«Деревня, не подмосковная, далекая деревня, в ней только можно чувствовать полную, не оскорбленную людьми жизнь природы» – писал Аксаков.
Чем дальше деревня от города, тем больше зависимость ее жителей от природы, и тем они ее лучше знают и уважительнее к ней относятся.
Жизнь такой деревни держится на самоопределенных способностях ее жителей, т.е. один может круглый год успешно ловить рыбу, другой плотничать, третий охотиться и т.д. Далекая деревня жива талантами.
Мы с Сергеем проехали последний, самый высокий на нашем пути, перевал, и сразу же далеко-далеко, внизу, в конце пологого склона появилась знакомая деревня, над которой величественно возвышался Уральский хребет.
Нас встретил Ильдус, слегка похудевший (он на время нашего приезда отпросился из больницы), но как всегда жизнерадостный и добродушный. Обнялись, занесли вещи в дом и сразу же сели за стол, который заставлен башкирскими блюдами, из которых я знаю только пельмени и бастурму, пироги с калиной и мед, сметану и творог.
– А что там?
– Тушеный глухарь.
– А тут?
– Лосятина.
– За встречу друзья! За гостеприимный дом охотника!
В мансарде, я заметил, прибавились шкуры медведей, и вечером, когда все разошлись по своим углам готовиться к завтрашнему дню, я попросил Ильдуса рассказать мне, как он их добыл.
– В позапрошлом году уродился желудь, и, казалось, все медведи собрались у нас, но тогда ни одного задира не было и мы косолапых не трогали. А в прошедший год неурожай желудей, и нескольких медведей-скотинников пришлось отстрелять. В конце октября, уже по снегу, медведь задрал жеребца.
На следующий день, после того как мне сообщили об этом, я пришел на место задира. На небольшой поляне в лесу, посередине, лежали останки жеребца – круп уже был съеден медведем, – на снегу вокруг его следы. Я сделал легкий лабаз, дошел до машины и уехал домой.
Подготовился, надел теплые вещи и пораньше, засветло, приехал на место. Это незабываемо! Снег, солнце, прозрачный березовый лес, все как в сказке, и как в сказке появляется медведь: шерсть лоснится, мускулы играют, – идет, не оглядываясь, напрямую, к своей добыче, как хозяин. Я подпустил его метров на пятнадцать и завалил с первого выстрела.
Через два-три дня еду я с охоты с гор на уазике – вижу, в ущелье воронье кружится, останавливаться не стал, наверно, думаю, падаль выбросили – недалеко деревня. А когда проезжал через эту деревню, вижу в зеркале заднего вида за мной мужик на лошади скачет и рукой машет. Остановился.
– Ильдус, привет! Вчера медведь корову задрал.
Я говорю – там-то и там-то.
– Да!
– Мне завтра в город нужно съездить – лабаз сможешь сделать?
– Смогу.
Я объяснил, на какой высоте его нужно построить, с учетом расположения солнца, расстояния от задранной коровы, направления ветра и т.д.
Следующим вечером приезжаю из города домой, переодеваюсь, и даже ужинать не стал, взял ружье, патроны, лицензию и скорее на лабаз. Пришел на место, а лабаза-то нет! Как потом выяснилось, тот мужик загулял. Под крутой горой, у ручья, в диаметре пятнадцати метров медведь все выдрал и завалил этим всем корову.
Я сел рядом на пенек и жду. Думаю, пора прикрепить фонарь, а то скоро темнеть начнет, и вдруг слышу – легкий стук камней сверху. Склон крутой, листвы нет на деревьях, и я вижу – сверху спускается медведь. А я сел прямо на его тропе, думаю, пробежит эта махина через меня и все. Я замер, ружье не поднимаю, чтобы не устали руки.
Медведь иногда останавливается, смотрит на деревню, прислушивается, а я жду. Внизу ручей сделал вымоину и по ее краю проходит медвежья тропа. Я еще размечтался – завалю косолапого на краю этой вымоины и никого звать не надо, чтобы его погрузить. Ее край как раз будет на уровне борта машины.
Так и получилось, как в кино. Дошел медведь до края вымоины, где я его с первого выстрела и уложил. Подъехал на машине, подал ее задом до края вымоины, открыл дверь, и даже рукой до медведя не дотронулся – толкнул ногой и он стек в кузов. Я закрыл дверь и уехал домой.
На той же неделе забрался медведь в загон и разогнал стадо коров. Там была такая карусель, что буренки положили весь забор. Одну корову медведь догнал до ручья и задрал. Об этом мне рассказали пастухи вечером того же дня. Следующим вечером отправился я на место задира. В глубоком овраге протекал ручей, и там лежала корова.
На гребне склона росло дерево. Я на него забрался и сел на нижний сук, подстелив фуфайку. Сижу, жду, внизу передо мной лежит задранная корова. Предзимье, начинает рано темнеть, холодно, но шевелиться нельзя. И, вдруг, справа, прямо по ручью, к корове идет медведь.
Я осторожно разворачиваю ружье, медведь остановился и замер. С одной руки стреляю в его широкую башку, и он рухнул в ручей. В агонии он еще драл землю лапами. Я слез с дерева и с фонарем осторожно подошел к медведю – у него от пули двенадцатого калибра в голове дырка, но он еще рвал землю.
Я из нарезного ствола выстрелил медведю в шею, и он затих. На выстрелы подошел племянник Искандер, и мы с ним часа два вытаскивали медведя наверх.
Через несколько дней на эту же корову стал ходить другой медведь – воришка. Один вечер в засаде сидел Сергей Греков, но медведь не вышел. Сережа у нас житель городской и для медведя душистый. Сергей уехал в город на следующий день, и мы с Искандером вечером пошли сторожить медведя.
Я сел по середине склона на фуфайку, ружье положил на колени, фонарь слева, топор и нож справа. Искандер сел сзади меня. Только приготовился, замер, Искандер толкает меня. Над нами по хребту оврага идет медведь.
Я ружье поднимаю, и он услышал или заметил, побежал галопом по хребту, не сворачивая, через крапиву. А напротив коровы этот медведь протоптал прогал. Я навел ружье на этот прогал, он туда вылетает, и мы с Искандером стреляем одновременно.
Медведь умер на лету – моя пуля попала ему в шею, перебив позвоночник, а пуля Искандера под лопатку.
Комментарии (0)