В последнее десятилетие в охотничьей литературе возникло новое направление, которое можно условно назвать «научной мемуаристикой». Ее лучшим примером является замечательная книга профессора Сергея Александровича Корытина «Звери и люди» (Вятка, 2002), рассказывающая об истории, людях и делах нынешнего Всероссийского института охотничьего хозяйства и звероводства. К этому же жанру относится книга В.А. Игнатьева «Биологи-охотоведы», дважды изданная в Новосибирске, очень интересные работы опытнейших охотоведов Сибири С.А. Линейцева («Зимовье на Аяне», «Полярные волки Путорана», «Очерки сибирской охоты») и Е.Б. Самойлова («Записки охотоведа») и ряд других своеобразных публикаций. Особое место среди них занимает недавно изданная книга старейшего и поистине легендарного нашего коллеги Михаила Павловича Павлова «Охота. Российская охота в моей охотоведческой жизни» (Киров, 2003).
А.И. Герцен в своих знаменитых воспоминаниях «Былое и думы» писал, что интересными могут быть любые мемуары, а отнюдь не одних лишь знаменитых людей. Охотоведам, право же, есть, что рассказать о себе, причем не об одной лишь тайге и охоте. Многим из нас приходилось не только бродить по диким дебрям, но и нести государственную службу, иначе говоря, быть чиновниками. История охотничьих ведомств тоже любопытна, тем более что быстро уходит в прошлое и забывается.
Грешный человек, я тоже оказался любителем не только читать, но и писать мемуары. Уже несколько лет в альманахе «Охотничьи просторы» печатается цикл моих воспоминаний «Из прошлого» о былых охотэкспедициях по Красноярскому краю и Верхоленью, готовлю о Дальнем Востоке. Постепенно из всего этого складывается будущая книга под условным названием «Отчет за прожитое» (считаю, что отчет – наиболее характерная форма для нашего брата-охотоведа). Отрывок из такого отчета и предлагается читателям (в принципе допустимо и продолжение...).
В самом начале 1963 г. вместе с молодой женой-сибирячкой из Абазы и нашей новорожденной дочерью я вернулся в Москву из Красноярска, где работал зоологом в Институте леса и древесины Сибирского отделения Академии наук СССР. Работалось в Сибири замечательно, но закончилась трехлетняя бронь на московскую жилплощадь. Терять ее насовсем не хотелось, пришлось с грустью расстаться и с академическим институтом, и с хорошей квартирой в Красноярске.
Все попытки найти работу в каких-либо биологических научных учреждениях Москвы оказались тщетными, и жить нам было не на что. Пришлось ухватиться за вакансию охотоведа во вновь создаваемом управлении государственных охотничье-промысловых хозяйств (госпромхозов) при Главохоте РСФСР. Помещалось тогда это ведомство на улице Бочковой возле проспекта Мира, близ станции метро «Щербаковская» (ныне «Алексеевская»).
Высший орган, ведавший охотничьими делами в Российской Федерации, – Главное управление охотничьего хозяйства при Совете Министров РСФСР (Главохота РСФСР) – первоначально возник еще в 1944 г. (до этого в республике действовала госохотинспекция), а спустя 10 лет этому же главку подчинили еще и все тогдашние заповедники России. Основным назначением ведомства был контроль за деятельностью непосредственных охотпользователей – охотничьих обществ и охотхозяйств, так или иначе связанных с добычей диких животных, а также управление заповедниками.
На примере Главохоты РСФСР можно проследить не только эволюцию госведомств, но и осуществление одного из главных «законов Паркинсона», когда поначалу разумное действие усердием чиновников доводится до абсурда. В процессе превращения инспекции в управление народу в системе сразу добавилось, особенно на «верхних этажах». Вот как характеризовал деятельность Главохоты один из наших охотоведов старшего поколения:
«В условиях тоталитарной системы голоса специалистов не имели веса при решении жизненно важных вопросов. Все представления охотоведов в части планирования, норм, сроков добывания животных и экономики отрасли подвергались самой жестокой и неквалифицированной корректировке со стороны советских и партийных органов. А в популярной охотоведческой печати и научных публикациях все, даже самые нелепые решения и мероприятия, трактовались как очередные «шаги» и «завоевания»... (В.Г. Гусев «Книга охотника, или популярное охотоведение», М., 1999, с.8).
Первым начальником Главохоты РСФСР был охотовед – «балашихинец» Сергей Васильевич Бутыгин, о котором даже критически настроенный В.Г.Гусев отзывается очень хорошо, называя его весьма опытным энтузиастом охотничьего дела. К сожалению, в нашей литературе о нем почти нет упоминаний. Выпускник ВЗИПСХ 1932 г., он был заместителем директора Нижне-Волжской «Крайпушнины» и директором Якутского отделения ВНИПО, затем консультантом наркома внешней торговли по охотничьему хозяйству и начальником Главного управления охоты и звероводства Наркомзема СССР. Затем работал начальником госохотинспекции при СНК РСФСР (Совнаркомы в 1945 г. стали Советами Министров). В.Г.Гусев пишет, что именно Бутыгин преобразовал госохотинспекцию в главное управление охотничьего хозяйства. Но вскоре его сменил генерал-майор интендантской службы М.С.Кузнецов, и охотничьи дела пошли наперекосяк.
На новом этапе деятельности Главохоты РСФСР, в 1955 г., ее начальником был назначен Николай Васильевич Елисеев, ранее возглавлявший ветеринарную службу в Монголии. Это был рослый, вальяжного, даже величественного облика человек, как бы воплощающий собою истинного сановника, облеченного высокой властью. И то сказать, начальник такого главка, пусть и республиканского уровня, – почти министр: он не только руководит ведомством, но и несет за него ответственность, а такая ноша тяжела, пусть и невидима взору... Двигался и говорил Елисеев медлительно, солидно, держался с большим достоинством, причем его рыхлость и полнота этому вполне соответствовали.
Главной своей задачей он считал сохранение самостоятельности этого главка, его прямой подчиненности правительству РСФСР. Дело в том, что охота все-таки никогда не была делом первостепенной важности, ее все время старались куда-то «прицепить» – то к сельскому, то к лесному хозяйству, но удалось это исполнить только после кончины Елисеева, он же при своем «царствовании» скипетра из рук так и не выпустил.
Текущими делами сам он занимался мало, доверяя их своим заместителям (на моей памяти, это были Г.Е.Бурдин, Н.Ф.Кругорогов и А.В.Нечаев, позднее возник В.И.Фертиков). Елисеев же проводил свое время в просторном кабинете, слушая голосистых канареек, коих очень любил, и решая наиболее значимые вопросы: служебно-политические, кадровые, иногда разбирал особо громкие конфликты. Он оказывал большое внимание известным личностям – космонавтам, артистам, некоторым ученым, обращавшимся к нему за помощью в делах охотничьих.
Фактически, главной заботой главка было обслуживание власть имущих людей. Для этого существовали спецхозяйства разного ранга и «спецлюди», там работающие. И уже потом шли все остальные дела: борьба с волками, с браконьерством, контроль за охотничьим хозяйством, охрана природы, заповедники.
В начале 1960-х гг. трон под Елисеевым явственно зашатался. Он почувствовал, что на одном обслуживании, на волках, инспекции и заповедниках ему не выстоять против натиска конкурентов, прежде всего, лесников, давно чаявших прибрать к рукам охоту в России (у многих союзных республик охотничье хозяйство и заповедники значились при лесных ведомствах). Пришлось принимать серьезные меры для укрепления главка. При нем было создано два новых управления: государственных промысловых хозяйств (ГПХ) и государственных лесоохотничьих хозяйств (ГЛОХ) спортивного направления специально для властной элиты. Главк стал выполнять уже не инспекционные, а производственные функции. Это сразу же укрепило его материально и организационно, все поползновения ведомств-конкурентов были отбиты, «самостийность» охоты как особой отрасли сохранена (все это разом рухнуло при Ельцине, и нынешние органы по делам охоты в Минсельхозе РФ очень далеки от былого елисеевского главка). Правда, скептики и в ту пору были недовольны.
«С начала 60-х годов инспекционная и организующая деятельность Главохоты была совершенно расстроена созданием при главке госпромхозов и государственных охотничьих хозяйств, обслуживающих номенклатуру. Эти хозяйства стали своеобразной «черной дырой», требующей все новых и новых средств, а обслуживание сановных «охотников» стало основной заботой чиновников, старающихся удержаться на руководящих постах» – писал В.Гусев.
Насчет «черной дыры» – не уверен в правоте автора, хозяйства эти были богаты, другое дело, что деятельности госпромхозов и «Зоообъединения» (бывший «Зооцентр»), занимавшихся прибыльной экономикой, руководство главка уделяло больше внимания, чем контролю и надзору. Совмещать функции использования природы с ее охраной на деле нереально, как бы ни воспевали многие наши официальные экологи единство «рационального природопользования» со сбережением природных ресурсов. Это – самообман.
Но мне тогда было не до теории – поджимала жестокая нужда. В главке приходилось находиться на рабочем месте «от сих до сих», причем читать или писать что-либо постороннее не допускалось. Начальник управления госпромхозов Евгений Михайлович Исаев, худощавый пожилой человек, сильно хромавший на одну ногу, был суетливым, не очень деловым работником (недаром в дальнейшем его сменил Станислав Михайлович Тарасов, невысокий, уверенный в себе крепкий мужик, с которым я вместе поступал на работу в управление). Моим главным занятием было чтение отчетов уже существующих госпромхозов, а также проектов создания ряда новых хозяйств. Я проверял какие-то таблицы со сметами и писал на них заключения, вовсе не будучи уверен в правильности таковых. Меня преследовало ощущение явной никчемности в этой конторе, и я твердо решил смотаться отсюда при первой же возможности, уехав по весне в какую-нибудь экспедицию. Но прежде чем представилась такая возможность, произошло событие, оказавшее большое влияние на все дальнейшее.
Однажды, примерно в середине марта, мой начальник Исаев пришел возбужденный более обычного и сразу же заявил, размахивая своей палкой, с которой не расставался, что мне нужно срочно вылетать в Хабаровск для проверки работы двух тамошних госпромхозов – Облученского и Лазовского. Надо так надо! Я не столько обрадовался, сколько пришел в смущение от предстоящей столь дальней поездки. Беспосадочные полеты тогда только входили в жизнь.
Не могу забыть удивительное ощущение от первого своего перелета на Ил-18 из Москвы в Красноярск. Человеку, привыкшему к ритмам дальних поездов, совершавшему такие поездки из Москвы в Сибирь, трудно даже представить себе, что можно оказаться в Красноярске спустя пять-шесть часов после прощания со столицей. Понимаю, что сегодня это кажется наивным, но так было. В Хабаровск я летел полсуток на огромном Ту-114, который теперь стоит у аэропорта «Домодедово».
В пути снова и снова перебирал в голове задание, полученное от начальства. Суть его была вовсе не в проверке производственно-финансовой деятельности госпромхозов, а в том, чтобы осуществить смену руководства хабаровской госохотинспекции (вскоре эти
инспекции в тех краях и областях, где имелись госпромхозы, были преобразованы в управления промыслово-охотничьего хозяйства). Исаев объяснил мне, что нынешний начальник краевой охотинспекции Николай Васильевич Михайлов упорно не хочет перестраиваться на хозяйственный лад и заниматься проблемами госпромхозов. Исаев несколько раз назвал его «милиционером», повторяя, что ему бы только браконьеров ловить, когда надо решать настоящие проблемы: добывать бочкотару, обеспечивать промхозы транспортом, топливом и запчастями. Слушая Исаева, мне подумалось, что борьба с браконьерством, наверное, не менее важное дело, чем бочкотара, но говорить этого в нашей управе вслух не
следовало.
Хабаровск поразил меня яркостью весеннего солнечного света, а еще запомнилась дивно вкусная рыбная котлета в ресторане. Она стояла на тарелке торчком, очень похожая на кедровую шишку, вся в огненных сухарях, внутри же ее оказалось растопленное горячее масло, которое при разрезе плеснулось на всех, кто сидел за столом. Вкус этой лососевой котлеты был чисто по Райкину – «специфический...» Чудо из чудес!
В первый же день я уехал на станцию Облучье, что находится в мистической Еврейской автономной области. Поезд прибыл ночью, и я счел за благо немного промяться – пошел по зимней дороге, которая вела на юг в сторону Амура. Шел долго, утром меня догнала какая-то грузовая машина и довезла до села Пашкова, что в сорока километрах от Облучья. Поглядел на зимний Амур и на той же машине, спустя полчаса, уехал назад. Узнал, что приамурское это село названо в честь нерчинского воеводы Афанасия Пашкова, названье же «Облучье», как оказалось, получено от строителей Транссиба из-за хитрой его петли, напоминающей облучок пролетки. Не вникая особенно глубоко в дела госпромхоза, я помог директору составить акт о состоянии дел и вернулся в Хабаровск.
С Н.В.Михайловым, высоким пожилым сухопарым мужчиной, я встретился в местном краеведческом музее, директором коего был охотовед Всеволод Петрович Сысоев, еще до войны работавший в той же краевой охотинспекции (Михайлов и сменил его на месте руководителя). Коренастый, бородатый Сысоев выглядел очень импозантно и бурно предавался охотничьим воспоминаниям, рассказывая, как он выпускал в Приамурье норок и соболей, ходил с местными тигроловами и медвежатниками на промысел, а в последние годы совершил несколько больших экспедиций вместе с писателем-краеведом Клипелем, да и сам он был недавно принят в Союз писателей СССР. Я уже знал об этом – во всех газетных киосках города продавались книги Клипеля и Сысоева «За черным соболем» и «Светлые струи Амгуни». Всеволод Петрович тут же подарил мне свою подписанную им книгу «В дальневосточной тайге». Он очень хвалил Михайлова, рассказывал о нем как о непримиримом борце за охрану природы Приамурья, правдолюбце, на которого теперь взъелись чиновники из Москвы, желая сжить его со света. Михайлов даже прослезился.
«Ничего, Коля, – утешал его Сысоев, – не пропадешь; у нас был недавно председатель Дальневосточного филиала Академии наук, геолог Хоментовский, он хлопочет открыть у нас четыре новых заповедника, один из них будет на Большом Хехцире, вот и пойдешь туда директором, мы тебя в обиду никому не дадим». От предложения вернуться в госохотинспекцию и стать в будущем начальником нового управления Сысоев отказался наотрез. «Для этого надо быть хозяйственником, а мы с вами все-таки биологи-охотоведы, бродяги таежные, не годимся в новую систему». Я посетовал, что давно не был в тайге, на что Всеволод Петрович едко подметил: «Зато вы теперь бродите в дебрях и джунглях Главохоты РСФСР...»
Мне предстояло ехать в район имени Лазо (районный центр Переясловка), где находился второй наш госпромхоз. Договорились с Михайловым слетать оттуда на вертолете в удэгейский поселок Гвасюги, что расположен на реке Хор выше Переясловки. Николай Васильевич приехал в назначенное время, договорился с вертолетчиками. Зеленый Ми-4 летал в ту сторону довольно часто, правда, не в Гвасюги, а ближний к нему поселок Горный, где разместился крупный леспромхоз, кромсавший кедровники в бассейне Хора. Охотникам-удэгейцам приходилось уходить на промысел только в самые дальние угодья, куда еще не добрались лесорубы. Я побывал «в тайге» лишь на местном кладбище близ самой реки.
Даже столь краткая встреча с Дальним Востоком произвела на меня очень большое впечатление. Что же до поручения о смене охотничьего руководства в Хабаровске, то оно было выполнено. После моего визита в крайисполком начальником Хабаровского охотничье-промыслового управления был назначен молодой энергичный работник из Комсомольского коопзверопромхоза Анатолий Ефремович Фролов. В книге С.А.Корытина «Звери и люди» ему посвящен довольно критический мини-очерк под заголовком «Сын Ефрема с кличкой Фрол». А.Е.Фролов проявил себя мужиком хозяйственным, но позднее был замешан в каких-то некрасивых делах. Он погиб в автокатастрофе в 1980-х гг. В.П.Сысоев оказался долгожителем и здравствует уже девятый десяток, он стал легендарной личностью. Михайлов же, как ему и предсказывали, возглавил Большехехцирский госзаповедник под Хабаровском и работал там до своей кончины в начале 1990-х гг.
Комментарии (0)