В результате всем известных печальных событий охотничье хозяйство у нас в Восточной Сибири на определенном этапе фактически «протянуло ноги», но сейчас «больной скорее уже жив, чем мертв» – восстанавливаем. И одним из способов получения ресурсов «на лекарства для больного» служит организация коммерческих охот на медведя.
Мишки наши ушлые, пожалуй, только они и сохранились в полной мере за счет своей свирепой сообразительности и бескрайних территорий.
Ну так вот, в этом сезоне у нас было две берлоги – одна основная, с великолепным, ярко-бурым мишкой за два метра от середины ушей до середины хвоста, вторая – резервная, туда мишка забрался невеликий – килограммов на сто-сто двадцать. Этого я приберег на случай неудачи и сторговался с клиентами только на одну берлогу. Про вторую, резервную, тоже сообщил, они сразу за нее и ухватились. «Берлог две?» – «Две». – «А почему одна только продается?»
Думают, во второй медведь крупнее. Я объясняю – резервная. Они опять: «Берлог две?» – «Две». – «А мы за обе хотим заплатить». Вообще, нынешние охотники на «бурого» – ребята хоть и состоятельные, но в основной своей массе азартные и порядочные. Тем не менее, своевременно битый различными житейскими передрягами, я договорился только на одну. Главного медведя мы особенно не тревожили, так только, походили вокруг, проверили – не ушел ли, а вторую берлогу «заломили» на всякий случай. Видим – миша маленький, лень ему будет бревна растаскивать, пролежит.
Совсем своевременно прилетели мужики из Москвы, денек передохнули в гостинице, побродили по Красноярску, а уже следующим утром мы их затолкали в шестьдесят шестой газик с будкой, затопили им печку-буржуйку и повезли к месту охоты. Ехать было часов шесть, зимний день короток, так что до зимовья добрались уже затемно. Я, в принципе, так и планировал – день добираемся, день охотимся, день обратно – думал в три дня уложиться. Утро выдалось не так чтоб очень уж холодное – градусов сорок, сорок пять, но гости попервоначалу поеживались, прохладно показалось, а потом, когда рассвело (выходили мы еще затемно), согрелись, развеселились и даже поснимали рукавицы. Дорога все время шла в гору, так что не захочешь, а вспотеешь.
Берлогу разыскали довольно быстро, обтоптались, поставили номера, и я пустил собак. Собаки втроем, на ходу расталкивая друг друга, нырнули в чело берлоги, и вскоре из-под скалы послышался их хриплый лай по зверю.
Теперь надо пояснить, что берлоги эти, которые я для гостей приготовил, были немного особенные – и та, и другая располагались под «останцами» – каменными выступами скал. Одна – на самой почти верхушке горы, поросшей лесом, другая – вообще среди целой кучи таких камней. Кто стоял на берлоге, знает это чувство первого озноба, ожидания – вот-вот вывалится из чела берлоги зверь, по бокам на нем хрипящие собаки и «пошла потеха». Так и мы – стоим, ждем, пальцы на курках, все – внимание. Ждем пять минут – внутри все тот же глухой гвалт из-под земли доносится, а «Германа тю-тю». Ждем десять минут – картина не меняется. Когда прошло полчаса, гости с недоумением стали на меня поглядывать: где мишка-то? Я сам ничего не понимаю – ждите, должен быть. Но когда простояли так час и совершенно замерзли, меня самого одолело раздумье.
Охотник я опытный – «профи», знаю, что медведь внутри точно есть. И собаки устали – начали по очереди из чела выскакивать. Ладно, думаю, «не мытьем, так катанием» – отвел собак в сторону, дал егерю подержать, сам достаю из рюкзака заранее припасенную бересту и гнилушки – знаем, мол, проходили. Охотники мои облегченно вздыхают – вон оно что. Сами успели уже пропустить по рюмочке, поуспокоились, встали у чела, из которого дым валит, как из буржуйки с плохо прочищенной трубой. «Печка прогорела» – зверя нет. Ладно, думаю, это еще не все и, как знаменитый полководец, подымаю вверх руку, командую «тащи» и машу рукой вниз. Егеря тащат длинное тонкое бревно, суют его в берлогу, а оно уходит и уходит внутрь, как в прорву, метров на 5 ушло и уперлось. Охотнички мои опять насторожились, ждут, а я уже по звуку чувствую – снова неудача. Бились мы бились с этой берлогой до вечера. Бросили уже в темноте и вернулись в зимовье.
Охотники грустные – «лица на них нет», бросают в мою сторону косые взгляды и время от времени спрашивают: «Где ж медведь-то? Целый день пустышку тянули за пять тыщ верст от столицы. Это мы и дома могли бы делать в условиях куда-а-а-а более комфортных». А я-то знаю, что медведь точно в берлоге – ну абсолютно все признаки на этом сходятся.
Но... делать нечего. На следующий день перебираемся к резервной берлоге. Подходим, убираем залом, становимся, пускаем собак. Те бросаются внутрь, ревут, аж шишки на ближайших кедрах шевелятся. Медведя нет. Здесь мы уже всего часа два прокувыркались, и с отчаяния я повез их на чужую берлогу, за которую вынужден был, по предварительной договоренности, отдать все доходы с этой охоты. Там пестунишка лежал чуть ли не наверху, в старом выворотне, и мы его взяли прямо с подхода. Огорченные только наполовину клиенты все-таки поблагодарили меня за организацию охоты, сами сказали, что на охоте все бывает, на то она и охота и отбыли в первопрестольную.
А я сразу же вернулся ко второй берлоге – и азарт пополам с досадой разбирал и, самое главное, мой «призовой» кобель – лайка эвенкийских кровей – из берлоги так и не вышел. Подхожу на место уже ближе к вечеру – вот он, соколик, лежит у берлоги, хвостом виляет. Обрадовался, подхожу, глядь, а это что такое – подран мой песик и весьма основательно. С одной стороны жаль, но ничего страшного после осмотра на теле собаки не обнаружил – за неделю царапины заживут. С другой стороны, все-таки я был прав – медведь в берлоге. А вот почему сразу не вышел – над этим стоит подумать. «Заломил» берлогу по новой и вместе с
песиком вернулся на базу. Там взял четырех свежих собак, вернулся к берлоге, и к обеду мы там уже обдирали некрупную медведицу.
Из первой берлоги медведь вышел сам ближе к весне, ребята пробовали гонять его по насту, но недолго – выгодней оставить до следующего сезона для клиента. Сами же тщательно обследовали обе берлоги, и что оказалось? Ученые-переученые охотниками медведи сделали следующее: медведь вырывает прямой ход, потом разрывает камеру побольше, в верхней части камеры делает себе лежанку и становится недосягаем для прямого воздействия. А вот когда его что-то в первой камере обеспокоит, он прорывает новый ход – вбок, в сторону, с подъемом вверх, делает маленькую камеру, а проход наглухо затыкает «пробкой» и становится практически недосягаем. Попробуй догадайся и выкури такого «парня».
Комментарии (0)