«РОГ» открывает новую рубрику. Мы расскажем о людях, посвятивших себя любимому делу. Когда-то в России это называлось СЛУЖЕНИЕМ – словом высоким, однако очень точно отражающим суть понятия. «РОГ» расскажет о кинологах, работниках охотничьих хозяйств, оружейниках и историках охоты – о всех тех, кто будет интересен вам, дорогие читатели. Одни вам хорошо известны, другие незаслуженно забыты, о многих узнаете впервые. Предлагаемые материалы планируется публиковать в виде очерков и интервью.
Ведет рубрику Александр Соловьев.
Дорогой читатель!
Вас, наверное, удивило название статьи. До встречи с Геннадием Васильевичем Алимовым, экспертом всероссийской категории по испытаниям норных, я даже и не предполагал этого. Когда я приехал, предварительно созвонившись с ним, меня встретил бодрый, выглядевший моложе своих лет человек. Поднялись к нему в мастерскую, я обратил внимание на эспандер и гири, стоящие на полу. «До сих пор занимаетесь?» – «Да», – просто ответил он. Так я познакомился с человеком, учениками которого с гордостью называют себя немало известных кинологов. К сожалению, из-за своей принципиальности и привычки всегда говорить правду в глаза в свое время врагов у него было больше, чем друзей. Многие и сейчас, когда он перестал судить и выезжать на выставки, даже не знают, как он живет и живет ли. Но этот человек, прошедший всю войну гвардии рядовым, и сейчас воюет с болезнями, с безразличием и равнодушием людей. Я очень рад, что познакомился с таким человеком и приглашаю познакомиться с ним вас, дорогие читатели!
– Геннадий Васильевич! В каком году вы родились?
– В 1922 году, 23 января.
– Я тоже родился 23 января, правда, на 33 года позже. Мне приятно встретиться с человеком, с которым я родился в один день. Видимо, и по характеру мы с вами похожи. Где вы родились?
– В Орехово-Зуеве, в Московской области.
– Кто были ваши родители?
– Отец был у меня партийным работником, возглавлял крупную партийную организацию, затем его перевели в Москву на повышение на должность «Заведующий отделом партийных кадров Москвы и Московской области». Мать была домохозяйкой. С 1924 года я стал москвичом.
– Как сложилась дальнейшая судьба мальчика из Орехово-Зуева?
– Как у всех. Обыкновенная школа, затем Полиграфический институт, который закончил в 1955 году (перерыв был связан с войной) по отделению ХОФ (художник-оформитель). Мне это пригодилось при работе экспертом-кинологом на испытаниях норных собак. В то время не было четких критериев при записи работы собаки в искусственной норе. Писали кто как умел. Я подумал и изобрел свой графический способ записи. Всем, кто видел мою манеру записи, понравилось, и потихоньку она распространилась среди экспертов.
– То есть взяли за основу ваш подход при описании работы собаки на испытаниях?
– Да, как фиксировать работу собаки в норе чисто графически. А там уже зависит от того, как она работает, как ведет себя в норе. К собаке надо относиться по-человечески. Я всегда судил в пользу собаки. Но не всегда меня приглашали на испытания, так как я судил не то чтобы строго, но честно. За это меня многие недолюбливали. Уже в те времена (в шестидесятые годы прошлого века) была конъюнктура.
– Когда вы начали заниматься охотой, в каком возрасте?
– Закончил школу экспертов, только после этого я купил первое ружье, начал заниматься охотой.
– Как и с кем вы начинали свою работу как эксперт-кинолог?
– Прежде чем пуститься в «самостоятельное плавание», я долгое время присматривался, как работают другие, старался попасть в комиссии, где работали опытные кинологи, такие как Горнов С.М и другие. Я у них учился, набирался опыта, знаний.
– Когда вы завели свою первую собаку? Какой она была породы?
– Первой собакой был жесткошерстный фокстерьер, которого мне порекомендовала А.Е. Золотарева. Звали его Фафик. Вообще я всю свою жизнь держал только кобелей.
– Вот видите, между нами есть еще одно сходство, я тоже всю жизнь держу только кобелей.
– Так вот, Фафик вырос очень крупным и, хотя имел дипломы, на охоте я его не использовал. Затем решил перейти на более мелких собак. Золотарева сообщила мне, что где-то в Подмосковье есть такой кобель, живущий в плохих условиях. Я съездил и купил этого кобеля. Звали его Гриф. Хотя хваткой он не обладал, видимо, сказалось прежнее воспитание в других руках, тем не менее его потомство было рабочим. Все зависит от условий – к кому попадет собака, как ее притравливали. Последующих собак я сам притравливал со щенячьего возраста. Приучал к темному замкнутому пространству, приучал всегда выходить победителем в схватках, то есть подбирал соответствующих по силе соперников, постепенно усложняя задачу. Последний мой пес вырос достойным, с мертвой хваткой. Как показала практика, из всей породы рождается около трех-четырех процентов собак, показывающих в дальнейшем работу мертвой хваткой.
– Вот вы говорите мертвая хватка. А ведь она может быть как по месту (горло, ухо, щека), так и не по месту (где взял, там и держит, то есть и за лапу, за хвост, за бок и т.д.). Или собака перехватывает, пока не возьмет по месту?
– У нас засчитывается мертвая хватка по месту, это высший балл. А есть мертвая хватка не по месту. Кстати, я бы не давал диплом II степени за хватку не по месту. Надо всегда разбираться в каждом конкретном случае. Мы не знаем, как все это происходит там, в норе. Почему собака не взяла по месту? Почему лиса дала себя взять по месту? Но всегда видна уверенность собаки. И именно уверенные в себе собаки работают мертвой хваткой, ну а умные еще и берут по месту.
Я при судействе всегда исходил из того, что мы многого не знаем. Вот, например, в правилах есть такой пункт, что если собака при переходе из одного кольца в другое идет навстречу зверю, мы считаем это ошибкой. А почему? Что она совсем, что ли, дура? Может она, наоборот, хочет быстрее сблизиться со зверем? В правилах много таких нюансов. В каждом конкретном случае надо смотреть, как работает собака. Судить всегда в пользу умных действий собаки.
Хотя я точно придерживался правил, но в некоторых случаях, если действительно собака этого стоит, на некоторые вещи я закрывал глаза, судил в пользу умной собаки. И все-таки я был прав тогда, прав! При этом получить диплом I степени у меня было сложно. Я давал таких дипломов очень мало, только заслуженно. Наверное поэтому меня редко приглашали судить.
– Да, есть собаки, знающие искусственную нору, начинающие хитрить, работать не только носом, но и ушами, знающие «восьмерку», делающие «осмысленные человеческие выводы». Это они идут навстречу лисе, это они залегают в норе и поджидают у перехода неопытную лису, разогнавшуюся по «восьмерке».
– Дело в том, что мы смотрим свысока, из положения человека, который является высшим, так сказать, созданием Природы. А ведь собачье сообщество тоже в своем роде «цивилизация». А так как мы смотрим свысока, то много и не знаем, не хотим понять своим человеческим разумом.
В принципе, норную собаку нужно приучать к норе. Ведь в нее природой не заложена способность работать под землей. Она гонит зверя по поверхности, и вдруг зверь понорился. Что делать? Или вот, например, волчья стая. Стоит одному волку перепрыгнуть забор овчарни, зарезать овцу и с ней перепрыгнуть обратно, как этому учатся все члены стаи. А ведь это природой не заложено. Так и с собакой.
Почему мы ее обучаем в искусственной норе? Для того, чтобы она знала, что делать в естественной, но более сложной. Даже деревенские жители, не имеющие возможность выезжать на искусственную нору, тем не менее тренируют своих собак на естественных норах. Но ведь все равно тренируют! Потому что это не заложено природой.
– Да, но по наследству передается злоба к зверю.
– Конечно. Но важно развить, не испортить это наследственное качество, отшлифовать его тренингом на норе. Главное, к этому можно приблизить так называемых спокойных собак, вырастив из них победителей. Только труд, вложенный в вашу собаку с детства, принесет результат в дальнейшем.
– Давайте рассмотрим такой случай. При судействе используют два варианта открывания крышек при хватке. Первый – по команде судьи или нормастера. Второй – по команде хозяина собаки. При втором варианте бывает так, что хозяин по только ему одному известным признакам (сопение собаки, толчки головой о крышку, скуление и т.д.) определяет, взяла ли собака зверя по месту. Открывают крышки, и собака получает диплом I степени. А до того как она взяла по месту, она схватила лису за живот, перехватила за плечо и только затем взяла за горло. Через день эта лиса погибает. И где справедливость?
– Довольно сложный вопрос. Я считаю, что для охоты лучше второй вариант. Для соревнований – первый. Только злобная и умная собака за короткое время возьмет по месту. Это так же, как хватка с отрывом. Открываем крышки, собака отпускает лису. Закрываем – опять берет. Открываем – опять бросает. Баллы снижаются. А ведь мы опять-таки вмешиваемся в работу собаки. Это плохо. Вообще при судействе есть много моментов, когда человек вмешивается в работу собаки.
Очень много споров вызывает работа разменами. Ведь есть лисы, которые сами идут на размен, чтобы избежать драки. По ним бы щенков притравливать, а их ставят на испытания. И наоборот, есть жесткие лисы, которые могут сами взять среднюю собаку по месту. Вообще, судейство – очень интересное действо. Надо заранее знакомиться с составом лисьего «парка». Есть жесткие лисицы, после которых собака выходит немного пощипанной. А есть такие бойцы, которых надо только брать по месту, иначе лиса сама возьмет.
– Как вы относитесь к П-образным норам?
– Когда они только появились, мне понравилось то, что П-эшка более приближена к естественной норе. Возьмите даже ее размеры по высоте и ширине. Перепады по высоте более крутые и трудно проходимые для собаки, особенно если сверху бьет лиса. Мне нравится, что собака, так же как в естественной норе, может выгнать лису на поверхность. И я считал и считаю, что дипломы на П-эшке надо засчитывать так же, как и дипломы на восьмерке. Лучше же, когда собака имеет дипломы на двух норах.
В любом случае надо смотреть, как работает собака. Но я считаю, что восьмерка нужна больше для тренинга. Ее размеры далеки от размеров естественной норы. И понятие «скорость работы в норе» очень условно. Есть собаки, успешно работающие в естественных норах, а в «восьмерке» – недобирают баллы за скорость. Надо смотреть на все остальное – на вязкость, злобу и т.д.
– Какие охоты, кроме норной, вам нравятся?
– Утиная охота. На копытных я не охочусь по моральным соображениям, не лежит у меня душа. В охоте я не добытчик, а человек, любящий сам процесс охоты. Очень сильно увлекаюсь рыбалкой, особенно зимней. Сейчас уже ноги не те, поэтому охотиться прекратил, а на рыбалку выезжаю часто. С последним кобелем (жестким фоксом) ездил на норную охоту в разные места (Тульская, Ярославская, Вологодская области) по приглашению местных охотников, при этом добыча не играла никакой роли для меня, главное, чтобы собака поработала.
Мой личный опыт привел к такому выводу: зверь чувствует, какая собака зашла в нору. Если средняя, будет сидеть до последнего, пока не докопаешься. Если сильная, злобная – пулей вылетает, особенно молодняк. Еще я заметил такую вещь, когда подходишь к городку со множеством отнорков, пускаешь собаку, она не в каждый отнорок полезет. Подойдет к одному, понюхает, идет к другому, затем к третьему, и, наконец, находит нужный вход, залетает в него – там-то и есть зверь!
Бывают и грустные моменты. Был один случай, когда собака вошла в нору в 16 часов, а вышла только утром. При этом я ее сначала даже не узнал. Это был грязный комок, весь в крови. Барсук, видимо, поранил. Полморды спустил. Я своего кобеля километра два на руках нес.
Приходилось мне судить и на естественной норе, например в Ярославской области, раза два-три. Там собаки были хорошие, да и ребята стреляли – будь здоров. Я на фронте неплохо из нарезного оружия стрелял, а вот из гладкоствольного, особенно влет по уткам, – не очень. Не попаду, а сам и рад – пусть живет. Самый страшный зверь – двуногий, он же человек.
– Вот мы и подошли к теме войны. Геннадий Васильевич, если вам не больно, расскажите о войне.
– На фронт я попал в 1941 году. Когда объявили о войне, я записался добровольцем. А закончил в 1945, в Берлине, прошел всю войну рядовым, гвардии рядовым. Служил автоматчиком в отделении ПТР (противотанковое ружье), в разведке.
– На каких фронтах пришлось воевать?
– Центральный фронт, Первый Белорусский. Рокоссовского лично видел с дочерью, которая на лошади каталась. Первый бой, кажется под Ельней, запомнился тем, что я впервые увидел, как работают наши «катюши». Мощная штука! Первая «катюша» была какая-то хитрая, все вокруг выжигала. Там я увидел в первый и последний раз немцев в черных шинелях, все поле было усеяно. После такие не встречались.
Что-то мы от собак перескочили на войну.
– Это тоже часть вашей жизни, наверное, самая страшная и прекрасная.
– Наверное. На фронте, конечно, хлебнул лиха. Но тогда молодые были – все нипочем!
Я перед войной серьезно занимался спортом: бокс, бег, лыжи, гиревой спорт; при моем небольшом росте весил около восьмидесяти килограммов. Это я сейчас усох немножко.
– Да нет, еще крепышом выглядите.
– Спасибо. Так вот, многие трудности я переносил достаточно легко. Часто голодали, особенно в весеннюю распутицу. Не то что машина, лошадь в телеге не могла пройти. Подвоза не было. Что ели? Стояли у какой-то деревеньки. Собирали прошлогоднюю картошку в земле, черную, полужидкую, раскладывали на металлический лист крыши, разминали и сушили. Как только выступали белые комочки крахмала, их собирали и ели. Конечно, не доходили до такой степени, что подыхали, ведь есть еще и хорошие ремни из натуральной кожи. Стреляли птиц – ворон, галок, сорок, в общем, все, что попадалось, хотя птицы были очень осторожные.
Однажды на нейтральной полосе подорвалась немецкая тяжеловозная лошадь, огромная такая, мы ей сразу дали имя Ферда. Так вот, ночью, соорудив «кошку», отправились ползком к нейтралке. Кидали-кидали ее, наконец-то зацепили Ферду. Всем гуртом переволокли ее на нашу сторону. Вот тогда мы наелись! Ферда была жилистая рабочая лошадь. Мясо при варке разбухало, его прямо-таки выворачивало наружу. Но это было мясо! Разжевать было тяжело, но голодному все нипочем! Выручило это нас. Но такое бедственное положение было редко.
Поступало продовольствие, все входило в свое русло. Спать же приходилось везде – и в окопах, и в землянках. Особенно тяжело было зимой. Иной раз ночевали в сугробах, по двое: один лежит на снегу, другой сверху, затем меняемся. Лиха хватили все. Недаром война отзывается теперь многими болезнями. Нет ни одного здорового человека.
– Какие награды вы имеете?
– Медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией». Многие награды затерялись. Мы постоянно перемещались, меняли дислокацию. Честно говоря, когда вижу человека, увешанного наградами от подбородка до колен, не верю я ему. Ведь в войсках, кроме тех, кто воюет на передовой, есть еще и тыловые части, действующие в глубине, за нами. Как можно получить награду простому солдату? Смерть поджидает повсюду. Мы ходили с этим страхом постоянно, это даже стало привычным. Можно было погибнуть и от шальной пули.
Вернемся к наградам. Расскажу забавный случай. В нашем отделении ПТР был молодой солдатик. Однажды над нашей позицией зависла «рама», самолет-разведчик. Так вот, он взял ПТР и говорит: « Сейчас я ее собью!» Все посмеялись, ведь попасть на такой высоте практически невозможно. А он примостился у колеса машины, прицелился и начал стрелять. Патрон у ПТР здоровый, дальность полета где-то 12 километров. И вдруг самолет загорелся и упал. Так на него послали представление на орден Красного Знамени. Орден затем пришел, а солдатика-то в живых уже и нет.
Я хочу сказать вот что. В начале войны награды давались очень тяжело, это посыпалось потом, в конце войны. Возьмите, например, СМЕРШ. Они тоже являются участниками войны, им также вручали награды. Но они были позади нас. Передовая все время обновлялась, взамен погибших присылали новых, как в мясорубку. А СМЕРШ в боевых действиях не участвовал, шел сзади, в старом составе. Они-то все целые! Зато отрапортовали: «Взята такая-то высота к дню рождения Сталина». Награждают. Много было вспомогательных частей. Я не хочу умалить их роль. Все они ковали Победу, но больше всех досталось пехоте, здесь наибольший процент потерь. А по наградам я хочу сказать следующее. Боевые награды дороже всех юбилейных. Видал я настоящих ребят на фронте, действительно храбрых. Те из них, кто остался в живых, – по-настоящему везунчики.
– Геннадий Васильевич! Расскажите о том, где вы работали после войны, после окончания института?
– Я всю жизнь проработал художником-оформителем. Что такое художник-оформитель? Это мастер, который оформляет книгу – обложку, титульный лист и т.д. Я не иллюстратор, я оформитель книг. Работал в Детгизе. Во времена застоя зарабатывал нормально. Как говорят, в долг давал, а сам не брал. Сейчас на пенсии, которая является основным источником дохода, да подрабатываю оформлением детских книжек. Надо как-то не терять квалификацию, да и платить за мастерскую и сотовый телефон. В общем, живу помаленьку.
– Спасибо, Геннадий Васильевич! В преддверии наступающего праздника – Дня Победы, хочу пожелать вам и в вашем лице всем ветеранам, участникам войны здоровья и счастья! Пусть радости будет больше, чем печали!
– Спасибо, Александр. В свою очередь я хочу поздравить всех, кто меня знает и помнит, всех молодых и опытных охотников и просто любителей природы.
С Днем Великой Победы!
Комментарии (0)