Запах страха

Кто-то из профессиональных охотников вскользь заметил, что дикий зверь чувствует не только обычные запахи, но и какой-то нематериальный, исходящий от напуганного животного, – что-то вроде биополя. Хищники будто бы ориентируются по нему в поисках жертвы, а травоядные такое животное совершенно не боятся

Существует ли такое явление на самом деле и насколько распространено – не берусь судить, но кой-какие наблюдения показывают, что скорее да, чем нет.

Охотой я бредил с детства и по нескольку раз перечитал имевшиеся книги охотников-профессионалов, касавшиеся в основном охот на крупного зверя в Африке, Индии и Юго-Восточной Азии. Мой личный опыт этими знаниями и ограничивался, и в настоящую тайгу я попал только в 16 лет, но зато сразу в предгорья Сихотэ-Алиня, в самые дикие и богатые всевозможной живностью леса. Там обитают многие из тех зверей, о которых доводилось читать в книгах: тигры, бурые медведи (не уступающие в размерах камчатским), полутонные кабаны, гималайские медведи, красные волки и даже забегающий из Маньчжурии леопард.

Все они запросто могли бродить по тем же тропам, куда я направлялся. Еще не начала подсыхать роса, когда осенним утром я уже выбрался из малюсенького таежного поселка на краю леса. Вокруг него были распаханы небольшие картофельные и кукурузные поля, с которых вскоре должны были собрать урожай. Дальше начинался лиственный лес с огромной чозенией, похожей на древние папоротники, ясенем, ильмом, липой и множеством других растений.

В полукилометре от поселка проходила через лес узкая протока, а параллельно ей тянулись пересохшие русла таких же проток, намытые весенними и летними паводками. На глинистой почве не росло ничего, кроме чахлых кустиков. Здесь всегда было сумрачно и неуютно. Зато по опушкам и на открытых полянах царило изобилие: в воздухе выделывали замысловатые фигуры индийские широкороты, сверкающие всеми оттенками синего цвета, наподобие цикад стрекотали в зарослях выводки голубых сорок, постоянно попадались следы кабанов и медведей.

Прямо от поселка к берегу протоки вела узенькая тропинка – по ней я прошел полями, пересек сумрачный лес, выбрался на протоку и по упавшей лесине перебрался на противоположный берег. Потихонечку побрел вниз по течению, путаясь в прибрежной траве высотой в человеческий рост.

Теоретические знания, конечно, вещь хорошая, но, как правило, с настоящей действительностью имеющая такое же отдаленное сходство, как и “зеленые холмы Африки” с Уссурийским краем. В моей голове уж очень прочно засели рассказы о том, как дикие звери разрывают туземцев и падают у новых сапог белого охотника, причем кровь из их ран пачкает начищенную до блеска обувь. Поэтому от меня наверняка исходили такие волны страха, что запросто могли убедить окружающее зверье в моей безобидности и безвредности для всего живого населения в радиусе нескольких километров.

Временами очень симпатичной казалась мысль о том, что надо бы истребить под корень хотя бы всех тигров, пугающих до полусмерти мое воображение. Больше внимания я уделял поиску красивых, крепких деревьев, причем чем ближе к земле располагались у них нижние ветки, тем они казались мне красивее, хотя, при нужде, я бы, кажется, взлетел на тридцатиметровую верхушку чозении, имеющую совершенно лысый ствол аж до самой кроны.

Попутно я постреливал из своей одностволки мелких птичек, которых тут же обдирал и складывал шкурки в бумажные пакетики, чтобы потом сделать из них тушки для музейной коллекции. Сперва под выстрелами пали две седоголовые овсянки, потом довольно редкая желтогорлая. Чтобы разыскать их в густой траве, приходилось применять квадратно-подсечный способ поиска. Палочками обозначал края участка, на который падала птичка, потом выдирал на нем руками всю траву, пока не находил добычу.

В течение первого часа никто на меня не догадался напасть, тем более что ружейные выстрелы, хоть и с ополовиненным зарядом, пощелкивали довольно громко и, как мне казалось, должны были распугивать всех крупных и вредных, с моей точки зрения, зверей. Да тут еще случился непредвиденный казус. Присаживаясь отдохнуть, я закладывал в ствол пулевой патрон с двойным зарядом пороха – на случай самообороны. Устроившись на поваленной лесине в очередной раз, закурил, огляделся по сторонам и шагах в двадцати обнаружил сидящую спиной ко мне пичугу.

Позабыв о содержимом ствола, нажал на спуск – ахнуло, как из трехдюймовки. С лесины меня сдуло отдачей, а птичка, вжав голову в плечи, сидела не шелохнувшись, видимо, оглушенная пролетевшей мимо головы пулей. Да так, что мне удалось подойти и схватить ее рукой. Убедившись, что это всего-навсего еще одна овсянка, я даровал пленнице свободу и только потом охнул. Из двух имевшихся пуль одна уже израсходована. Но произведенный гром должен был угнать вообще всех зверей за много километров отсюда.

Страх постепенно проходил, и я довольно весело двигался вдоль протоки. По моим расчетам, я еще не вышел за пределы поселка с его полями, когда с противоположной стороны услышал странный шум: шшух... шшух... шшух... – как будто косили сено, и решил поздороваться с косарями. Не прошел и пяти шагов, как раздалось громкое “фухх” – шагах в двадцати стоял здоровенный секач. Весь серый, размером поболее того “сказочного вепря”, который стоит в местном музее.

Волей-неволей трясущимися руками навел на него ствол, о мушке, кстати, и думать забыл – просто стояли друг против друга. Кабан уставился на меня, я на него, но он только “ел” меня подслеповатыми глазками да шевелил лохматыми ушами. Я же старался удержать дрожащими руками одностволку в его направлении. Конец ствола описывал замысловатые фигуры, и, в конце концов, палец на спуске дрогнул, грянул второй, кстати, последний усиленный заряд.

Дальше мы помчались в разные стороны примерно с равной скоростью, но я, пожалуй, все-таки быстрее. С галопа на рысь перешел только среди милых сердцу кукурузных полей у деревни. Кое-как отдышался и приплелся в домик лесника, у которого был на постое. Хозяев дома не было, и остаток дня пришлось посвятить размышлениям, как избежать столкновения с совершенно меня не интересовавшими крупными зверями.

Вечером рассказал о случившемся леснику. Тот, естественно, не поверил, так как прошатался весь день в лесу и не видел ни одного зверя крупнее бурундука. Чтобы не попадаться на глаза кабанам, которых, кажется, приманивала кукуруза, решил сразу уйти подальше от деревни и только потом свернуть на протоку. Но не удержался и заглянул на то место, где мы вчера разминулись с секачом. Судя по следам, серый аспид таки промчался за мной несколько шагов, после чего свернул в сторону.

Я вернулся на проселочную дорожку, миновал кукурузу и картошку, свернул на протоку, опять перешел на другой берег и, озираясь, побрел вниз по течению. Минуты проходили за минутами, все было спокойно, и к обеду я до того осмелел, что решил развести костерок и напиться чая. Да еще перед этим добыл зеленую квакву – по всем описаниям, далеко от ее обычного ареала. Маленькое – но все же открытие.

Обосновался на поляне, ружье с рюкзаком оставил у большой поваленной лесины и стал собирать хворост. Спички горели плохо, и я так увлекся добыванием огня, что не заметил новых гостей, облюбовавших край поляны. По увитому лимонником дереву карабкался зверек темного цвета размером с кошку. Внизу в траве копошился еще один – чуть покрупнее. Я быстро стал перебирать в уме, что это за животное, сравнивая его в памяти с виденными чучелами и иллюстрациями.

Больше всего он походил на маленькую росомаху, только вот почему черный, да еще с белым галстуком? Куница? Она тоньше и светлей. Дикобраз? Их тут и в помине никогда не бывало. Зверек наконец-то выбрался на свободный от лиан участок ствола и повернул ко мне свою глупую головенку. Батюшки, да это детеныш гималайского медведя – точь-в-точь копия мамаши, которая где-то уже рядом! Беда!

Опять ноги в руки и в галоп – в книгах написано, что мамаша посторонних не переносит. Хорошо, ружьишко успел на ходу прихватить и с воплями помчался к родной деревне. Орать-то, конечно, не следовало: это теперь я знаю из своего таежного опыта – запросто можно было спровоцировать нападение. У кукурузных полей я продвигался уже не рысью, а так, еле-еле волочил ноги. Интересным показалось то, что глубина протоки в среднем была по пояс и выше, а сейчас вода только хлюпала в кедах. Этот брод, которым я преодолел водную преграду, отыскать потом так и не удалось...

Возможно, что со страху так быстро перебирал ногами, что проскочил по воде аки посуху, не доставая до дна? Фиаско было настолько полным, что я даже не стал информировать о происшествии лесника. Хорошо хоть на краю кукурузного поля подшиб двух горлиц и обеспечил нам диетический ужин.

Следующим утром долго пришлось собираться с духом, чтобы опять лезть в эти треклятые джунгли за приключениями, вследствие чего мы с верным ружьишком выползли из дома лишь к обеду. Теперь надежда была только на то, что зверь, по описанию классиков, наевшись днем, спит где-нибудь в укромном месте и на нас не наткнется. Как бы не так! Мы обреченно плелись напрямик по пересохшему руслу, чутко прислушиваясь и вздрагивая при каждом шорохе. Не успели пройти и полдороги, как опять раздался знакомый звук: шшух... шшух... шшух...

Я птицей взлетел на развилку ближайшего дерева. Оно имело форму буквы У и в нижней части огибало толстое бревно. То есть я сидел высоко над землей, и подобраться в лоб ко мне было невозможно. А уж если кто и полезет по кривому стволу вокруг дерева, то я успею выстрелить в упор двойным зарядом картечи (пуль больше не было). Приободренный такими мыслями, воспрянул духом.

Как раз вовремя – шагах в 40 от меня пересохшее русло переходило стадо кабанов. Впереди шагали здоровенные туши, в основном серые, было несколько почти черных, дальше шли свиньи помельче. Я решил дождаться самого маленького и подстрелить его. Но оказалось, что замыкали стадо опять три крупных зверя. Самые мелкие уже успели скрыться из виду, и мимо дерева шел последний, серый и достаточно крупный кабан.

Ахнул по нему, почти не целясь, с тайной надеждой, что промахнусь. Как бы не так! Моя дичь завизжала, точь-в-точь как под седьмое ноября, когда режут его домашних сородичей, и уползла в кусты. Все стихло. Этого еще не хватало – опять куда-то подевалась сила духа, и я сообразил, что вепрь теперь ждет меня в засаде. Тоскливо посмотрел на солнышко: сколько там еще до заката?

Сидеть решил до победного конца, может, кабан попить захочет и уйдет. Патронов с картечью больше не было – осталось две единицы да десятка полтора ополовиненных с дробью девятого номера для мелких птичек. Покуривая и ерзая на становившейся все более неудобной развилке, просидел еще около часа и стал спускаться вниз – будь что будет. Осталось только спрыгнуть на землю, как ухо уловило уже хорошо знакомую “мелодию”: шшух... шшух...

Опять я оказался в развилке, причем ничуть не медленнее, чем кот, удирающий от собак. Вскоре в русле показалась толстенная свинья, а вокруг нее веером штук десять поросят-полосатиков. Табунчик медленно брел на расстоянии верного выстрела, и даже дробью можно было обеспечить себе поросенка с хреном, но что-то никакого азарта не объявлялось. Скрипнуло под ногой дерево.

Старая кабаниха издала негромкий звук – что-то среднее между писком и свистом. Поросята мгновенно повернулись спинками ко мне, и все строго в одном направлении абсолютно бесшумно растворились в лесу вместе со своей мамашей. Теперь-то до меня дошло, что этот лес битком набит зверями, всех их не переждешь, тем более что начинало темнеть. Пришлось покинуть надежное убежище и короткими перебежками, от дерева к дереву, продвигаться к дому.

Лесник был на месте. Рассказал ему кое-что об уползшем кабане и примерно обрисовал место. Бывалый таежник захватил фонарь, топор и мешок. Где-то через час поисков в кромешной тьме он начал виртуозно материться и усомняться в моей правдивости. Тогда я взял штурманские функции на себя. Сперва вернулись к поселку, а потом след в след вышли к тем кустам, куда уполз кабан. Лесник с топором храбро пошел в указанном направлении, а я чуть приотстал, чтобы в случае чего не помешать, если придется рубиться с вепрем.

Лесник сделал пару шагов и позвал. Я заглянул за его широкое плечо и обнаружил окоченевшую тушу, которая лежала головой в направлении моей засидки. Лесник предложил сразу выпотрошить тушу, но вовремя заметил мое намерение располосовать брюхо на всю длину лезвия. Он оттолкнул меня обругав и стал быстро, но осторожно свежевать зверя по всем правилам.

К утру мясо перетаскали в деревню. Лесник пошел на работу, а я завалился спать. К вечеру нагрянул лесник с двумя друзьями и сворой собак. За рюмкой отменного первача решено было выступить завтра с рассветом и навести в лесу порядок – доказать, кто есть “царь природы”. Вот уж эту ночь я спал спокойно. С рассветом команда из четырех охотников (я в том числе) с пятью собаками вошли в лес рядом с поселком. На четверых было 7 стволов, у каждого большой нож за поясом – и где те страхи? Утро сияло, роса сверкала, собаки нюхтили, бегая по сторонам, потом разом бросились в одном направлении и вскоре подали голос.

Еще через полминуты мимо пронесся подсвинок, у которого буквально на хвосте висели собаки, готовые вцепиться в маленькую черную кисточку на конце хвостика. Кстати, эта кисточка, по-моему, как раз и служит для того, чтобы ухвативший ее хищник сразу наглотался щетины, и, пока он отплевывается, кабан может добежать до другого безопасного места. Лихо вскинул одностволку, но меня схватили за руки, стой, собаку застрелишь. Ну и ладно, стреляйте сами.

Беспечно закинул ружьишко за спину и пошел следом за ломившейся по лесу компанией – впереди разгоралась нешуточная драка. Раздавались хрюканье, тявканье, рычание, потом началась канонада. На небольшом пятачке овса, посеянного прямо среди леса, происходило что-то невообразимое.

Время от времени из скрывавшего участников драки овса вылетал вверх небольшой кабан с собакой на спине, то он же без нагрузки, то по одной или по две за раз вылетали собаки. С трех сторон по этой куче палили “старшие товарищи”. Наконец стрельба прекратилась, охотники подошли к центру, но почему-то только досадливо крякали и чесали в затылках. При этом с сожалением посматривали в мою сторону. Пятерней скребли в затылках, ясное дело, чтобы расшевелить мозги и понять произошедшее, а в мою сторону глядели с сожалением, так как если бы я хоть раз выстрелил, все случившееся можно было бы свалить на новичка.

В центре стоял крупный подсвинок, за хрюкало его деловито держал большой белый пес с почти начисто отстреленным шальной пулей хвостом. Кабанчика ткнули ножиком под лопатку, потом толкнули руками в бок, и он послушно свалился на землю. Теперь, по прошествии многих лет, я понимаю, что белый пес усвоил абсолютно самоубийственный прием – хватать кабана за нос. По рассказам хозяина, его и так уже два раза сшивали по кускам, но своей ухватки пес так и не оставил.

Думаю, что до старости дожить ему не удалось – одно дело хватать за нос свиней и поросят, совсем другое – трех-четырехлетнего секачика, у которого не загнуты клыки и острее, чем стилет, и неосторожную собачку он разделает за несколько секунд. На следующий день я съездил в город, купил себе курковую двустволку, зарядил десяток патронов пулями, пяток картечью и вернулся в тайгу в совершенной уверенности, что всю осень буду охотиться на кабанов и медведей.

Страх куда-то пропал, я излазил тайгу в радиусе 30 километров от поселка, сидел в засадах на солонцах и кабаньих тропах, но за целый месяц не добыл больше ничего, кроме десятка глупых рябчиков.