемая носом лодки. В темноте перед нами искрился и мерцал лунный свет. Еще три километра, но мы не торопились. Лодка – это уже свое, это почти дома. И так уютно, так хорошо это движение над безмолвными ночными глубинами.

А где-то в темноте под деревьями напрасно ждали нас забытые пакеты с отборными сентябрьскими грибами.

Что еще почитать