Изображение Курчавые хорты русских скифов
Изображение Курчавые хорты русских скифов

Курчавые хорты русских скифов

По свидетельству того же П.М. Мачеварианова, русские псовые охотники XIX века всех восточных борзых называли «крымскими»

Всякий раз, перелистывая свежий номер газеты или журнала и находя в них статью нового автора (особенно если эта статья касается темы, обсуждаемой годами и десятилетиями), невольно ждешь от нее свежего взгляда, нового подхода к решению «вечной» проблемы. Не всегда, к сожалению, эти ожидания оправдываются.

Не оправдала моих ожиданий и статья Сергея Осокина «Курчавые курчи» («РОГ», № 27, 2011). Признаюсь, когда читал эту статью, меня не покидала мысль, что я читаю не С. Осокина, а одного моего давнего оппонента. Схожие примеры, одинаковые «аргументы», та же «забывчивость», когда дело касается упоминания источников. Причем «забывчивость» проявилась у автора уже в начале статьи. Я не историк и не знаю биографии «татарского хана» Ших-Али. Действительно ли ему в 1526 году «было около 20 лет», не знаю, так что приходится полагаться на слова автора. Но я не знаю также, историк ли сам автор и можно ли доверять его словам? Не проще ли было привести необходимую в данном случае ссылку на источник? То же самое можно сказать и относительно «перевода» с санскрита слова «курчи». Кстати, в имеющихся в Интернете санскритско-русских словарях мне не удалось найти подтверждение того, что «на санскрите „курча“ — это завиток». В то же время в украинско-русском словаре (в том же Интернете) я нашел, что слово «курча» означает... цыпленок! Удивляюсь, что сей курьезный факт до сих пор не побудил очередного автора взяться за написание своих «записок» к истории возникновения русской псовой борзой.

Кстати, слово «борзая» применительно к охотничьим собакам стало использоваться не с XVII века, как утверждает С. Осокин, а по крайней мере с начала XVI века. Например, в «Литовском Статуте» 1529 года говорится: «Также устанавливаем цену собакам. Если бы кто-нибудь украл или убил чьего следника или набрешника, платит двенадцать коп грошей; за бобрового пса двенадцать коп грошей, за борзого пять коп грошей, за курча десять коп грошей, за хорта подсокольного десять коп грошей, за домашнего кобеля пять коп грошей». (Пер. К. И. Яблонскиса. Текст воспроизведен по интернет-версии издания: Статут Великого княжества Литовского 1529 года. Минск. АН БССР, 1960).

Таким образом, мы видим, что курчи и борзые — две разные породы собак. Причем интересно, что за курча цена установлена вдвое большая, чем за борзого. Не потому ли, что курч — более редкая порода? Во всяком случае, утверждать, что курчи — это русские псовые борзые XVI века, мне кажется, просто нелепо.

Что же касается существа вопроса, а именно происхождения русской псовой борзой, то в решении его автор повторяет те же ошибки, которые присущи и другим сторонникам «автохтонности», если так можно выразиться, русской борзой. Например, ссылаясь на слова С. Герберштейна о том, что kurtzi «очень красивые, с мохнатыми ушами и хвостами» и «непригодные для преследования и бега на дальнее расстояние», автор утверждает, что эти признаки «вполне определенно свидетельствуют о русских псовых борзых». Мягко говоря, очень смелое утверждение. Во-первых, где вы видели у русских псовых борзых «мохнатые уши»? Они у них, как известно, маленькие, обычно плотно прижатые к шее, так что их и заметишь-то не сразу. Во всяком случае это явно не тот признак, который первым бросается в глаза, когда смотришь на русскую псовую. К тому же С. Герберштейн ничего не говорит о «курчавости» kurtzi — он говорит только о «мохнатости» ушей и хвоста. Случайно ли это? Думаю, нет. Более чем вероятно, что корпус kurtzi не был ни «курчавым», ни «мохнатым», и именно поэтому в представлении С. Герберштейна kurtzi ассоциируются с известными ему восточными борзыми, у которых действительно мохнатые уши и хвосты. И только! Очевидно, ему было с чем сравнивать «русских» kurtzi. Здесь можно привести такую аналогию. Представим себе, что вы никогда не бывали в Китае и ничего не слышали о тамошних охотничьих собаках. И вот, положим, вы приезжаете в Китай, и ваш китайский знакомый приглашает вас на охоту на зайцев. Вы приглашение принимаете и, приехав к месту охоты, видите охотников-китайцев, которые держат на сворах своих собак. «Какая это порода?» — обращаетесь вы с вопросом к вашему китайскому другу. «Сицюань», — отвечает тот. И вы, глядя на этих китайских сицюань (см. фото), думаете: «Странно... У нас в России их называют персидскими салюки. Те же мохнатые уши и хвост». У вас есть с чем сравнивать вот вы и подумали так. Вероятно, и С. Гербештейн размышлял подобным образом. Во всяком случае, именно таким был ход моих собственных рассуждений, когда я впервые увидел китайскую сицюань. (См. статью «Китайская борзая сицюань», «РОГ», № 41, 2009).

Автора, правда, свидетельство С. Герберштейна не убеждает. Почему же? Оказывается потому, что «ни в те отдаленные времена, ни в настоящее время природно-климатические условия Турции (в современных границах) не позволяют иметь охоту с борзыми, ловящими зверя накоротке». Но позвольте, разве горы Тянь-Шаня представляют больше удобств для борзой? Однако тайгану такие условия не помеха. То же можно сказать и о горных афганских борзых. В современной Турции нет борзых? Но их нет и в современной Молдавии, Сербии, Болгарии, природные условия которых тоже не назовешь подходящими для охоты с борзой. Не было борзых в Турции и в прошлом? Доказательств этого у автора нет. Между тем в охотничьей литературе XIX века упоминаются т.н. анатолийские куцые борзые. Разумеется, не их имел в виду С. Герберштейн, когда характеризовал «русскую» (в кавычках) kurtzi как «турецких» собак, но явно не русскую псовую борзую. Будь это иначе, он не преминул бы отметить, что у московитов есть своя, не похожая на виденных им ранее борзых. Нет, он увидел в kurtzi именно некое подобие «турецких» собак!

Далее. Автор считает доказательством «русскости» kurtzi тот факт, что kurtzi — это «непригодные для преследования и бега на дальнее расстояние» собаки. Однако тот факт, что собаки, участвовавшие в охоте, «не выдерживают долгой погони», не может, на мой взгляд, служить доказательством этого. Как раз наоборот! Описание охоты, которое мы находим в «Записках» С. Герберштейна, свидетельствует о том, что kurtzi недостаточно резвые! Во всяком случае к такому выводу можно прийти, если обратить внимание на то, что говорит сам С. Герберштейн в «Автобиографии»: «Когда охота началась, я взял за повод одну собаку. Вот на меня выбежал заяц, и все закричали, чтобы я травил, чего я не сделал. Они (московиты. — В.С.) спрашивали меня, отчего я не стал травить, я же отвечал: ’’Я не знаю, как оправдался бы перед своим господином, если бы затравил у себя под носом беднягу, за которым гналось так много собак’’. На что они сильно смеялись. Зайца, который мне достался, я стал травить, когда он убежал достаточно далеко. Впрочем, я поймал их мало. Собаки не выдерживают долгой погони».

Из этих слов С. Герберштейна видно, что он стал травить зайца только тогда, когда тот «убежал достаточно далеко», и, заметив, что он «поймал их мало», приходит к выводу, что «собаки не выдерживают долгой погони». Но имелись ли у него достаточные основания для такого утверждения? Думаю, что нет. Ведь С. Герберштейн «взял за повод одну собаку», а травить зайца начал лишь тогда, когда тот «убежал достаточно далеко». Мы видим, что С. Герберштейн пришел к выводу о том, что «собаки не выдерживают долгой погони» лишь на основании того, что его одиночная собака не смогла затравить зайца, скакавшего на далеком расстоянии от нее. Однако факт этот ни в коем случае не может служить доказательством того, что она «не выдерживает долгой погони»! Кроме того, С. Герберштейн отмечает, что «когда появляется заяц, то спускают трех, четырех, пятерых, а то и более собак, которые отовсюду нападают на него». При такой, с позволения сказать, охоте, собакам просто нет необходимости «для преследования и бега на дальнее расстояние»: ведь московиты в отличие от С. Герберштейна травили тогда зайцев и «у себя под носом». И «сильно смеялись», когда С. Герберштейн не стал делать этого. Когда же собака оказалась, что называется, один на один с зайцем, который уже удалился от нее «достаточно далеко», то нет ничего удивительного в том, что она не смогла догнать его. И причина этого заключается не в том, что kurtzi «не выдерживают долгой погони», а в том, что они не обладали достаточной резвостью.

Изображение фото: Shutterstock
фото: Shutterstock 

Далее. Автор утверждает, что «скифские корни происхождения славян в настоящее время мало кто из современных ученых оспаривает». Может быть, среди читателей «РОГ» я один такой отсталый человек, но, насколько мне известно, скифы относились к народам иранской языковой общности. А много ли в славянских языках слов иранского происхождения? Впрочем, я не настолько самонадеян, чтобы вести полемику относительно истории происхождения славян вообще и русских в частности. Более того, у меня не возникли бы вопросы, если бы автор в своей статье привел ссылки на работы тех «современных ученых», которые не оспаривают «скифские корни происхождения славян». Также было бы весьма полезно воспроизвести в статье иллюстрации или на худой конец привести ссылки на источники, в которых эти иллюстрации воспроизведены, коль скоро речь идет о том, что «короткошерстные борзые фигурируют и на золотых скифских украшениях», а «на посуде /киммерийцев/ также встречаются изображения всадников в сопровождении борзовидных собак».

Далее. Автору «маловероятным видится крымско-татарский, афганский и курдский след происхождения русской псовой борзой», и он безапелляционно заявляет, что «южный и западно-европейский след ее происхождения, таким образом, полностью исключается трудами этого выдающегося дипломата /С. Герберштейна/». Простите, но ведь свидетельства С. Герберштейна, во всяком случае его «Записки», говорят нам как раз об обратном! Или автор считает «мохнатые уши и хвосты kurtzi убедительным доказательством их «русскости»? Более того, на мой взгляд, вполне можно допустить, что «выдающиеся в ловле красивые собаки вначале, безусловно, появились при дворе персидского шаха или турецкого султана и только потом могли попасть в Москву». Так что «южный» след происхождения русской борзой, напротив, вовсе не исключается!

Автор, однако, отметает не только «южный и западно-европейский след», но и «восточный», на том основании, что «способность к длительной скачке, нестомчивость резко отличают восточных борзых от русской псовой». Самое смешное при этом, что в подтверждение своих слов автор ссылается на «Записки» П.М. Мачеварианова! Т.е. на опыт того самого человека, который практическим путем доказал, что следы прилития крови восточных борзых к русским псовым уже через три поколения становятся незаметными! Таким образом, в крови русских борзых XVI века вполне могла быть кровь «турецких» ли, «афганских» ли или еще каких-либо борзых. Кстати, по свидетельству того же П.М. Мачеварианова, русские псовые охотники XIX века всех восточных борзых называли «крымскими». Не исключено, что и европейские охотники могли называть всех восточных борзых «турецкими».

Что касается «северного» следа, то я, в отличие от автора, не стал бы отметать и его. Конечно, описание древней ладожской собаки «мало соответствует облику борзой». Но так никто ведь и не ставит знака равенства между ними! Тем более что «современные зоологи находят больше родства этой древней формы собаки с лайками», как отмечает и сам автор (правда, опять без соответствующей ссылки). Однако если это действительно так, то это может служить косвенным подтверждением гипотезы о том, что одним из предшественников русской борзой была северная волкообразная собака. Гипотеза эта, кстати, была высказана еще в XIX веке.

Попытки же автора представить дело таким образом, что от русской борзой или «от общего предка хортой происходят знаменитые ныне восточные борзые», не выглядит убедительной. Вызывает также недоумение утверждение, что «в начале XVI века в среде московитской знати мы находим состоявшуюся породу собак, практически соответствующую по описанию западного дипломата современной породе русской псовой борзой». Но я не вижу в описании «западного дипломата» собаку, «практически соответствующую» современной русской псовой борзой! Вижу только в этом описании «мохнатые» уши и хвост. Причем и то и другое до боли напоминают таковые же у салюки и прочих тазы! Которые, кстати, «добрались» если и не до своей «мифической монгольской прародины», то до Китая (см. статью «Жухуан — древняя китайская борзая?». «Охота и Рыбалка XXI век» № 7, 2007). Тот же факт, что русская псовая борзая выведена русскими, ни у кого не вызывает сомнений. Но именно выведена и стала «состоявшейся» породой довольно поздно по сравнению с восточными борзыми. И то, что среди ее предков были и южные, и восточные, и северные собаки, у меня, например, не вызывает никаких сомнений. Уверен, что это же подтвердит и генетический анализ, если таковой соберется провести "исследователь-борзятник.

Что еще почитать